Страница 4 из 20
– Так что, офицерик, опусти-ка свою пукалку…
Я выстрелил – не думая, почти не целясь. Даже не я – "номер один", карманный «Маузер» модели 1910 года, решил сам заступиться за честь оружия.
Мир – маленький и совершенный – был снова со мной. Я подошел к двери, поглядел вниз, на неторопливо уходящий вдаль склон, бросил взгляд на далекий террикон. Станция – и поселок. Донбасс… Нет, не Донбасс – Каменноугольный бассейн, пора привыкать.
Винтовка показалась неожиданно тяжелой, почти неподъемной. Тоже с непривычки – мой АКМ, номер ВК 0559, с которым пришлось патрулировать Мертвый город, был вдвое легче.
Забрать вещи. Да! И предупредить тех, кто в купе.
На гребне холма поезд уже не шел, еле-еле полз. Прыгать не пришлось. Просто шагнул вниз с подножки – из поезда-фантома прямо в холодную стылую реальность настоящего Мира. Земля ударила в подошвы… Порядок! Лишь фуражка подвела, съехала на ухо. Винтовка и оба мешка упали чуть дальше, их следовало поскорее подобрать…
– …Етить твою триста раз подряд бога душу в матрену мать, етить твою в бабушку-лебедь, костить твою богородицу через вертушку по девятой усиленной, ёж вашу кашу под коленку в корень через коромысло, твоей мамы лысый череп в могилу под мышку…
Фуражка, только что водворенная на место, чуть не улетела к самому террикону. Однако! Не один я, выходит, предпочел прогуляться пешком, кто-то очень голосистый решил составить мне компанию. Фольклорист, не иначе.
– …Расклепать мою перететушку в ребро через семь гробов…
С земли поднимался некто высокий, в старой солдатской шинели. Шапка, тоже солдатская, но без кокарды, откатилась далеко в сторону. Знаток фольклора выпрямился, поморщился брезгливо, провел рукой по шинельному сукну, затем пальцы коснулись широких «пушкинских» бакенбард.
– Какая, однако, мерзость! Прошу прощения…
Это уже мне. Заметил! Широкая ладонь оторвавшись от лица, привычно метнулась к несуществующему козырьку, задержалась в полете.
– Фу ты! Совсем ремиз. Позвольте, однако, отрекомендоваться: штабс-капитан Згривец!
Ответить я не успел. Еще одни голос прозвучал слева – громкий, молодой, с еле заметным гортанным акцентом.
– Поручик Михаил Хивинский. Мы здесь не одни, господа!..
Я обернулся. А нас уже, оказывается, трое! Третий – под стать голосу, и двадцати пяти, поди, нет. Тоже в шинели, но определенно офицерской, по плечам – лямки от «сидора». На горбоносом лице – белозубая улыбка. Загорелый, с небольшими щегольскими усиками… Его я запомнил, в вагоне сидели рядом, на одной полке, даже успели о чем-то потолковать.
Беспогонный, как и мы все.
Штабс-капитан и поручик… В переполненном купе нас было с дюжину, меня послушали двое. Двое? Но мы же не одни?
Хотел оглянуться, но вспомнил, что не представился. С именем и отчеством давно уже определился, а вот фамилия…
Ладно, берем трофейную!
– Капитан Кайгородов, господа. Николай Федорович. Предупреждаю сразу: в запасе, не служил, не воевал, не участвовал.
…Все верно, даже насчет капитана. Университетский старлей запаса, звездочка за Мертвый город, потом еще – от независимой Украины. Если все сложить, перевести на здешние деньги…
Рука под кожаный козырек. Надеюсь, товарищ Троцкий простит за плагиат.
Теперь можно обернуться.
Винтовка и оба «сидора», мой и трофейный, лежали в нескольких шагах, но я не спешил – ни за вещами, ни за оружием.
Считал.
– …Двенадцать… четырнадцать… шестнадцать…
– Восемнадцать, – эхом отозвался поручик Хивинский, явно занятый тем же.
Я кивнул – именно восемнадцать. Молоденькие, в длинных, не по росту, шинелях, в штатских пальто, в каких-то невообразимых… душегрейках? Кацавейках?
Стрижки короткие. Одна винтовка на всех. Кажется, война отменяется.
Некоторых я уже видел, когда проходил по вагону, кто-то даже из нашего купе. Еще тогда подумалось, что все они – одна компания, только виду не подают. Сидели тихо, словом не обмолвились. Молчали – даже когда господа дембеля шутки строить изволили.
И тоже без погон. Нет, у одного, самого рослого, в наличии, хоть и криво сидят. Наверняка только что приколол – английскими булавками. Эх, господа юнкера, кем вы были вчера! Стоп, какие еще юнкера? Двое как бы не из прогимназии…
– Господин штабс-капитан, – вздохнул я, поворачиваясь к фольклористу Згривцу. – Постройте личный состав. Только без… Без этого.
– Без чего? – крайне удивился тот. Даже моргнул, очень натурально.
Уточнить?
– Без этого, штабс-капитан. Без всякой там, разъядись оно тризлозыбучим просвистом, триездолядской свистопроушины, опупевающей от собственного лядского невъядения, разссвистеть ее рассучим прогибом, горбатогадскую ездопроядину. Ясно?
Задумался, пошевелил губами, вероятно, считая коленца. Наконец, кивнул.
– Так точно, капитан, полная ясность. Без этого.
Повернул голову набок, почесал бакенбарду.
– А вы, господин Кайгородов, тонняга!
Вопрос о «тонняге» можно было пока отложить. Я пошел за винтовкой.
– …Юнкер Тихомиров. Юнкер Плохинький. Юнкер Костенко. Юнкер Дрейман. Юнкер Васильев…
Я шел вдоль строя, глядя на молодые лица, большинству из которых еще не требовалась бритва. В голову лезла всякая дурь: 30 апреля 1945 года, Адольф Алоизович обходит ряды гитлерюгенда. Не хватает лишь фаустпатронов… Двое на левом фланге, самые маленькие, оказались не из прогимназии, но я почти угадал. Кадеты из Сум, сорвались с места по призыву генерала Алексеева – Россию спасать. Белая гвардия, черный барон… Барон-то наш, Петр Николаевич, в бой пока не спешит, в Крыму сил для борьбы набирается – за спинами этих пацанов… Остальные хоть немного постарше. Очень немного.
– …Юнкер Чунихин. Юнкер Петропольский. Юнкер Рудкин…
Запоминать я даже не пытался. Может, мы сегодня же разбежимся кто куда, броуновским хаосом бесконечном пространстве Мира, чтобы никогда больше не встретиться. Юнкера пробираются домой – училища разгромлены, на несостоявшихся «благородий» охотятся чуть ли не собаками. Те, что попадут в Ростов или Новочеркасск имеют все шансы последовать примеру малолеток из Сумского кадетского – и угодить прямиком в герои-первопоходники. Вот уж не завидую!
– …Юнкер Приц…
Я невольно остановился. Не фамилия задержала – мало ли в мире фамилий? – а то, как была названа. Растерянно, чуть ли не жалобно, но одновременно с неким вызовов. Юнкер Приц… Почти Принц.
Юнкер Принц оказался с меня ростом, но не высокий, просто длинный. Худой, узкоплечий, тонкошеий… Само собой, без погон, но не в шинели, в штатском пальто не по росту. Взгляд какой-то странный…
– Приц… – повторил он уже не так уверенно, решив, очевидно, что я не расслышал.
– Фон Приц, – не без злорадства поправил кто-то слева.
– Фон Приц – Минус Три – донеслось справа.
Ребята были из одного училища – Чугуевского. Кажется, Принц пользовался там немалой популярностью. «Фону» я ничуть не удивился, присмотревшись же, сообразил и насчет "Минус Три". То-то его взгляд показался странным.
– Очки наденьте, юнкер. Нечего форсить.
Хотелось добавить, что беда невелика, у меня самого… Спохватился. Здесь, в маленьком совершенном Мире, я прекрасно обходился без привычных "стеклышек".
Очки были извлечены из кармана – большие, с выпуклыми линзами. Принц пристроил их на большом породистом носу, вскинул голову:
– Сергей Иванович фон Приц, вице-чемпион училища по стрельбе!
Так вам всем!