Страница 8 из 27
Продавщица оживилась.
— О, кажется, у нас есть именно то, что вы хотите!
Анабел неохотно поплелась в примерочную. Там она разделась до трусиков, и другая продавщица помогла ей надеть платье из тонкой белой шерсти — гладкое, строгое и в то же время удивительно женственное. По левому бедру струились мелкие складочки, веером расходившихся при ходьбе.
Анабел посмотрела на себя в зеркало.
— Великолепно! — зашлась в восторге продавщица. — Мадам графиню окружает аура невинности и целомудрия, и платье подчеркивает это. А теперь, примерьте, пожалуйста, вот это…
~ Просто поразительно, что может сделать с человеком одежда, — саркастически прокомментировал Жиль, когда Анабел вышла из примерочной и заявила, что платьев ей теперь хватит до конца жизни. — Кто, увидев тебя в этом одеянии, усомнится в твоих достоинствах и подумает, что твоей сущности гораздо больше соответствует наряд вертихвостки?
— Ну и закажи такой! — разозлилась измученная Анабел. Ей до смерти надоело одеваться-раздеваться. — Просто чтобы напомнить, кто я есть, если мне надоест моя новая роль!
На мгновение в глазах Жиля вспыхнул такой лютый гнев, что Анабел пожалела о своих словах.
— Может быть, ты и права, — негромко промолвил он. — Ты наденешь его, когда будешь знакомить меня со всеми фокусами, которым научилась у предыдущих любовников.
Он быстро сказал что-то продавщице. Та с сомнением покосилась на Анабел, исчезла и вскоре вернулась с платьем, которое заставило девушку ахнуть.
Оно было сшито из шелка цвета нефрита — абсолютно того же цвета, что и глаза Анабел. Примерив его, она скривилась, как от зубной боли. Низкое декольте едва прикрывает грудь, высокий разрез… Экстравагантный наряд для женщины либо чрезвычайно уверенной в собственной неотразимости, либо пытающейся посредством одеяния заявить о своей доступности. И то и другое вызывало у Анабел омерзение. Выйдя к Жилю, она не посмела смотреть ему в глаза.
— Берем, — коротко сказал он и провел пальцем по вырезу, обнажавшему белоснежную грудь Анабел. Продавщица могла бы принять этот жест за проявление нежности, но Анабел невольно вздрогнула. Она понимала, что таким способом Жиль выражает свое презрение. — Это платье будет напоминать мне о том, что если для других мужчин моя жена является воплощением чистоты, то для меня она… женщина.
Анабел вспыхнула от гнева. Как он смеет?! Продавщица торопливо увела ее обратно в примерочную. Уж не истолковала ли она слова Жиля как намек на то, что новобрачный внезапно воспылал страстью к молодой жене? Анабел едва не расхохоталась. Ничто не могло быть дальше от истины.
Однако на этом мучения Анабел не закончились. Из салона мод Жил потащил ее в бутик, где они накупили обуви и сумочек, казалось, на все случаи жизни.
Когда они вышли оттуда, у Анабел закружилась голова. Господи, что Жиль будет делать со всеми этими вещами после моего отъезда?! Конечно, ему и в голову не придет отдать их будущей жене! То, с каким трудом ей удалось подавить рвущийся наружу смешок, свидетельствовало, что Анабел близка к истерике. Все, что покупал ей Жиль, было направлено на создание образа, который он сам считал лживым. Никто не должен подумать, что граф де Шовиньи женился на по таскушке, но поскольку Жиль именно таковой ее и считал, он был вынужден создать мираж: ту Анабел, которой никогда не существовало.
Когда по возвращении в гостиницу выяснилось, что они будут обедать в номере, Анабел пришла в ужас.
— Это вполне естественно, — небрежно сказал Жиль. — Здесь знают, что мы поженились только сегодня утром, а ни один француз не захочет провести вечер такого знаменательного дня рядом с другими. — Он сунул ей какую-то коробку. — Переоденься. Я не хочу, чтобы по гостинице пошли слухи, что молодая графиня де Шовиньи обедала с мужем, одетая в костюм из голубого льна.
— Я одета вполне прилично! — с жаром начала Анабел. — Может быть, не слишком дорого, но… — Голос ее прервался, когда Анабел увидела содержимое коробки: ночная рубашка и пеньюар из белоснежного шелка, чувственно льнущего к пальцам. — Я не могу надеть это! Честное слово, Жиль, не могу!
— Можешь и наденешь, хотя, когда такая женщина, как ты, носит подобный символ чистоты и невинности, это оскверняет все, во что я верю. Короче, надевай, иначе я сам сделаю это, что вряд ли кому-либо из нас понравится. Распусти волосы и слегка подкрась глаза. Даю тебе час.
Целый час! Может, сбежать? Напрасная надежда, паспорт и деньги у Жиля. Анабел обнаружила пропажу сегодня утром. Можно было не гадать, кто вытащил их из сумочки, которую она беспечно оставила без присмотра.
Анабел ушла в спальню. Стремясь отсрочить страшный момент, она приняла душ и растиралась полотенцем, пока кожу не стало жечь огнем. Зеркальные стены отражали обнаженную девушку с полными упругими грудями. Анабел провела по ним ладонями и попыталась представить, как бы она чувствовала себя, если бы вышла замуж по-настоящему и за дверью ее ждал Эндрю. Сердце болезненно сжалось, во рту стало сухо… И она с горечью поняла, что не испытывала бы и тысячной доли того страха, который в эту минуту леденил кровь.
Шелк скромной с виду ночной рубашки ласкал кожу нежными грешными пальцами, поглаживал груди, облегал соски и мягкими складками ниспадал к ногам. Отделанный кружевом пеньюар переливался как перламутр и отбрасывал нежный отсвет на кожу. Глаза на восковом лице казались огромными, распущенные рыжевато-русые волосы, водопадом спускавшиеся на плечи, прикрыли лицо, когда Анабел наклонилась за лежавшими в коробке домашними туфлями.
Мое тело струится как вода, думала Анабел, глядя на свое отражение. Увидев эти движения, любой мужчина попытался бы запомнить их… Слава Богу, Жиль слишком презирает меня, чтобы обратить хоть каплю внимания на то, как я выгляжу.
Когда Анабел вышла в гостиную, Жиль, облаченный в тонкий шелковый халат, уже ждал ее. Когда Анабел предположила, что под халатом ничего нет, ее бросило в дрожь. О Господи, что же будет?
— Иди сюда!
Ей и в голову не пришло ослушаться. Губы Анабел пересохли от страха, и она быстро облизнула их.
— Наверное, придется подарить тебе это для настоящей первой брачной ночи, — наконец резюмировал Жиль. — Если бы бедный пылко влюбленный жених, считающий тебя ангелом, увидел тебя в таком наряде, его заблуждение можно было бы простить.
— Ну да, тебе лучше знать! — Анабел начинала злить убежденность Жиля в ее порочности, его решительное осуждение и упрямая вера только в то, во что ему хотелось верить. — А почему ты думаешь, что он меня не видел? — нежным голоском осведомилась она. — Сам знаешь, очень многие пары не дожидаются, когда их свяжут брачные узы…
— У бостонцев много общего с французами. Он и не подумал бы жениться на тебе, если бы знал, что может получить тебя другим способом, — жестоко бросил Жиль. — Нет, его привлекла твоя мнимая невинность. Но долго притворяться ты не сможешь. Разве что станешь постоянной клиенткой одной из тех клиник, где циники-врачи за приличные деньги штопают то, что, будучи однажды разорвано, никогда не станет целым!
Анабел размахнулась и оставила на щеке Жиля яркий отпечаток ладони. Никогда в жизни она не делала ничего подобного, но столь чудовищного оскорбления стерпеть не смогла.
Сильные пальцы сжали ее запястье. Жиль прижал Анабел к себе так, что она не могла пошевелиться.
— Если бы ты действительно была моей женой, тебе пришлось бы за это дорого поплатиться, — сквозь зубы процедил он. — Никто не смеет безнаказанно поднимать руку на Шовиньи!
Сердце Анабел безудержно колотилось под тонкой шелковой тканью. Она не могла отвести глаз от темно-розового отпечатка своей ладони на смуглой щеке.
— Сам напросился.
— Ах так? — проскрежетал Жиль и накинулся на ее губы с такой яростью, словно хотел раз и навсегда отучить Анабел перечить.
У нее на мгновение остановилось сердце, а когда забилось снова, пульс подскочил вдвое против прежнего. Она пыталась отвернуться, но Жиль, держа ее мертвой хваткой, еще крепче прильнул к губам. Свободной рукой он решительно отстранил полу пеньюара и потянулся к груди Анабел. Когда кончик большого пальца медленно обвел ее сосок, девушка невольно затрепетала и тут же поморщилась от отвращения к самой себе. Рука Жиля оставила грудь и переместилась к подбородку, заставив Анабел поднять голову.