Логово

В молодости он действительно отработал несколько лет мастером производственного обучения в одном из ленинградских ПТУ. Более того, заочно окончил Герценовский пединститут и подвизался уже в должности преподавателя. Учил воспитанников он не только обращению с металлом и инструментами. Вернее – не только с мирным металлом и с мирными инструментами. Учил и законам волчьей жизни, первый из которых – верность стае.

…Постепенно под водительством Мастера сплотилась спаянная железной дисциплиной и повязанная круговой порукой команда преступников-малолеток – беспощадно-жестоких и видящих врагов во всех обитателях внешнего мира. Мастера они не просто боялись или любили – боготворили. Порой попадались (хотя дела просчитывались филигранно), шли в колонии и на малолетние зоны – но главного организатора не упоминали ни словом…

Впрочем, без урода семьи не бывает – и в 82-м году Мастер таки сел. Заложившего его пацана удавили в детской колонии. Ночью, куском провода. Душили медленно – по заключению судмедэкспертов, умирал не менее получаса. Потом изуродовали остывающий, перемазанный калом труп (перед смертью обделался) – выковыряли глаза алюминиевой чайной ложкой…

Дичь…

Мыслей у твари нет. Лишь самые простые, едва осознанные ощущения.

Голод. Голод. Голод. Голод. Запах. Другой. Вкусный. Пища. Туда. Осторожно. Осторожно… Прыжок! Пища. Хорошо. Но мало. Дальше. Дальше. Запах…

…Медведь (в отличие от незадачливого зайца) почуял тварь издалека – и не испугался. Он не привык бояться в своих владениях никого, кроме человека. Но опасностью – маслянистым железом, порохом, испарениями человеческого тела – со стороны приближающейся твари не пахнуло.

И медведь не сразу отвлекся от дела – от исследования внутренностей огромного муравейника и поедания его обитателей. Только-только закончилась пора жестоких медвежьих свадеб, сопровождаемых кровавыми драками между самцами – истощенные силы топтыгина нуждались в подкреплении.

Но чужой запах упорно приближался к хозяину леса. Медведь неохотно оторвался от муравейника, повернул морду, рыкнул предупреждающе. Раздался ответный рык.

Медведь поднялся во весь рост – обманчиво-неуклюжий, обманчиво-медлительный. Но способный сломать спину лосю или размозжить волчий череп молниеносным ударом лапы. Зарычал громко, угрожающе…

Тварь прыгнула.

Вооруженная огромными изогнутыми когтями лапа была быстра – но запоздала…

Тварь отлетела, отброшенная, предварительно выдрав из медвежьего брюха огромный кусок шерсти, кожи и мяса.

Ослепленный болью и яростью медведь ринулся вперед – не понимая, что всё для него кончено.

…Мясо. Много мяса. Кровавого, еще живого. Хорошо. Зверь жрет торопливо. Раны на его боку перестают кровоточить, затягиваются, рубцуются…

Охотник…

В 83-м году, на зоне, Мастер впервые убил человека, – сам, своими руками. Вогнал заточку, сделанную из гвоздя-двухсотки, в ухо спящему мужику, – ничего против него, в общем-то, по жизни не имея.

Затем, небрежно подпоров матрас, спрятал орудие убийства на шконке человека, от которого действительно хотел избавиться. Как и следовало ожидать, при последовавшем шмоне заточка была найдена.

Однако – задуманное не вышло. Заподозренный ходил в подручных у тамошнего авторитета, тот вступился, – и убийство взял на себя забитый и запуганный петух…

Но Мастер навсегда запомнил то небывало-прекрасное ощущение, когда после короткого движения твоей руки живое тело становится мертвым – и словно бы отдает тебе частицу души, или жизненной силы, или чего-то еще, – Мастер не задумывался над точными определениями. Но убивать ему понравилось.

Дичь…

Движения твари замедлились. Она не понимает, что происходит. Снова пришла боль – вцепилась миллионами коготков в каждую клеточку огромного тела. Тварь воет. Вой звучит почти жалобно. Массивная туша еще продолжает куда-то двигаться, словно надеясь убежать от боли.

Задние лапы (и вся задняя часть тела) отказывают внезапно. Очередной прыжок подламывается, зверь падает. Вой сменяется полузадушенным клекотом.

Судороги скручивают мышцы. Тварь бьется в конвульсиях. Рвет когтями передних лап сама себя – будто хочет докопаться до источника боли и выдрать его с кусками собственной плоти. Клочья шерсти летят в стороны. Через некоторое время конвульсии замирают. Туша лежит неподвижно. Мертво.

…Спустя два часа существо шевельнулось. Попыталось встать. Упало. Упрямо попыталось снова. Шерсти на нем уже не было – валялась вокруг спутанными комьями. С голого тела опадали сгустки розовой слизи…

Существо наконец утвердилось на четырех конечностях, прыгнуло – раз, другой. И свалилось. Прыжки были неуклюжими, неловкими. Непохожими на давешние стремительные движения. Существо зарычало. Поднялось на задние лапы. Шагнуло. Потом еще, еще, еще… Зашагало быстро и на вид целеустремленно, будто и в самом деле имело цель…

Охотник…

В 89-м он вышел на свободу – три года скостили за образцовое поведение.

Семь лет, проведенные Мастером за колючкой, преобразили страну. Наступили совсем иные времена. Из темно-загадочных глубин неторопливо всплывали на поверхность киты теневой экономики, превращаясь из ходящих под статьей цеховиков в законопослушных и уважаемых бизнесменов. А вокруг тех китов немедленно начинали роиться акулы, и барракуды, и пираньи – чей аппетит ограничивался исключительно размерами зубов и глоток. Голова кружилась от заманчивых возможностей и перспектив.

Чтобы восстановить команду, не пришлось даже прилагать излишних усилий. Былые ученики потянулись к нему сами – и приводили молодых волчат с подросшими зубками.

Пришедший первым мордоворот с литыми кулаками и стрижкой «ежиком» (семь лет назад бывший прыщавым пятнадцатилетним пацаном с садистскими наклонностями) вручил Мастеру подарок – аптечную склянку, залитую спиртом. В спирте плавали два человеческих глаза. Верный этот ученик носил прозвище Ахмед…

…Новая команда Мастера заявила о себе быстро и громко. Время было веселое – едва поделенную собственность тут же начинали переделивать по новой. Патронов никто не жалел, сообщения криминальной хроники напоминали фронтовые сводки. Закон Дарвина работал в чистом виде – сильные поедали слабых с аппетитным чавканьем… Запуганные бизнесмены выносили деньги на тарелках с голубыми каемочками. Казалось, так будет всегда.