Страница 71 из 80
Задержав наступление американских войск, нацисты не теряли напрасно времени. Они лихорадочно готовились выполнить чудовищный план уничтожения Бухенвальда.
Эсэсовцы увеличили количество пулеметов на вышках, окружили лагерь тремя огневыми кольцами – блиндажами, пулеметными и минометными точками. За рядами колючей проволоки, через которую был пропущен электрический ток высокого напряжения, установили гранатометы – «панцерфаусты». «Панцерфаусты», установленные с интервалом в двадцать метров друг от друга, были готовы в любую минуту обрушить свой огонь на заключенных. А на каждой сторожевой вышке охранники получили в дополнение к имеющемуся оружию еще и «фаустпатроны». В гестаповской канцелярии под руководством коменданта лагеря срочно разрабатывались и уточнялись детали людоедского плана уничтожения десятков тысяч заключенных. Приказ Гиммлера: «Все спалить, все снести с лица земли», – претворялся в жизнь.
Из берлинской имперской канцелярии ежедневно по радио вызывали коменданта лагеря. В шифрованной радиограмме Кальтенбруннер нетерпеливо спрашивал: «Как идут дела?» И всем, даже служащим, было ясно, чем интересуется высокое начальство.
Фашисты нервничали. Кальтенбруннер требовал ежедневно подробной информации о проделанной «работе», интересовался ходом подготовительных мероприятий, торопил коменданта лагеря с приведением в исполнение чудовищного плана.
Комендант старался, как мог. Все эсэсовские части были приведены в боевую готовность. План уничтожения, разработанный с немецкой аккуратностью и педантичностью, был доведен до сведения каждого подразделения. Часовые стрелки на главной башне концлагеря отмеряли последние часы жизни узников. Эсэсовские чиновники спешно покидали офицерский городок. Вместе со своими семьями они удирали в центральные области Германии.
Выполняя приказ имперского управления охранных отрядов СС, майор Говен ликвидировал Гигиенический институт, сжег архив и уничтожил все «вещественные доказательства». Лаборатории, диагностический кабинет, испытательные камеры превратились в склады одежды заключенных и старой мебели.
Уничтожая архив, майор не предал огню многие важные документы. Он спрятал в свои чемоданы вместе с награбленным добром и драгоценностями результаты многолетних секретных экспериментов на живых узниках. Он верил, что эти анализы и исследования будут высоко оценены заокеанскими коллегами.
Накануне отъезда из Бухенвальда Говен встретился с фрау Эльзой. Майор знал, что ее постигло большое несчастье: она потеряла мужа.
Генерал вооружения, наследный принц Вальден, тот самый, что приезжал с комиссией в Бухенвальд, не мог простить Коху его высокомерия и надменности. Принц следил за всеми действиями Карла Коха и ждал благоприятного момента, чтобы отомстить. Ему удалось узнать через своих агентов, что главный инспектор концлагерей на оккупированных территориях утаил огромное количество награбленного золота и драгоценностей, которое предназначалось к отправке в государственную казну. Против Коха начали судебное следствие. Имперское управление охранных отрядов вынуждено было покончить с Кохом. Он был приговорен к смертной казни.
На вилле бывшего коменданта царил беспорядок. Слуги спешно упаковывали в просторные ящики мебель, картины, ценные вещи. На паркетном полу валялись осколки разбитой вазы, куски плотной оберточной бумаги, серебряный подсвечник и скомканные платья.
– Где фрау Эльза? – спросил майор у служанки.
Говен с волнением переступил порог комнаты, в которую мечтал попасть не в качестве гостя.
Фрау Эльза в черном траурном платье, но без скорби на лице сидела у небольшого столика и торопливо перебирала бумаги. Увидев Говена, она порывисто встала, откинула назад копну рыжих волос и, улыбаясь, протянула майору руки:
– Я рада вас видеть, дорогой доктор!
Майор осмотрелся. Возле двухспальной кровати на тумбочке стояла ночная лампа, абажур которой он сразу узнал. Его в прошлом году сделал доктор Вагнер из татуированной кожи двух русских моряков. На кровати лежало несколько сумочек и перчаток тоже бухенвальдского производства. Эти предметы, знакомые майору, придали ему смелости. «Мы должны уехать вдвоем», – подумал он и, решившись, твердо подошел к фрау Эльзе. Он предложил ей свою руку и сердце.
Фрау Эльза стала серьезной. Она задумчиво смотрела на майора и молчала.
– У меня большое имение, – Говен заглядывал ей в глаза, – там уже американцы, и мы будем в безопасности…
Вздохнув, фрау Эльза звонко рассмеялась. Говен с недоумением смотрел на нее.
– Чтоб содержать меня, герр майор, вам придется разориться…
Говен уехал один.
Дождь шел всю ночь. Тяжелые капли барабанили по крыше, стекали струйками по оконному стеклу. Дождь усиливал тоскливое настроение. Андрей вместе с товарищами по бараку не спал. Они сидели возле стола, рядом, с двумя узниками – Юрием Ломакиным и Володей Коваленко. Их с вечера поместили в барак, а утром они должны были пойти на казнь.
Москвич Юрий Ломакин, русоволосый, плечистый, высокий, с большими глазами, с опаленными бровями и ресницами, старался быть веселым. Но на его шутки узники почти не реагировали.
– Я же еще не покойник. Что вы все такие пасмурные, словно мух наглотались? Я не хочу видеть печаль и траур. К чертям собачьим!
Его друг, сын тульского оружейника Володя Коваленко, невысокий, щуплый, похожий на подростка, с багровыми ожогами на лице, хмуро сидел рядом и, поглядывая на Юрия, улыбался. Но улыбка у него получалась грустная.
– Перед самой войной я собирался жениться, – сказал Ломакин. – Невеста моя живет в Москве, на Ленинградском шоссе. И если кому из вас удастся выжить, расскажите ей всю правду.
Юрий назвал ее адрес, как найти квартиру и какая она из себя.
– Скажите ей, что я любил ее до последнего часа и с ее именем иду на смерть.
Андрей про себя несколько раз повторил адрес. Он мысленно поклялся, что, если уцелеет, обязательно разыщет эту девушку и выполнит последнюю просьбу товарища по неволе и борьбе. Андрей знал, что Юрия Ломакина и Володю Коваленко эсэсовцы привезли из филиала Бухенвальда – Мибау, который расположен в нескольких десятках километров от главного лагеря. Узников, помещенных в филиале, заставляли работать на военном заводе фирмы «Сименс-Шукерт-Тальске», поставлявшем радиоаппаратуру. В Мибау подпольщики организовали массовый саботаж. Узники, рискуя жизнью, портили электрорадиоаппаратуру для нового немецкого орудия «V-1», для легких танков «голиаф» и «лилипут». Особенно много вывели из строя радиооборудования для управления снарядов «Фау-1» и «Фау-2». Жители Лондона должны поставить памятник отважным русским солдатам. Сколько тысяч жизней они спасли!
Продукцию нескольких месяцев – 300 радиоаппаратов забраковали и вернули из Берлина. Из гестапо нагрянула специальная комиссия. Улики были налицо, и никто из подпольщиков не ждал от нацистов милосердия. Собравшись ночью на совет, пленники решили дорого продать свои жизни.
Утром, когда их, как обычно, пригнали на работу в цех подземного завода, подпольщики по цепочке передали решение своего центра. И в обед по сигналу руководителя Федора Сгибы триста русских солдат неожиданно набросились на своих угнетателей, связали мастеров, охранников, надсмотрщиков, облили их и оборудование бензином и подожгли.
Пожар охватил несколько цехов. Он бушевал три дня. В его огне сгорели триста героев, решивших лучше умереть, чем попасть в лапы гестаповцев.
На тушение пожара гитлеровцы бросили пожарные команды близлежащих городов и воинские части. Им удалось вытащить из огня нескольких русских пленников, в том числе Сгибу, Ломакина и Коваленко. Сгибу после страшных пыток повесили, а Ломакина и Коваленко привезли в Бухенвальд.
Глубокой ночью в барак пробрался Сергей Котов. Он долго беседовал с Ломакиным и Коваленко.
– Нам все равно крышка, – Юрий обратился к Котову, – дайте два ножа! Пусть все видят, как умирают русские.
Котов выполнил их просьбу. Он что-то сказал Мищенко, и тот ушел. Скоро Алексей вернулся и вытащил из-под полы два самодельных кинжала.