Страница 8 из 15
— Второй день. А ты?
— Пятый. Ходил с Юркой-Скелетом и Лампочкой к Дальнему Острову.
— И как?
— Так себе. А у тебя?
— Аналогично.
Этот ритуал всегда казался Айсману забавным — с одной его стороны считалось обязательным спросить, как идут дела у брата-следопыта, с другой же хвастаться удачным уловом считалось дурной приметой. Равно как и жаловаться на пустышку, если вернулся живой и относительно целый — значит, тётке Фортуне твоё рыло ещё не окончательно наскучило.
Впрочем, если у человека есть глаза и голова и он умеет ими, особенно последней, пользоваться…
К примеру, на Евграфыче из-под его старой вязаной безрукавки выглядывает чёрная рубаха — по виду новенькая… как бы даже и не шёлковая. Это раз. А два — Юра-Скелет на скелет внешне совсем не похож, а похож он на шкафчик два на полтора метра. Говорили, что два года назад, потеряв напарников, Скелет в одиночку доволок сломавшийся болотоход с полным кузовом, ни одного ржавого ножа не выбросил — и, повидав Юрку вблизи, Шемяка этому рассказу верил безоговорочно.
Вот если взять да и сложить эти раз и два…
Евграфыч неожиданно топнул — и уже почти дотянувшийся из-за его спины до кисета на поясе оборванец шарахнулся прочь, тоненько подвывая при каждой попытке наступить на отдавленную тяжёлым ботинком ногу.
— Малёхо пострелять пришлось, — спокойно продолжил следопыт. — Сначала по дороге с какой-то ватагой схлестнулись, потом на самом Острове — с этими… клановцами.
— Которыми?
— Которые Медведи. Не знаю уж, — Евграфыч сморщился, — чего в них медвежьего, окромя разве что дерьма. Умишка, так точно нет, даже утиного.
— Чего они хотели?
— Да как обычно: здесь земля наша, копать не смейте, чего уже нарыли — гоните нам и ещё сапоги будете целовать, что целыми уйдёте. Это вчетвером-то против нас троих! Мы от такой наглости аж ошалели. И то — вдруг по кустам ещё дюжина расселась.
— Я смотрю, — задумчиво произнёс Шемяка, — с клановцами этими проблем с каждым годом всё больше.
— Вони от них с каждым годом всё больше, — проворчал старик. — Жаль, лет пять назад, когда они самые первые… Арцыбашевцы и кто там ещё был… псину ещё у себя на куртках малевали…
— Головаши вроде.
— Голованы. Тогда вот надо было собраться да и развесить их на какой-нибудь рощице… поживописней. Лёха Пегий так и предлагал — не послушали. Их ведь, — огорчённо добавил Евграфыч, — и была полусотня, не больше. А сейчас даже и считать неохота…
— Я бы, — заметил Шемяка, — пошёл.
— Да и я хотел, — Евграфыч зло сплюнул, — только Трофим… помнишь его? Чёрный такой, в драном ватнике постоянно шлялся?
— Это у которого катер синий был? Ещё ракетой по нему пуляли?
— Он самый. Вот он и ещё один парень, с севера, начали ныть: ой, да блин, куда-то идти, время тратить, патроны жечь, да ну, месяц в самый сезон, делом надо заниматься. А эти уроды, мол, сами друг друга перестреляют, а кто останется, те зимой всенепременно загнутся.
— Ну, почти угадали, — хмыкнул Сергей. — Тех же арцыбашевцев, насколько я помню, свои же клановцы и уделали.
— Они, мля, друг другу свои, как питону — бешеный кролик. Между собой грызутся, с болотниками постоянно пальба…
— Так у них же это, — заметил Шемяка, — как бы политика. В смысле, с болотниками воевать.
— Политика, мля… чё-то болотников от этой политики сильно меньше не становится. Будь иначе — я бы, ей-ей, первый сказал: надо ж, хоть что-то полезное клановцы сделали. Но пока что толку не видно, а эти, с Болот, совсем нервные заделались. Раньше с ними хоть иногда поговорить можно было…
— Вроде даже и сейчас какая-то торговлишка идёт…
— Идёт, — кивнул старый следопыт, — да не по нашу душу. Вернее, как раз по… в общем… ты где остановился? У Матрёны?
— У неё.
— Я так и подумал — раз не у нас, в «Ослике», то у Матрёны. Короче, — Евграфыч цепко глянул по сторонам, — сегодня или, нет, лучше завтра вечером подваливай к нам.
— А что, — вполголоса спросил Айсман, — разговор какой серьёзный намечается?
— Не… — старик поправил ремень карабина, — не намечается. Но ежли зайдёшь, поговорить о чём будет. Ты, щенуля, хоть и сосунок, но сосунок правильный… с думалкой. А это по нонешним грустным временам куда ценнее иной седой башки. Считай: в «Ослике» из наших я, Лампочка, Матвей Ямпольских, Две Удочки, Женька Багрянцев… чё мы, тему не нароем?
— Ну вы, я погляжу, окопались.
— Дык… в «Ослике» ж пойло своё — аппарат на кухне, прям из змеевика в кружку капает.
— У Матрёны зато еда не в пример, — возразил Шемяка.
— Ну, это кому что, щенуля, кому что… так ты подумай насчёт зайти.
— Подумаю, — пообещал Сергей. — Да… Евграфыч… насчёт работёнки чего слышно? Намечается чего-нибудь в ближайшее?
— Вроде нет, — Евграфыч, сдвинув кепку, потёр висок, нахмурился. — Я-то точно буду Юрку ждать, а он раньше конца июля навряд ли стронется.
— Чего так?
— А таратайка евойная на обратном пути чуть не сдохла. Верней, пару раз почти сдохла… думали уж, запрягаться придётся, а то и вовсе… так что он её в Сажино повёз, а это пять дней дороги в один конец.
— Ясно. А вообще?
— В ва-абче… тихо. Разве что… — Евграфыч сделал паузу, — скупщик один вчера болтал мне, что его какая-то странная девка насчёт следопытов пытала: кто, мол, и как…
— Хм. Что за барыга и что за девка?
— Скупщик — тёзка твой, Сергей. Фамилии не помню… у него ещё правое ухо наполовину срезано…
— Знаю, — быстро сказал Шемяка. — У него в подвале близь Западных ворот лавчонка, с чёрной такой вывеской. А девка?
— Тут я без малейшего понятия, — Евграфыч едва заметно повёл плечами. — Барыга про неё сказал — чокнутая.
Вихрастый не соврал — всё «бу сде» в лучшем виде, и когда Швейцарец выходил из райкома, около витрины напротив уже собралось человек семь. Правда, вокруг стола для жучиных бегов в дальнем конце улицы народу толпилось как бы не больше…
А вот выглядывающая из-за его, Швейцарца, мотоцикла клетчатая кепка — это было и впрямь нечто удивительное.
Когда-то, давным-давно, Швейцарец возил с собой толстую цепь и здоровенный амбарный замок. Недолго — всего несколько месяцев. Затем он перестал возить цепь, а люди перестали приближаться к его машине ближе чем на три шага, и в последующие годы эта дистанция лишь увеличивалась.
Сейчас же он едва не перешёл на бег. Но, пройдя несколько шагов, увидел торчащие из-под кепки уши, понял и оставшуюся часть пути отшагал прежним спокойно-размеренным шагом.
— Смотришь?
— Ага, — отозвался обладатель кепки, звонко чихнул и размазал носом по запястью очередное влажно-грязное пятно. — Твоя телега?
— Моя, — серьёзно кивнул Швейцарец.
— Здоровская!
— Здоровская. Тебе девять или восемь?
— Годов? — обладатель кепки гордо выпятил грудь. — А вот и не угадал, не угадал! Семь полных и два месяца.
— Шляпа не жмёт?
— Нормалёк, — попытка мальчугана скопировать вальяжные нотки кого-то из старших заставила Швейцарца улыбнуться. — Самое то размер. И выглядит здоровски.
— Верю. Выглядит и в самом деле здоровски.
«Жёлтый с чёрным хорошо гармонирует, — мысленно добавил он, — и если ты когда-нибудь узнаешь, что означает слово „гармонирует“, скорее всего, согласишься со мной.
Проклятие, — с неожиданной тоской вздохнул он, — неужели я когда-то тоже был таким? С такой же несуразно тонкой шеей, лопоухий… Интересно, что же подумал Старик, когда эдакое чудо вышло к ним из тайги? Он никогда не рассказывал…
…а я никогда не спрашивал».
— А ты, выходит… — мальчишка отступил на шаг и, наклонив голову, разглядывал Швейцарца. Смотрел с любопытством, без малейшей тени страха — так на него последнее время редко кто глядел.
На миг ему вдруг показалось, что малой похож на Пашу, Человека-Птицу. Бред, мистика — как, спрашивается, семилетний пацан может быть схож со взрослым, у него ещё пять раз все черты переменятся! Но всё же Швейцарцу пришлось моргнуть, прежде чем наваждение спало.