Созданная для любви

Лесли улыбнулась. Ночью… Звучит многообещающе.

— Ночью мы устроим карнавал с фейерверками. Вот так! — сказала она пустой комнате.

Наливая чай в любимую чашку, Лесли еще раз с удовольствием прокрутила перед глазами дивную пантомиму, разыгранную несколько часов назад в спальне наверху. Никогда она не чувствовала себя более счастливой и любимой. Звонок в дверь застал ее врасплох. Кто-то очень настырный позвонил еще раз, а потом еще. Лесли с сожалением отставила чашку и пошла открывать: сегодня в доме она была единственным живым существом.

Лесли открыла дверь одновременно с новой трелью. На пороге, залитая ярким солнечным светом, профессионально улыбаясь, стояла Клер Уилсон.

— Я звоню вам все утро и весь день. Где Невил? У нас назначена встреча, мы должны ужинать сегодня вместе.

Лесли не успела предложить ей войти, гостья сделала это сама.

— Кажется, Невил говорил, что задержится в студии, — соврала Лесли.

Взглянув на Клер, она вдруг разозлилась на себя. Опять лгать, опять чувствовать досадную ненужность, неуместность и в этом доме, и в жизни Невила. Ей удалось ненадолго забыть о существовании всех прочих женщин, и Клер в первую очередь, но зато как теперь тяжело просыпаться!

Однако Клер не очень-то понравилось, что Невил предупредил Лесли о задержке сегодняшним вечером.

— На твоем месте я бы проследила за мужем, — наставительно сказала она. — Если бы я, например, не уехала в Америку, Невил не женился бы на тебе. Он не любит тебя.

— Но он выбрал все-таки не Клер Уилсон, — отчеканила Лесли. — Я попросила бы вас избавить меня от этого разговора. Прощайте.

Мало кто осмеливался разговаривать подобным образом с Клер. Злоба исказила красиво подкрашенное лицо звезды, обнажая явно неаристократические корни актрисы. Однако ей хватило то ли здравомыслия, то ли, может быть, достоинства не вступать в дальнейшие споры и уйти.

Поле битвы осталось за Лесли, но это почему-то не радовало.

Она взяла чашку и допила остывший чай. Силы покинули ее. Она сидела в кресле, словно кукла, мыслей в голове осталось ровно столько же, сколько у тряпичного существа со стеклянными глазами. Из оцепенения ее вывел телефонный звонок.

— Лесли! — услышала она.

— Да?

— Лесли, мне очень жаль…

— Но ты сильно задержишься и хочешь заранее получить индульгенцию?

— Да, понимаешь, на меня свалились очень тяжелые переговоры. Я приеду домой поздно.

— Ничего, Невил. Я как раз собиралась тебе позвонить. Я нашла записку, но праздник надо отложить. Дизайнер, которого мы наняли, уже выехал в Гринсливз, менять что-то поздно, так что мне придется исчезнуть из Лондона…

— Ты надолго? — в голосе Невила зазвучали беспокойные нотки.

— Думаю, не менее чем на неделю.

— А побыстрее нельзя?

— Но, Невил… К чему торопиться? Дом — это очень важно. Он ведь для тебя все. Правда?

— Прости, милая, я не смогу тебя проводить. У меня очень тяжелые переговоры. Может быть, дело затянется до полуночи.

— Ничего, Невил. Я все понимаю. Я очень хорошо все понимаю.

Она лгала насчет своей занятости, он лгал ей о своей работе. Сколько это может продолжаться. Неужели их отношения будут построены на лжи. Он занимался с ней любовью. А думал при этом… Неужели он представлял себе Клер Уилсон?

Бежать! И чем скорее, тем лучше. Ложь ей невыносима.

На сборы ушло не более пятнадцати минут, на протяжении которых внутри Лесли не прекращался гневный монолог. Она немного успокоилась, только когда бросила чемодан в багажник и села за руль. По дороге в Гринсливз Лесли старалась думать лишь о том, как хорошо иметь форсированный движок, как быстро осень меняет пейзаж и какие ковры она закажет для гостиной.

Невил когда-то сравнил ее с монашкой. Что ж! Монастырь не самое худшее место на земле. Кстати, его можно выстроить и в миру, было бы желание. Ее монастырем станет Гринсливз. Она спрячется за толстыми стенами викторианского дома и заживет согласно эпохе, которой он принадлежит.

Приехав в Гринсливз, Лесли мягко, но твердо отказалась от гостеприимства Кристины и полностью посвятила себя обустройству дома и усадьбы. Она трудилась как пчелка, даже не замечая, что взвалила на себя ношу, слишком тяжелую для одного человека. Лесли почти не спала, очень мало ела. Когда после трехдневного перерыва она появилась в доме Кристины, та, не удержавшись, выговорила ей:

— Лесли, ты слишком много работаешь. Так нельзя. Невил отчитал меня по телефону и велел хоть силой вырвать тебя из старой усадьбы. Как ты можешь спать в доме, в котором даже привидения боятся друг друга?

— Ничего, Кристина, я почти не сплю.

— Оно и видно. Наверное, едят за тебя тоже призраки?

Лесли промолчала, постеснявшись сказать, что не может ни толком поспать, ни нормально поесть без Невила, но сама мысль вернуться к нему вызывает у нее отвращение и к еде, и ко сну, и к жизни.

— Жаль, что призраки не могут договариваться со строителями и поставщиками…

— Действительно жаль, Лесли. Невилу ты сейчас была бы нужнее в Лондоне. У него невыносимо много работы. Правда, у него ее столько последние два года…

— Много ли работы у фотографа?

— А ты разве не знала, что Невил не первый год по сути глава фирмы. Дядя только номинально возглавлял семейный бизнес, все делал Невил. Он и в наследство вступил, уже два года официально управляя делами. Это на дядины деньги основана телекомпания. Так что вся аппаратура Невила бесполезно занимает место у меня дома. И его архив тоже. Правда, за одним исключением. Пачка твоих фотографий. Как напечатал их, так и таскает с собой. Кстати, уникальный случай, он никогда не оставлял себе оттисков, только негативы. Крепко он тогда в тебя влюбился.

Остановить поток слов было почти невозможно, но Лесли попыталась:

— Подожди, Кристина, получается, что Невил уже два года владеет всем?

— А я тебе о чем говорю?

Что же это за шантаж, если Невил богат как Крёз? Но тогда, зачем она ему? У него же есть Клер Уилсон? Мысли Лесли метались и путались, она ничего не понимала.

Лесли не могла освободиться от сомнений и подозрений еще пару дней. Она так и не уехала в Лондон, хотя давно минули все обговоренные с Невилом сроки ее возвращения. Лесли по-прежнему одиноко хозяйничала в огромном доме, лишь постепенно приобретавшего очертания человеческого жилища, а не заброшенного склепа. Пока же его переполняли странные звуки, которые отнюдь не сразу уходят из старых домов, долго простоявших без обитателей. По многочисленным комнатам и переходам гуляли сквозняки, под полом еще не все крысиные гнезда были уничтожены, до чердака Лесли так и не дошла ни разу, а уж в том, что где-то в старинных шкафах притаилась парочка скелетов, она была просто уверена.

День ее был занят до последней минутки, при солнечном свете все в доме кипело от деятельности, которой Лесли не без удовольствия руководила. Но осень брала свое, и ночи стали наступать быстрее, и были они темнее и глуше. Лесли подолгу ворочалась без сна. Громаду дома она ощущала физически. Тонкий слух выхватывал скрипы половиц, дребезжание стекол. Иногда звук ветра и даже шум собственной крови, отчетливо слышимый ею в тишине, воображение приписывало какому-нибудь затаенному движению за три комнаты от той, в которой стояла одинокая узкая кровать Лесли.

Первую ночь она еще попыталась спать в одной из хозяйских спален, на «королевском» ложе. Но гигантская комната пахла сыростью, протопить ее было невозможно, так как еще лет двадцать назад кто-то завалил камин строительным мусором; кровать рассохлась от времени, спать на ней было все равно что ночевать в органе: старое дерево сипело, посвистывало, постанывало и ухало от каждого движения Лесли, заставляя ее испуганно вскакивать, а покрывало источало едва заметный запах тления, по ночам усиливающийся и навевающий сны о пышных погребениях, почему-то заживо.

Промучившись три ночи, Лесли нашла самую маленькую комнату, велела поставить в нее электрокамин, повесила плотные шторы нежно-розового цвета, а напротив узкой походной кровати водрузила маленький телевизор, который — и она сама это понимала — выглядел здесь несколько нелепо и в общем-то не спасал от ночных страхов.