Ринг за колючей проволокой

Глава двадцать первая

Старший санитар Гигиенического института Карл Пайкс был доволен началом дня. Хотя сегодняшнее утро мало чем отличалось от вчерашнего – такой же туманный рассвет и обычный для Бухенвальда сырой, пронизывающий до костей ветер, – но на этот раз пасмурная погода не влияла на настроение политического заключенного Карла Пайкса, в недавнем прошлом молодого, но уже довольно известного врача одной из клиник Ганновера, а ныне старшего санитара Гигиенического института концентрационного лагеря Бухенвальд.

Он считал жизнь такой загадочной штукой, что, сколько ни смотри пристально вперед, все равно не увидишь того, что ожидает тебя завтра. В этой истине Карл Пайкс убедился на собственном примере. Застенчивый по натуре и напуганный бурными действиями фашистов, наводивших в старой доброй Германии так называемый новый порядок, молодой врач всячески избегал общественных выступлений и сторонился всего того, что, по его мнению, могло скомпрометировать доброе имя нейтрального человека. Пайкс был далек от политики. Он мечтал о карьере хирурга.

Но политика не осталась к нему равнодушной. В один из зимних солнечный дней в операционную с шумом вошли гестаповцы, оставляя на розовом паркете грязные широкие следы сапог. Пайкса обвинили… Впрочем, для ареста не требовалось серьезных, проверенных обвинений, достаточно было указать чернорубашечникам на человека и сказать, что он против «нового порядка». Кто же оклеветал его? Этого Пайкс так и не узнал. Очевидно, один из коллег по работе, которому оказались не по душе талант и успехи молодого врача. В камерах гестапо Карл долго не задержался. Все его попытки возмущаться и говорить правду были остановлены кулаком и резиновой дубинкой. На десятом допросе он махнул на свою жизнь рукой и в полубессознательном состоянии признал себя виновным во всех политических грехах и поставил собственную подпись под «показаниями».

А утром в камеру вошел следователь, на этот раз одетый в форму капитана, и, поздравив Пайкса с успешным окончанием следствия, посоветовал ему впредь быть таким же благоразумным и беречь свое здоровье. Потом ему зачитали приговор, посадили в арестантский вагон и привезли в Бухенвальд.

Так он стал государственным преступником, политическим заключенным. На его голове от высокого лба до затылка простригли машинкой широкую полосу, надели на него полосатый костюм каторжанина, на куртку и штаны пришили четырехзначный номер, который заменил ему имя и фамилию, а под номером прикрепили матерчатый треугольник ярко-красного цвета – отличительный знак политических. На этом, собственно говоря, можно было бы окончить дальнейшее описание жизни Карла Пайкса, ибо за годы, проведенные за колючей проволокой Бухенвальда, особых изменений в его биографии не произошло, если не считать того обстоятельства, что в последнее время власти концлагеря на него обратили внимание. О нем вспомнили через четыре года после прибытия в концлагерь, то есть осенью 1941 года, когда прибывшее из Берлина высокое начальство стало спешно организовывать Гигиенический институт специального назначения. Из огромной картотеки срочно извлекли личное дело Пайкса, в котором хранилось подтверждение о том, что в прошлом он действительно был медицинским работником. Руки и ум хирурга оказались нужны. И Карлу Пайксу – политическому заключенному, немцу по происхождению, врачу по образованию – доверили ответственный пост – его назначили старшим санитаром…

Вместе с тем годы, проведенные в мучениях и страданиях, не прошли для Карла Пайкса бесследно. Он, как многие другие немцы, которые считали себя «нейтральными» и стремились отгородиться от общественной жизни, уйти от политики, которые слепо покорялись своей судьбе и верили в благополучный конец, столкнулись лицом к лицу с фашизмом, пройдя через ад гестаповских камер, вдруг начинали разбираться в своих заблуждениях и ошибках. Так случилось и с ним. Когда Пайкс, мягко выражаясь, начал «привыкать» в своему новому положению, произошел самый серьезный поворот в его жизни: он начал думать. Правда, этой способностью он отличался и раньше, но тогда, до Бухенвальда, все его мысли ограничивались медициной и узким кругом личных интересов. А здесь он словно бы прозрел. Он словно поднялся на ступеньку выше и оттуда посмотрел на мир, на жизнь. Товарищ по несчастью Вальтер Крамер, политзаключенный, исполнявший обязанности старшего лечащего врача в больнице для заключенных, помог ему разобраться в хаосе политических событий. И чем больше Пайкс размышлял, сопоставлял свое прошлое и настоящее, тем больше крепла сознательная ненависть к фашизму. Эта эволюция в мировоззрении хирурга произошла не без помощи фашистов. В концлагере Пайкс стал антифашистом.

Доктор Вальтер помог сблизиться с единомышленниками, и Карл Пайкс с жаром включился в подпольную борьбу.

Сегодня старший санитар Гигиенического института Карл Пайкс был доволен началом дня. Утро складывалось на редкость удачно. Перед самым приходом главного врача майора СС Адольфа Говена он успел побывать в разных местах и сделать несколько дел, на которые раньше приходилось тратить чуть ли не целую неделю. И главным из них было то, что он достал шонунги.

Вчера приходил Вальтер Крамер. Он отвел Пайкса в сторону и сказал:

– Срочно нужны шонунги.

– У меня нет ни одного.

– Да, положение обостряется. – Вальтер взял Пайкса под руку и прошептал на ухо: – Нужно спасать русских офицеров. Их вчера бросили в Малый лагерь. Класть в больницу опасно, ты же знаешь Эйзеля. Верная смерть. Нужны шонунги.

Пайкс поправил очки и, немного подумав, ответил:

– Не раньше чем через три-четыре дня. У меня нет даже бланков.

– Но ты постарайся. Встретимся у меня, в отделении тяжелобольных.

А полчаса назад Пайкс успешно провел операцию по изъятию из сейфа фельдфебеля бланков больничных листов. Сотня новеньких розовых бумажек, хрустящих, как пачка денег, приятно оттягивала карман полосатых брюк. В Бухенвальде шонунги ценились дороже денег. Каждый из них давал больше, чем деньги, чем любые драгоценности, ибо и за них нельзя было купить освобождение от изнурительной каторжной работы. А маленький розовый шонунг временно освобождал его обладателя от каменоломни, где жизнь узников зависела от настроения надсмотрщиков. Шонунг давал право остаться в лагере, давал короткий отдых.

Теперь нужно было сделать главное: выждать удобный момент, когда майор СС доктор Говен отлучится, незаметно проникнуть в его кабинет и проштамповать больничные листки. Но, судя по всему, главный врач не собирается покидать кабинета. Старший санитар уже дважды заглядывал к майору СС и оба раза видел одно и то же: Говен писал. Что именно он писал, Пайкс примерно знал. Главный врач, кажется, работал над своей докторской диссертацией. Такие часы бывали редкими, ибо обычно майор СС большую часть дня проводил в патологической лаборатории или в экспериментальном отделении, где испытывались новые препараты, или просиживал у химиков и биологов, строго контролируя производство эффективной сыворотки сыпного тифа. Ее делали из крови заключенных. В последнее время заказы на противотифозную сыворотку резко возрастали. Ее отправляли в огромных количествах на Восточный фронт. Судя по поступающим заказам, в частях «победоносной» армии фюрера свирепствовала эпидемия тифа.

Пайкс, используя свои права старшего санитара, заглядывал и к биологам. Они подготавливали к отправке новую партию сыворотки. Оставалось только заполнить соответствующие документы. Эту процедуру всегда выполнял сам Говен. После получения выговора он стал подозрительным и не доверял своим помощникам.

Пайкс уже дважды докладывал Говену о том, что ампулы с сывороткой упакованы и готовы к отправке, но тот не торопился уходить. Он писал.

Пайксу ничего не оставалось делать, как ждать. Ждать удобного случая. И, чтобы не привлекать к себе внимания эсэсовцев, которые шныряли по институту, он занялся переписыванием в толстый журнал учета сводки из других отделений о наличии больных, состоянии здоровья, числе умерших и т.д.