Ринг за колючей проволокой

Жорж, рисуясь, прошел через весь ринг к своему углу. Он не сел на табуретку, услужливо подставленную секундантом, а, подняв руку, раскланялся перед публикой. Боксер-профессионал оказался в своей стихии. Им нельзя было не любоваться. Широкоплечий, стройный, молодой. Под нежной атласно-белой кожей буграми перекатываются послушные мышцы. Глядя на его холеную тренированную фигуру, тысячи заключенных лишний раз убеждались в том, что Жорж и ему подобные не прогадали, выбрав Бухенвальд вместо Восточного фронта. Боксер-профессионал искренне верил в фашистскую теорию сверхлюдей, считал себя чистокровным арийцем, рожденным повелевать представителями «низшей» расы. Он был на хорошем счету у эсэсовцев и добросовестно служил им своими тяжелыми кулаками. В Бухенвальд он попал почти добровольно. Боксер не захотел ехать на фронт. Однако в трусости упрекнуть его нельзя, ибо Жорж не боялся смерти. Причины дезертирства были более глубоки. Спортсмен, как это ни парадоксально, боялся не гибели, а увечья, ранения. И не без основания. Что ожидает после войны однорукого боксера или безногого бегуна? Жорж думал всю ночь, а утром решил, что за колючей проволокой он сумеет сохранить и руки и здоровье. И, как он сам выражался, «наломал дров». В одном из нацистских комитетов Жорж набросился на своего руководителя, крупного фашистского спортивного деятеля, и по-хулигански избил его. Но, давая волю своим кулакам, боксер перестарался. Пострадавший поднял большой шум. Жоржа судили и вместо ожидаемого легкого наказания «пришили», как он говорил, «политику» и отправили на пожизненное заключение в Бухенвальд. Но, несмотря на такой суровый приговор, Жорж лелеял надежду на амнистию после победы Гитлера в войне.

Жорж появился на ринге в черных шелковых трусах с широким белым резиновым поясом. На трусах пришита эмблема: в белом кругу – черная фашистская свастика; на ногах – белые кожаные боксерки. В этом наряде он выступал на многих знаменитых матчах.

Андрей вышел на ринг вторым. Он шел и грустно размышлял. Три года тому назад, до войны, он страстно мечтал попасть в сборную команду боксеров Советского Союза и выступить в международных соревнованиях. Кажется, его мечта сбылась. Но разве о таком международном матче он мечтал?

Появление Бурзенко зеленые встретили холодно. Но задние ряды, где разместились политические, дружно аплодировали, и шум рукоплесканий, нарастая, широкой волной катился к рингу.

Андрей, если бы у него были такие же условия жизни, как у противника, мог бы с успехом соперничать с Жоржем в красоте тренированного тела. Но за последние полтора года боксеру пришлось много пережить. Андрей по-прежнему оставался широкоплечим и стройным, но на могучей груди четко обозначились ряды ребер. Под тонкой загорелой кожей, казалось, просвечивали косые полосы мышц. Они были сухими, плотными и настолько рельефными, что по ним можно было изучать анатомию человека. Худоба и истощение, казалось, делали Андрея ниже ростом и слабее. Кто-то из зеленых выкрикнул:

– Жорж, бей осторожней, а то скелет развалится!

– Го-го-го! Ха-ха-ха! – прокатилось над первыми рядами.

Андрей взглянул на своего противника, на массивные кисти его рук, тщательно забинтованные эластичным бинтом, и ахнул: «Эх, голова садовая, был в больнице, а бинты попросить забыл… Как же теперь?»

И, словно угадав его мысли, из задних рядов кто-то настойчиво протискивался к рингу. Это был Костя Сапрыкин. На него шумели, цыкали, но он упрямо пробивался вперед.

– Пропустите, пропустите…

Когда на ринг вышел Жорж, опытный моряк сразу подметил на его руках бинты. А Андрею он их не достал! Костя моментально сбегал в больницу.

Видя, что к рингу ему все равно не пробраться, Костя протянул бинты впереди сидящим:

– Передай русскому боксеру!

Бинты поплыли над головами, и вскоре их вручили Гарри Миттельдорпу, секунданту Андрея. Тот начал быстро бинтовать кисти рук Андрея. Бурзенко с благодарностью кивнул ему головой.

Судья Шарль Рамсель старался соблюдать этикет. В центре ринга он расстелил белое полотенце и на него положил две пары боксерских перчаток. Потом подозвал к себе секундантов и, подбросив монету, разыграл право выбора перчаток. Оно досталось секунданту Жоржа. Тот долго ощупывал перчатки, мял их и, наконец, взял одну пару. Вторую подал Гарри.

Судья тщательно проверил шнуровку перчаток, следя, чтобы шнурки были завязаны у большого пальца. Так требуют правила. Потом обратился к секунданту Жоржа:

– Боксер готов?

– Боксер готов, – ответил секундант.

– Первый раунд! – торжественно объявил Шарль. И сразу же раздался удар «гонга», которым служил кусок железа, висевший на одном из кольев. Возле него сидел секундометрист с песочными часами, взятыми из эсэсовской амбулатории.

Под звук гонга Жорж устремился из угла ринга. Вобрав голову в плечи, сбычившись, он ринулся вперед, как таран. В маленьких глазах его сверкали огоньки. Жорж жаждал боя, стремился скорее отплатить этому русскому, осмелившемуся выйти с ним на поединок. Жорж обещал своим дружкам показать «настоящий класс бокса».

И он его показал. Бойцы сошлись на середине ринга. Едва они сблизились, Жорж сразу, без подготовки, без разведки, ринулся вперед, обрушив на Андрея целую серию атак. Это были не беспорядочные атаки новичка, нападение потерявшего самообладание спортсмена. Нет, Жорж пустил в ход сложный каскад продуманных и отработанных многолетними тренировками комбинаций, каждая из которых включала в себя серию из пяти-шести разнообразных ударов. Перчатки, словно черные молнии, замелькали в воздухе.

Жорж бросил в бой, как говорят спортсмены, свои главные силы. Стремительно наступая, Жорж знал, что противник знает тактику бокса и обладает высокой технической подготовкой. Жорж, волк профессионального бокса, знал и другое – его противник, может быть, и вынослив, но к матчу подготовлен слабо – голодный рацион сделал свое дело! На это и рассчитывал Жорж. Это была его основная ставка. Жорж стремился бурным натиском деморализовать соперника, сломить его волю, заставить беспорядочно отступать. Потом, не давая ему опомниться, преследовать, загнать в угол ринга и несколькими сильными ударами подавить всякую попытку к сопротивлению.

Андрей понимал все это. Натиск Жоржа были ошеломляющим, руки его работали, словно рычаги автомата. Андрей едва успевал защищаться, подставляя под тяжелые удары перчатки, плечи, предплечья. Он защищался с большим искусством и внимательно следил за противником. По едва заметным движениям его плеч, повороту корпуса, перестановке ног Андрей угадывал момент следующего удара и мгновенно принимал меры к защите. Он «нырял» под бьющую руку, умело приседал, так что удар приходился над самой макушкой, чуть касаясь волос, отклонялся в стороны, заставляя Жоржа промахиваться, или мгновенно переносил вес тела на правую ногу, как бы делая отклон назад, и кулак противника, метивший в подбородок, бил воздух.

Андрей ждал, что серия атак вот-вот кончится, противник выдохнется. Но проходили минуты, вихрь ударов не ослабевал, а, кажется, возрастал. Отдельные удары иногда стали прорываться сквозь защиту. Их тяжесть была ощутима. Принимать удары на себя, бравируя нечувствительностью, было рискованно. Раньше, на Родине, Андрей не раз применял этот далеко не блестящий, но эффективный прием. Но тогда Бурзенко был другим. Сейчас не до эффекта. Отвечая на шквал ударов редкими прямыми ударами левой, только одной левой, Андрей все время стремился выскользнуть из сферы боя. Дальнейшее пребывание на дистанции удара становилось рискованным, опасным.

Жорж понял отход Андрея по-своему и ринулся за ним. Бурзенко отступил быстрыми скользящими шагами. Всем показалось, что он избегает сближения, избегает боя.

– Русский трусит! – завопили зеленые.

– Добивай его!

– Бей, доходягу!

Но отступление в бою на ринге не бегство, а тактический прием, маневр. Андрей отходил не назад, а в сторону. Отходил так, что за его спиною были не канаты, а большая часть ринга, свободное пространство, широкое поле действий и маневров. И Андрей умело маневрировал, ускользал, заставляя Жоржа часто промахиваться.