Омега

В центре плато, на высоте 978 метров, находится метеостанция, построенная в 1916 году.

АД

8 августа 2004 г., Крым, восточнее города Симферополь.

Вчерашний дождь чуть все не сорвал: продлись он еще пару часов, горная дорога, на которую был весь расчет, благополучно бы накрылась. Да и сейчас «джипы», даром что заморские и вседорожные, ревели вовсю, демонстрируя явную обиду. Ничего, скоро шоссе!

Песня привязалась с вечера и теперь катила вместе со мной, подпрыгивая на ухабах. Высоцкий, конечно, не совсем прав. Бои забываются, как дни на раскопе – один, второй, двадцатый. Может помниться эпизод – выкопанная в помещении № 60 бронзовая статуэтка, расстрелянный в упор британский генерал, похожий на киноактера Оливье. Весь бой – едва ли. К тому же, что значит «весь»? «Весь» не увидит никто, разве что спутник. У каждого солдата и командира перед глазами не бой, лишь маленький кровавый обрывок.

Впрочем, песня – и есть песня.

Песня вспомнилась случайно, когда Аргонец и Суббота в очередной раз принялись язвить друг друга. Занятие из самых любимых, но на этот раз очень уж не вовремя. Пора было грузиться, невидимые шестеренки задуманного нами завертелись, а господа офицеры изволили спорить из-за названия операции. Суббота, не иначе с жестокого похмелья, предложил назвать ее «Пронусименто». Аргонец, которому предстояло писать боевое донесение (он их ваяет от руки, презирая компьютер), взвыл, заявив, что столько букв выводить не собирается. Зловредный Суббота посочувствовал: так много непонятного запомнить и вправду трудно. Аргонец вскипел и… И я, вспомнив песню, предложил назвать операцию просто – «Вторая звезда».

Не спорили, но поглядели хмуро. Не дозволил доругаться, отец командир!

И вот теперь ночь, мокрая дорога, пересекающая седловину, горы, заросшие молчаливым лесом, притушенные огни фар. Я на первой машине вместе с Аргонцем, на второй, как обычно, Казачок, Суббота замыкающий, а впереди самое опасное – въезд на шоссе. Если пронюхали, если узнали – там и встретят.

Боевые донесения – чистой воды нелепость. Раньше мы писали их для Ильи Григорьевича и, отчасти, для памяти, уж не знаю, чьей. Потом – по просьбе друзей из Киева, но туда отсылались не все, а только самые важные – как, например, про британского генерала, похожего на актера Оливье.

«Вторая звезда» – еще и дезинформация на всякий пожарный. Перехватят донесение – пусть ищут первую!

Насчет же реальных звезд (не на небе – на погонах) никакой ясности не было. Чернорог объявил себя сразу генералом, Шевченко ввел воинские звания времен Украинской Директории, остальные потянулись за ними, порой выдумывая нечто несусветное. Я сразу же решил подобной глупостью не заниматься, звания оставил реальные, соответственно записям в военных билетах. Если требовалось, на офицерских должностях прекрасно чувствовали себя и сержанты, и рядовые.

…Выезд на шоссе уже близко, водитель, из недавних симферопольских новобранцев, сбавил ход, а я нетерпеливо ждал, когда, наконец, пискнет рация. Разведка должна быть уже на месте, если путь свободен, сообщат.

Опасаться нам почти что нечего – кроме глупой случайности и откровенной измены. С последним хуже, народ мы проверяем и фильтруем (первый раз на пункте вербовки, второй – в отряде), но мало ли какая сволочь может польститься на доллары или евро? Пока Бог миловал.

Илья Григорьевич рассказывал, что в войну, давнюю, настоящую, засылать в партизанский отряд агента не имело смысла. По самой простой причине – из-за связи, точнее, ее крайней затрудненности. Это учитываем и мы, мобильные телефоны можно иметь только с моего разрешения, но на дворе уже XXI век. Незачем отстукивать морзянкой «Юстас – Алексу», достаточно вовремя выстрелить из ракетницы или посветить фонариком.

…Пискнуло! Кажется… Да, вперед. Вперед! Слишком рано нас похоронили, слишком рано отпели. Мы – гаитянские зомби, мы придем из тьмы, из ночного мрака, могильной черноты. Вы напрасно успокоились, майн герр, май сэр и мон пер! Потому и вспомнил похмельный капитан пронусименто – шумно, громко, с пальбой из всех стволов, чтобы августовская ночь превратилась в бразильский карнавал.

Мокрая лента шоссе, резкие тени деревьев… Сюда бы художника, графика, такого, как Василий Мироненко, его работы очень любила бабушка. Правда, он рисовал не Крым, а юг Украины, как раз те места, где воевал отряд Шевченко.

Вперед!

Илья Григорьевич Старинов никак не мог понять бардака (так и писал – «бардака», ничуть не стесняясь), воцарившегося в диверсионном деле за последние годы. Старый полковник звонил, ходил по «инстанциям», волновался, глотал валидол. В страшные дни, когда в Первомайском гибли дети, а пьяный Ельцин бредил о двадцати девяти снайперах, Илья Григорьевич составил подробный план операции по освобождению заложников, кричал по телефону, уговаривал. Потом, говорят, плакал…

Мы слушались старика, как бога. И ни разу не ошиблись.

Именно он объяснил нам, что страшившие всех блокпосты – ерунда, глупость, «блок-могилы». Ему резонно возражали: не глупость, а кормушка для сволочей в погонах, собирающих лепту вдовицы с каждой проезжающей машины. Илья Григорьевич не хотел верить, спорил.

После пятого уничтоженного блокпоста UkrFOR стали оттягивать свои подразделения в населенные пункты. Оставшиеся мы быстро научились обходить – как этот, что исчез за поворотом. Следующий будет уже на въезде в Старый Крым, его не объехать, но… Тем, кто там скучает в ожидании рассвета, скоро предстоит повеселиться. От души!

На карту уже можно не смотреть, места знакомые, даже ночью узнать легко. По этой дороге я ездил в музей к Александру Грину. Его старый ветхий дом мы сегодня обойдем стороной, чтобы не дай бог не задеть, а, если, не дай господь, если пэры и сэры устроили там казино!..