Страница 57 из 80
Он кончил, а люди в полосатой одежде, стоявшие по команде «смирно», сурово смотрели на него. Тогда мусульманин начал говорить опять. Свою речь он произнес на казахском, киргизском, таджикском и туркменском языках. Он призывал своих братьев по вере вступать в «Туркестанский легион» и воевать на стороне немцев против Советов.
– Армия великой Германии наступает на всем фронте. Войска фюрера разгромили главные силы Советов. В войну вступают Турция и Иран. Они уже заняли Ашхабад, Кушку, Термез, Мары и ведут бой на подступах к священной Бухаре. Эмир бухарский шлет своим верным джигитам прощение и зовет в бой за единую и великую свободу. Джигиты, вступайте под священное знамя ислама!
Худые лица узников мрачнели больше и больше.
Выступил и немецкий офицер. Его речь переводил другой мусульманин в чалме. Офицер обещал большие привилегии за верную службу Гитлеру и предложил записываться в легион.
– Братья правоверные! Мы вас не насилуем, – добавил мусульманин, – нет, нет. Мы предлагаем вступить в «Туркестанский легион» добровольно. Подумайте, мсульмане, посоветуйтесь. Завтра мы придем.
Делегация удалилась.
Каримов долго злобно смотрел вслед важному мусульманину, и глаза его сверкали гневом.
«Хитро придумали, гады!» – думал ферганец.
После ухода делегации узников распустили. Комендант «подарил» им выходной день. Разбившись на группы, они обсуждали случившееся.
В сторонке собралась группа узбеков, Каримов направился к ней. В центре ее стоял совсем незнакомый заключенный, по-видимому из вновь прибывших: он был не особенно истощен.
– Слышали? Турция и Иран объединили свои силы и объявили войну России, – торопливо говорил он по-узбекски. – Их армии захватили Ашхабад, Кушку, Термез. Ведут бои почти у самой Бухары. Большевики бегут. Советы распались. Дехкане делят колхозные земли. Слава аллаху, там начинается настоящая жизнь!
Узники недоверчиво молчали. Каждый вспоминал дорогие места, родных и знакомых. Кто-то сочувственно поддакнул.
Каримов придвинулся ближе. Не скрывая негодования, он прямо глядел в лицо «новичку». Тот вытащил из кармана листовку.
– Вот, братья, смотрите и читайте, что наш поэт пишет.
Листовка пошла по рукам. Каримов взглянул на фотографию и обомлел. С листка смотрело знакомое лицо. Прищуренный взгляд, чуть раскосый разрез глаз, широкие скулы. Бурон? Не может быть… Батыр не поверил своим глазам. Известный узбекский советский поэт Бурон, друг Гафура Гуляма, чьи стихи читали запоем и учили наизусть, был сфотографирован в немецкой офицерской форме!
– Бурон тоже перешел к немцам, – и незнакомец, полуприкрыв глаза, нараспев стал читать стихи Бурона, воспевающие гитлеровскую армию.
В Узбекистане, во всей Средней Азии поэт Бурон пользовался большой популярностью. Его любили и молодые и старые.
– Не может быть, чтобы это был Бурон, – сказал пожилой узбек и покачал головой, – не может быть.
– А фотография? – всполошился незнакомец.
– Фотографию можно сделать любую, – ответил узбек. – Я знаю, у меня сын фотограф.
– Врешь про Бурона! Он погиб, – расталкивая узников, к «новичку» пробирался седой, но еще сильный и мускулистый узбек. – Врешь, мерзавец. Я с фронта приезжал в Ташкент после ранения. Тогда газеты много про Бурона писали, целые полосы. Стихи его печатали и статьи о героической смерти. На фронте он погиб.
– И я читал про смерть Бурона, – поддержал ташкентца Каримов.
– Я тоже. И я! – раздались голоса.
Подпольная организация срочно принимала меры. Каримов и другие товарищи, рискуя быть схваченными, вели разъяснительную работу.
– Друзья, Кушка не взята, Термез стоит на месте. И ни Турция, ни Иран войны не объявляли. Это все вранье.
– По всему видно, что у немцев дела на фронте плохие, – говорил Каримов землякам. – Иначе они не стали бы создавать «Туркестанский легион». Но мы-то не дураки! Нас не проведешь…
Заключенные утвердительно кивали головами.
– Да, видимо, у немцев плохие дела. Орлы никогда не будут друзьями шакалов.
Ночью, передавая Каримову сообщения Информбюро и последние известия, Андрей посоветовал другу.
– Будь осторожен…
Каримов молча пожал боксеру руку. Мог ли думать Андрей, что видит Каримова в последний раз?
Утром, после завтрака, снова пришла делегация. Пленных построили. С короткой речью выступил комендант лагеря полковник Пистер. Потом мусульманин в чалме пропел молитву.
– Аминь! – закончил он и провел ладонями по лицу и бороде.
– Аминь! – нестройно повторили заключенные.
Немецкий офицер поднял руку.
– Прошу желающих вступить в «Туркестанский легион» подойти к столу.
Заключенные молчали. Желающих вступить под зеленое «знамя пророка» не оказалось. Офицер снова повторил призыв.
Но вот, расталкивая плечом людей, из рядов вышел первый доброволец. За ним еще четверо. Заключенные насторожились: неужели нашлись предатели? Каримов, взглянув на добровольцев, спрятал усмешку – все чужие. Подосланные. Среди них и тот негодяй, который вчера распространял фальшивку о Буроне.
Пятеро быстро подходят к столу, по очереди берут лист бумаги с текстом присяги на верность Гитлеру, громко читают текст и, поставив подпись, выстраиваются возле мусульманина.
– Следующий? – говорит немецкий офицер. – Кто следующий?
Колонна молчит. Проходит минута, вторая. Офицер нервничает. Он начинает вызывать заключенных по списку. Первым к столу вызван пожилой таджик. Ему прочитали текст «присяги» и сунули в руку автоматическую ручку.
– Поставьте подпись. Вот сюда.
Таджик вздохнул, посмотрел в упор на офицера и сказал:
– Извините, я неграмотный…
Мусульманин насупил брови, но тут же взял себя в руки. С добродушной улыбкой он прошелся вдоль молчаливого строя и остановился около Каримова.
– Эй, джигит, зеленое знамя пророка зовет тебя! Покажи пример этим воронам!
Каримов молчал, словно обращаются не к нему. Тогда подошел узбек в форме немецкого обер-лейтенанта. Он ткнул пальцем в грудь Каримова.
– Ты, земляк, прояви смелость!
Каримов презрительным взглядом смерил с ног до головы изменника и, наконец, громко и отчетливо произнес:
– Я вступать в легион не буду!
– Что-о?! Большевистская гадина!
Широко размахнувшись, предатель ударил ферганца в лицо. Из носа Каримова к подбородку поползла красная струйка крови. Немецкий офицер повернулся к солдатам и коротко бросил:
– Взять!
Ферганца тут же окружили автоматчики и повели к крематорию.
А узбек в форме обер-лейтенанта обратился к другому пленнику:
– Ты, надеюсь, более благоразумен?
– Я вступать в легион не буду, – последовал смелый ответ.
– А ты? – заорал изменник на следующего заключенного.
– Я вступать в легион не буду!
Офицер растерялся. Он посмотрел на коменданта, но тот нервно повернулся и пошел с площади.
Затея немцев с позором провалилась. Делегация вынуждена была удалиться. Пять провокаторов, втянув в плечи головы, словно побитые собаки, торопливо побежали за своими хозяевами. Узбеки, таджики, киргизы, казахи, туркмены единодушно отвергли гнусное предложение.
Но радость победы над врагом была недолгой.
Едва делегация «Туркестанского легиона» удалилась, как к заключенным рванулись взбешенные эсэсовцы. Ударами прикладов и дубинок они вымещали на беззащитных людях свою злобу. Избитых военнопленных погнали к двору крематория. Вскоре оттуда послышались автоматные и пулеметные очереди…
Всю ночь Андрей не смыкал глаз. За окном барака дымила черная труба крематория. Над нею колыхался венчик багрового пламени, озаряя все вокруг красноватым светом…
Андрей думал о гибели своего друга, и ему становилось жутко. Зловещий дым крематория, казалось, обволакивал весь мир. Кончится ли когда-нибудь этот кошмар? Свобода вдруг представилась Андрею призраком, несбыточной мечтой, а его собственная жизнь мелкой и ничтожной. И невыносимая тоска сковала волю боксера. Кому он нужен, кроме самого себя? И эта мышиная возня с боксом… Какая от нее польза? Кому она нужна? И стоит ли дальше жить, чтобы мучиться? Не покончить ли со всем этим, как некоторые? Один шаг – и ты на проволоке…