Страница 11 из 12
Постепенно Анастасия Петровна успокоилась.
– Ну и ладно! Главное – живой.
Николай спросил:
– А где отец? Что-то пахана не видно? Ушел, что ли, куда? Или приболел?
– Да нет, был дома!
Словно услышав то, что разговор пошел о нем, из хаты вышел Иван Степанович. Был он слегка подшофе. Увидев сына, воскликнул удивленно и радостно:
– Колька, мать твою за ногу?! Вернулся, бродяга?!
Иван Степанович повернулся к супруге:
– Настя, а я чего гутарил тебе? Наш Колька нигде не пропадет, потому как парень он геройский, отчаянный. Такие не пропадают. И своего добиваются. Землю, камень грызут, а добиваются. Весь в меня пошел! Дай-ка я, сын, обниму тебя, что ли?
Отец обнял сына, повернулся к Анастасии Петровне:
– Мать, ну чего ты хлюпаешь? Радость в доме, а ты в слезах. Давай-ка лучше стол собери, отметим возвращение нашего героического Коляна.
Горшков обратился к отцу:
– Отметить возвращение, батя, не помешает! Там за забором водка и деликатесы разные, вы готовьтесь, а мне прогуляться по деревне надо.
– Но хоть по стопарику дернем, Коль?
– По-моему, ты уже дернул, и не стопарик!
– Пустое, Коль. Стакан и проглотил всего, да и то час назад. Все уж выветрилось на хрен!
Николай согласился:
– Ладно! Выпьем! Но сначала пакеты с ящиком в дом занесем.
Покупками родители Николая, особенно отец, были довольны. А деньги, что выложил Горшков на стол, около шести тысяч рублей, изумили Ивана Степановича:
– Ни черта себе?! Где ж ты успел за неделю набить столько? Или в Чечне заплатили?
– Да какая разница? Главное, деньги «чистые», честно заработанные. И это не все, еще есть, но это на машину. Пора нам и своей собственной тачкой обзавестись.
Отец не скрывал восторга:
– Вот это я понимаю. Кормилец!
И добавил неожиданно:
– А к нам, Коля, как ты уехал, дружки твои милиционеры приезжали. На черной «Волге» к усадьбе подкатили. Старшим у них майор был. Фамилию назвал, да я забыл.
Горшков насторожился, переспросил:
– Милиционеры, говоришь? И что им надо было?
– Да кассеты, что ты за иконы положил.
– Кассеты?
– Ну да! Старшой с ходу и сказал, что ты рыбалку с Тихоном снимал, должен был передать пленку, но исчез. Я им сказал, что ты уехал. Они переглянулись, а майор к кассетам вернулся и вежливо так попросил, не мог бы я передать ему эту пленку? Ну, что, я и отдал кассеты эти! Они уехали довольные, пузырь оставили!
Николай сплюнул на траву возле крыльца:
– Так ты отдал кассеты?
– Отдал, Коля, а что?
– Да ничего! Кто тебя просил лезть не в свои дела? Ты их прятал, чтобы отдавать?
– Не надоть было?
– Эх, батя, батя! Ну кто тебя просил…
– А че, в них что-то важное было?
Колян махнул рукой:
– Теперь уже об этом говорить нечего! И ведь хотел у Тихона спрятать, но посчитал, дома надежней будет. Вот и вышло надежней! Ладно, чего теперь об этом?
Закурив, Горшков вышел из дома. Направился к Тихонку. Проходя мимо усадьбы Володина, увидел жену Карасика.
Та ухмыльнулась, поклонившись:
– С возвращением, участковый, глаза б мои тебя не видели!
Николай остановился:
– Ты чего рычишь, Нинка?
– Да ничего! Подвел мужа под монастырь? А ведь я ему говорила, не связывайся с Коляном, коварный он человек! Как змея коварный. Не послушался. Хорошо, хоть потом допер, что к чему.
– Ты это о чем, Нина?
– Ни о чем! Дураком-то не прикидывайся.
Во двор вышел Карась, спросил супругу, не глядя на улицу:
– Ты чего, сама с собой гутаришь, что ли? Крыша поехала?
– Ага, поехала! С нашим Коляном не только крыша поедет, но и все остальное!
Володин повернулся к Горшкову. Тот поздоровался:
– Привет, Мишка!
– А?! Ты? Объявился? Здорово, коль не шутишь!
Николай предложил:
– Ты бы вышел на улицу.
Карасик согласился:
– Выйду! Тем более нам есть о чем побазарить.
Супруга сказала Володину:
– Не связывайся с ним, Мишка! От него одни гадости!
Но Володин прикрикнул на благоверную:
– Пошла домой!
Нинка взвилась:
– Чего-то? С каких это пор я на своей усадьбе не хозяйка?
Но Михаил прикрикнул на жену громче и грубее:
– Послушай, ты, лахудра! Я что сказал? Или не поняла? Может, мне тебя, как овцу безмозглую, прутом в избу загнать?
Нина воскликнула:
– Дурак ты, Мишка! Истинный дурак!
Но в дом ушла. Володин вышел на улицу:
– Где был-то, участковый?
– На море отдыхал!
– Заметно! Людей подставил, сам свалил. А че говорил, когда пасли вице-губернатора? За все сам отвечу, вы лишь только в протоколе распишитесь. Расписались сдуру. А потом твои менты нагрянули! К Рудину, между прочим, тоже. Майор так прижал, думал, кранты!
Николай выбросил окурок:
– Ты понятней объясняться можешь?
– А что те непонятно? Майор посадил за стол и спрашивает: подписывал протокол? И бумагой исписанной перед мордой машет. Я в непонятке, какой протокол? Он и кинул мне лист, где ты расписал все про браконьерство Комарова. Отвечаю, подписал. А он мне знаешь что? Приговор ты, идиот, себе подписал! И тут же добавил: не хочешь на зону за дачу ложных показаний против лица государственной важности, пишешь бумагу, что это участковый тебя заставил подписаться! Не пишешь – едешь с нами!
Горшков все понял:
– И ты, конечно, накатал нужную майору бумагу.
Карасик повысил голос:
– А что мне было делать? Страдать за тебя? Да на хрена ты мне сдался опосля того, как промысла доходного лишил? Написал!
– Ясно! Что ж, с тобой все ясно! Иди, ты мне больше не нужен! Я с подонками не общаюсь! А ты, Мишаня, подлец!
Николай повернулся, сделал несколько шагов, Володин окрикнул его:
– Погодь, Колян!
Лейтенант обернулся:
– Чего тебе еще?
Карась подошел к участковому:
– Я сейчас тебе со зла наговорил. А в бумаге насчет принуждения ни словом не обмолвился. Хотя ты и лишил меня работы, но в ментовку не сдал. Написал, что ты попросил быть понятым. Ездили на опушку у переката. Видел вице-губернатора и охрану. И все! Никаких сетей, никакой проститутки.
– Короче, Комаров просто отдыхал на берегу реки?
– Да!
– Что дальше?
– Ничего! Написал, что ты, как привез к перекату, ушел куда-то и объявился под утро с протоколом!
Николай повторил:
– Ясно!
Володин взглянул на Николая:
– Все ж не чужие!
– Да, Мишаня, не чужие, но и не свои! Иди к своей Нинке! Пусть заява под диктовку на совесть твою ляжет тяжелым грузом.
– Недоволен? Ну и черт с тобой! Тоже нашлась фигура! Со своими мусорами сам воюй, а меня оставь. Я в ваших разборках не участник. И потом, я предупреждал тебя, если прижмут власти, от показаний откажусь! Так что плевать хотел на твои претензии, понял?
Николай сжал зубы, процедив:
– Пшел вон, червь навозный! Не доводи до греха!
Поняв, что Горшков представляет угрозу, Володин посчитал за лучшее быстренько скрыться в своей усадьбе. Николай плюнул ему вслед, повернулся и продолжил движение к усадьбе Тихона.
Тот, по обыкновению, ковырялся с какой-то железкой во дворе. Самое интересное и занимательное заключалось в том, что в этих железках, будь то мотоблок, насос для полива воды или просто велосипед, Тихонок совершенно не смыслил ничего. Разберет, бывало, какой механизм, осмотрит внутренности, поменяет какую-нибудь прокладку или манжету, соберет агрегат, а в итоге результата ноль. Механизм как не работал, так и не работает. Да еще куча мелких запчастей после сборки остается. Но невзирая на это, он продолжал заниматься ремонтом. Уж больно нравилось копаться другу Горшкова в разных железках.
Николай остановился у калитки, глядя, как Рудин чинит утюг. Тот настолько был занят работой, что не заметил товарища. Пришлось окликнуть:
– Бог в помощь, Тихон!
Рудин повернулся:
– Колян?! – И, отбросив утюг с инструментом, к которым сразу потерял всякий интерес, пошел навстречу другу: – И где ж ты столько времени прохлаждался? Вышел в отпуск и пропал к чертовой матери!