Раз герой, два герой...

А он, победитель драконов, герой и…

– А… там очень страшно? – спросил он и тут же пожалел об этом.

– Где? – не понял Свон.

– Ну… в тюрьме?

– Страшно? – Стражник с недоумением посмотрел на него и вдруг расхохотался: – Да ты что, парень?! Ведь большую часть времени, когда камеры пустуют, в них живем мы, стража. Что мы, себе самим враги?

Шах издал еще один горестный вздох и покорно поплелся за Кроллером.

– Эй, Свон, – окликнул их трактирщик, когда они уже подходили к двери.

– Чего?

– Прежде чем посадишь парня в камеру, – медленно произнес трактирщик, – дай ему ужин. Он ведь заплатил за похлебку.

Единственное окошко в комнате было настолько узким, что через него не смогла бы сбежать даже плотно пообедавшая крыса. Тем не менее строившие башню гномы сочли необходимым оснастить это окно последним тогдашним архитектурным новшеством – решеткой. Просачивавшегося через все это света хватало ровно на то, чтобы не называть царившую в комнате темноту полной. Однако этот свет обладал одним весьма примечательным свойством – в любое время суток и в любую погоду он концентрировался исключительно на лице стоящего перед столом. Это было весьма удобно для хозяина комнаты.

В данный момент это свойство в полной мере испытывал на себе Шах. Он стоял перед столом и, щурясь, старался разглядеть у сидящего хоть что-нибудь, кроме лысой макушки и сложенных на пузе пальцев.

Сидящий за столом временно – последние пятнадцать лет – пользующийся правами городского головы Хамилога достопочтенный Картопля Фейс, в свою очередь, пытался избавиться от двух нелепых подозрений. Во-первых, у него было странное чувство, что со стоящим перед ним пареньком что-то глубоко не так, а во-вторых, его упорно мучило ощущение, что на его столе кто-то сидит.

В третий раз проведя рукой над столом и убедившись, что там все еще никого нет, городской голова громко прокашлялся и спросил:

– Так кто он все-таки такой?

– Герой, – отозвался Кроллер Свон из темноты позади Шаха.

– Хм, герой? – с подозрением переспросил Картопля, уставившись на Шаха. – Точно?

– А я откуда знаю? – отозвался десятник. – Говорит, герой.

За свою довольно продолжительную по меркам Запустенья жизнь Картопля Фейс повидал большое количество разнообразных героев и считал, что по крайней мере с основными их разновидностями он знаком. Однако героев, настолько походящих на деревенских подростков, ему видеть еще не доводилось.

– И сколько же ты подвигов совершил, а, герой?

Шах вздрогнул, не сразу сообразив, что вопрос задают именно ему.

– Один.

– Хм, один. И что это был за подвиг такой?

Шах попытался собраться с духом.

– Я убил двух драконов, – гордо заявил он.

– Двух драконов в одном бою? – уточнил городской голова. – Вот этим самым мечом?

Шах покосился на лежащий на столе меч, который никто так и не рискнул вытащить из ножен. Об оружии, оттяпывающем излишне любопытным всякие конечности, хамилогцы знали не понаслышке.

– Нет, – признался он. – Меча у меня еще не было.

– А где же ты тогда его взял? – взвыл Картопля.

– Нашел.

– Это пока что первое и единственное, во что я могу поверить, – проворчал городской голова. – Такой меч ты не мог ни купить, ни украсть, ни взять в бою. Ты мог только найти его на дороге, хотя в то, что такой меч мог валяться на дороге, я тоже не верю.

– Но ведь откуда-то он его взял, – робко заметил Кроллер.

– Да наверно уж, – иронически заметил Картопля. – Раз этот меч лежит на моем столе, значит, он непременно должен был откуда-то взяться.

Десятник замолчал.

– Ну ладно, – продолжил городской голова. – Скажи мне вот что. Как ты сумел справиться сразу с двумя драконами, если меча у тебя, по твоим же словам, еще не было?

Шах замялся.

– Не помню, – наконец выдавил он.

От удивления городской голова не только оставил рот незакрытым, но и едва не забыл о необходимости втягивать через него воздух.

Все встреченные им до сих пор герои больше всего на свете любили рассказывать о совершенных ими подвигах, причем делали это с многочисленными подробностями и повторами. Умение рассказать о совершенном подвиге являлось одним из важнейших черт настоящего героя. Тем из них, кого боги по каким-либо причинам обделили этим даром, обычно приходилось либо таскать за собой кого-нибудь, кто бы мог засвидетельствовать факт совершения подвига, либо подкреплять свои слова трофеями.

Оба варианта имели множество недостатков. Добровольцев на роль свидетелей было довольно трудно подобрать – ведь в случае поражения героя им редко удавалось убедить победителя в своем нейтралитете. Что касается трофеев, то предъявлявшие их герои довольно часто сталкивались, например, с нежеланием признать голову обычного орка за свидетельство победы над десятком горных троллей. Поэтому когда до сознания городского головы наконец дошло значение сказанных Шахом слов, он с большим трудом поверил собственным ушам.

На некоторое время в комнатушке воцарилась тишина. Нарушил ее сам городской голова.

– А ты что скажешь? – спросил он у темноты справа от Шаха.

– А что я, по-твоему, должен сказать? – отозвалась темнота голосом Тромба.

– Ну, как это? – Картопля даже растерялся на мгновение.

– Ты ведь за свою жизнь столько повидал, а, Тромб? Неужели ты можешь поверить в то, что он говорит?

– За свою жизнь, – передразнил Фейса Тромб, – я научился доверять только двум свидетелям – своим глазам и синякам на своей шкуре. А сейчас эти свидетели в один голос говорят мне, что способных устроить такой погром, какой устроил в моем трактире этот паренек, из всех известных мне героев не наберется и десятка.

– Ну, это ты уже загнул, Тромб! – возразил Кроллер, который, как упоминалось выше, был давним знатоком и ценителем искусства трактирной драки. – Десяток-то наберется.

– Это я-то загнул?! – возмутился Тромб, который как-никак сам владел трактиром и поэтому разбирался в трактирной драке уж по меньшей мере не хуже десятника. – А давай посчитаем.

– Давай посчитаем.

– Давай!

– Давай!

Трактирщик выступил на свет и демонстративно поднял вверх правую руку.

– Праотца не считаем. Он велик и всемогущ по определению.

– Не считаем, – согласился десятник. Трактирщик загнул большой палец.

– Черный Джереми.

– Согласен, – кивнул Свон.

– Каин Золотая Секира.

– Согласен.

– Малыш Пенек.

– Угу.

– Тор Троллебой.

– Согласен.

– Рыжий Шон А'Фейри.

– Согласен.

Тромб поднял вторую руку.

– Мышиный Щеголь.

– Говорили, что его великан прихлопнул, – захваченный азартом десятник даже не сообразил, что подсказывает в пользу соперника.

– Говорили, – степенно кивнул трактирщик. – Но пока твердо неизвестно, считаем.

– Считаем.

– Фредди Гоблин. А из женщин, – несколько секунд в душе трактирщика шла молчаливая борьба между мужской гордостью и справедливостью, завершившаяся победой справедливости, – только Красная Оса. И все.

– Ну, как же это – все?! – возмутился Кроллер. – А Гондиг Сундук, а Ханд Громовой Кулак, а…

– Ты сам-то подумай, чего мелешь, – осадил его трактирщик. – Ты бы еще Имперского Паладина назвал. Да если бы Ханд устроил драку в моем трактире, разве от него хотя бы одна щепка осталась?

Кроллер озадаченно почесал затылок.

– Пожалуй, что не осталась, – заключил он, подумав. – Пожалуй, что и от города мало бы чего осталось.

– Ну, это ты сам уже загнул, – вмешался Картопля. Он не был знатоком трактирной драки, но уж в таких прославленных именах разбирался как, впрочем, и любой житель Запустенья. – Хамилог – это тебе не какая-нибудь там дыра вроде Махатала. Уж полгорода бы точно уцелело.

– Это я к тому, – пояснил Тромб, – что в трактире-то у меня драка была мастерская. Ты сам посуди: тридцать семь пострадавших – и ни одного трупа. Всего одиннадцать переломов! Тут чувствуется рука не просто мастера, а, я бы даже сказал, большого мастера.