Автоматная баллада

Прежде чем ответить, он снял шлем, повесил его на руль, спрятал в карман очки, не торопясь, протёр лицо платком и лишь затем развернулся к старшому:

— Не знаю.

— Это как? — с едва заметной растерянностью произнёс постовой.

— Очень просто, — сухо отозвался мотоциклист. — Неизвестна науке зоологии данная разновидность, вот и ездит пока безымянная.

— А-а… а добыл его кто?

— Я.

— Шо, серьёзно? — особого удивления в голосе старшого при этом не прозвучало. Приезжий, хоть и не обвешанный тремя-четырьмя крупнокалиберными стволами, выглядел опасно. И с каждой секундой нравился постовому всё меньше.

— Патронов много сжёг?

— Один.

— Одной пулей?! Ёпыть! — мотнул головой пулемётчик. — Видать, подфартило… или зверюга только башкой удалась?

— Коня видишь? Игреневого, с чулками.

Мысленно старшой поставил незнакомцу ещё один минус: стоял тот спиной к пастбищу и разглядеть председателева жеребца мог только в те секунды, когда подъезжал и слезал с мотоцикла. Да и то мельком. Цепкий, выходит, взгляд у парня, да и память хорошая. Если прибавить, что ствола — или стволов — ковбой на виду не держит… не-ет, хорошего не жди от таких людишек.

— Ну, вижу.

— К его холке накинь полметра.

Колян накинул. Присвистнул, сдвинув на лоб каску, почесал затылок, ещё раз взглянул на скалящийся череп…

— Крепко ж тебе, паря, подфартило.

Мотоциклист промолчал, и на лице его вроде бы не дрогнул даже волосок щетины, однако старшой словно бы почувствовал короткий холодный всплеск. Презрительный. И мысленно пообещал учинить Коляну нахлобучку, чтоб в следующий раз мозгой думал, прежде чем пасть разинуть. Потом, когда этот ковбой чёртов скроется с глаз долой.

— Причёску, я гляжу, ты себе отрастил… — постовой осёкся, мучительно пытаясь выудить из глубин памяти нужное слово. Когда-то, ещё ДО, парней с длинным волосами — не конкретно с таким вот конским хвостом до плеч, а вообще «поповской причёской» — именовали стилягами. Это он помнил и ещё помнил, что нужное ему слово было как-то связано с этими стилягами. Как же… стиляжную? Стижную?

— Мне так удобно, — спокойно произнёс мотоциклист. — А что, у вас въездная пошлина в зависимости от длины волос начисляется?

Стой перед ним кто угодно иной, и старшой первым бы расхохотался от удачной шутки. Но сейчас он не был уверен, что незнакомец шутит.

— Пошлину мы считаем, как законом велено, — ответил постовой. — Сами не выдумываем, не в пример кой-кому.

Он медленно обошёл мотоцикл и, оказавшись прямо за спиной у незнакомца, нарочито громко закашлялся.

Мотоциклист даже ухом не повёл, продолжая стоять прежней позе.

«Сектор огня держит, — подумал старшой, — вот же… Гошку и пулемёт перед собой держит. А меня, выходит, в расчёт не берёт».

— Откель следуете?

— Из Весеннего.

— С какой целью?

— По торговым делам.

— По тор-говым… — повторил постовой. — И сам, конечно же, купец честной. А чем торг ведёшь, а, купчина?

— По-разному, — отозвался мотоциклист. — В основном цветными металлами.

— Чем-чем?

— Свинцом и цинком.

— Пулями, что ль?

— Пулями, — подтвердил «ковбой». — Вразвес.

— Мелкой розницей, выходит, — хмыкнул старшой. — И как идёт торговлишка-то?

— Хорошо.

— Хорошо?

— Да. У меня очень выгодные условия.

Пожалуй, больше всего постовому не нравилось, что тон речи незнакомца всё время оставался один и тот же: спокойно-равнодушный. Так обычно говорят, когда не интересен ни сам разговор, ни его, разговора, результат.

Он завершил обход мотоцикла и остановился напротив незнакомца.

— Короче… багажу, я погляжу, у тебя немного… так что три «семёрки» за въезд, и добро пожаловать в Половинку.

Мотоциклист кивнул и, по-прежнему не оглядываясь, левой рукой выдернул из кармашка багажной сумки картечную «двадцатку».

— Вот.

Старшой привычным движением катнул патрон по ладони, подкинул, оценивая вес. Вес был правильный… ну да ковбой и не был похож на любителя отсыпать картечину-другую или заменить порох песком. Такие, как он, по мелочам не выгадывают.

— Сдачу «семёрками» али «пятёрками»? — спросил он.

— Сдачи не надо.

Жест был не из дешёвых. Подобную щедрость и впрямь мог проявить купчик средней руки, владелец двух-трёх телег или грузовичка с набитым кузовом. Однако взгляд, которым старшой постовой сопроводил въезжающий в посёлок чоппер, вряд ли кто-либо решился б назвать дружелюбным.

Смотрел старшой долго, даже не пытаясь заслониться ладонью от палящего послеполуденного солнца, и лишь когда чёрный мотоцикл исчез за поселковыми воротами, очнулся и торопливо нырнул под спасительную сень тента.

— Не нравится мне этот ковбой, — промолвил он, тяжело облокачиваясь на стол. — Ох, не по нраву. Звякну-ка я в участок.

— Мне он тож не глянулся, — сообщил пулемётчик. — Скользкий… чисто рыба. А учинит чего, так сразу кипеж пойдёт: кто, мол, пропустил. Ну а попробуй такого не пропусти! — перегнувшись, Колян зло сплюнул. — Повезло, неча сказать!

— Повезло, — без тени шутки подтвердил третий постовой. — Знаешь почему? Дырками лишними никто не обзавёлся. Митрофаныч, ты чё, в самом деле не допёр, кто это был?

И он назвал прозвище, от которого уже поднятая было Митрофанычем трубка с жалобным «бдзин-нь» упала обратно на рычаг.

— Ёпыть! — ошарашенно выдохнул Колян. — А я-то думал, брешут западники. Мол, слухи всё… как это… миф!

— Ща, — старшой постовой тоскливо уставился на отпечаток мотоциклетной покрышки. — Скажи ещё — легенда! Мы, млин, сами только шо в эту легенду чуть не угодили!

Предмет их беседы тем временем неторопливо проехал вдоль «проспекта имени председателя Варфоломеева», как гласила криво приколоченная к телеграфному столбу в начале улицы фанерная табличка, и остановился возле приземистого серого здания. Самой примечательной деталью здания была, вне всякого сомнения, надпись «Трактиръ „СЕЛЬПО“», однако мотоциклиста куда больше заинтересовали девять лошадей у коновязи. Особенно вторая справа — стройная караковая кобыла. «Ковбой» подошёл почти вплотную к ней, чтобы без помех разглядеть украшенный чепрак, и только потом направился к крыльцу трактира.

Внутри было темно — потолочная «лампа Ильича» под жестяным колпаком, похоже, давно служила исключительно деталью интерьера, а не осветительным прибором, — душно, а из ароматов с заметным отрывом первенствовали махорочный дым, запах жареного лука и вонь давно не мытых человеческих тел.

Источников последнего в трактире имелось двадцать один с половиной — за половину «ковбой» зачёл высившуюся над прилавком бабищу в линялом от бесчисленных стирок ситцевом платье.

Большая часть этих «источников» — судя по виду, поселковых и приехавших на ярмарку торговцев — предпочла разместиться в правой от двери половине зала. Слева же из трёх столов был занят — да и то не полностью — лишь средний. Впрочем, сидевшие за ним шестеро по издаваемому шуму, равно как и по количеству содержащегося в этом шуме сквернословия, вполне могли дать фору остальным пятнадцати.

Обращение одного из этой шестёрки — высокого смуглого бородача — к вновь вошедшему исключением не стало: из восьми выкрикнутых слов какую-то смысловую нагрузку несли, по мнению «ковбоя», только два.

— Дверь закрой!

Дверь закрывалась медленно. Ржавая пружина, надсадно поскрипывая, затратила на данный процесс примерно минуту, в течение которой «ковбой» успел дойти до стола слева у окна, расстегнуть и положить на лавку оружейный пояс, сесть рядом, извлечь из кармана плаща книжку в полиэтиленовой обёртке — и лишь затем грохнуло. В тишине грохнуло — все разговоры в зале прервались ещё на первом шаге незнакомца.

— Тэ-эк…

Сидевший рядом с бородачом парень, оскалившись, медленно потянулся к лежащему перед ним «шпагину». Лязгнул затвором, начал поднимать…

— Погодь! — коротко скомандовал бородач, вставая из-за стола.