Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 5 из 18



– Они должны были перебраться в Троицк. У старушки сестра умерла там и завещала квартиру своей племяннице. Они решили немного потесниться – продать ту, за которую больше бы дали денег.

– Дочери что, зарплату не платили?

Никита двусмысленно хмыкнул.

– Ее завод стоит уже третий год. Она в бойлерной дежурной подрабатывала. А по образованию – инженер. У стариков пенсия копеечная. А у внучки – малокровие. Надо было лечить.

– Теперь уже не надо, – сказала Катя. – Ее-то за что? Она ведь все равно не свидетель. Разве такая кроха их бы опознала?

– Им приказали: мочить всех. Чтобы никаких наследников. Никого. Ясно?

– Но эта квартира не такое уж и сокровище. Наверняка там нужен ремонт. Потом от Москвы далеко. Это же не столица, не ближние районы, – не сдавалась Катя.

– Сейчас убивают, Катенька, совсем не ради десятков тысяч долларов, не за сотни. Вова Кочет, например, пришьет любого за бутылку водки. У Чистякова ставка чуть повыше: две бутылки водки и банка пива.

– Значит, они не из крутых?

– Щенки. Молодые голодные щенки. Им по девятнадцать лет.

– Господи Боже!

– Вот тебе и Господи. Их наняли за смехотворную сумму.

– А кто нанял?

Колосов протянул ей стакан с остывшим кофе.

– Я ответил на безумное количество твоих вопросов. И заметь – подробно ответил. Но ты уже зарываешься.

– Но я же не буду сейчас об этом писать. – Катя смотрела на него честно-честно.

– А шут тебя знает.

– Ничего и не шут. Они где сейчас сидят?

– Пока в УВД. Там изолятор крепкий. А утром в субботу их повезут в Москву. Их Петровка на выходные берет.

– Только поосторожнее там.

Он хмыкнул.

– А тебе их жаль, да? Таких вот. Ну, это все, на что я способен, чтобы удовлетворить… – Колосов запнулся и продолжил явно не так, как хотел: – Твое, Катенька, неуемное любопытство. На часах девятнадцать ноль-ноль. Ты домой не собираешься?

– А ты? – Она смотрела на него.

Он отвел взгляд, уставился в темное окно. Никитский переулок (по-старому – улица Белинского), 3, куда выходил фасад главка, освещался тусклыми фонарями.

– А я сегодня дежурный.

Кате хотелось добавить, как в детстве, «по горшкам», но она сдержалась и только спросила:

– Очень устал?

– Очень.

– А у меня горе, Никита, – сказала она внезапно. – Подруга умерла.

Он изобразил на лице вялое соболезнование.

– Молодая?

– На год меня моложе.

– От чего?



– Да, понимаешь, какой-то несчастный случай на стройке. Ничего я пока не знаю толком. Представляешь, включили сегодня видео, а там…

Она перехватила его быстрый взгляд. Колосов уткнулся в бумаги.

– Так эта девчонка из Каменского – твоя подруга? – спросил он как бы невзначай.

– Ну, не так чтобы очень. Но приятельница. Мы в одной компании часто встречались.

– Ах, в компании… – Похоже, он хотел задать ей новый вопрос, но тут в дверь осторожно постучали. Затем в кабинет просунулась коротко стриженная белобрысая голова Вити Иванова из отдела по борьбе с хищениями личной собственности граждан, коротко именуемого в розыске «квартирным».

– Петровская, вот ты где! А мы гадаем, с кем это шеф «убойного» заперся, – замурлыкал он, точно большой кот. – Что, статью пишете? А, нет, кофе пьете. Чегой-то ты все к убийцам, к убийцам, а к нам никак не заходишь?

– Плохо приглашаете, – буркнул Колосов. – И вообще, когда я с женщиной, прошу меня не беспокоитъ…

– Женщина сейчас тебе изменит. Будь спокоен. – Иванов скрестил на выпуклой груди бегуна на длинные дистанции мускулистые руки. – Кать, ты вон с Хасаном встретиться мечтала. Былое вспомнить. Так он у нас.

– Где? – Катя даже привстала от удивления.

– В нашем кабинете. Мы его из «Матросской» взяли на сутки. Там с ним душеспасительные беседы ведут. Ничем Хасан нас порадовать не хочет. Молчит да жмется. Жмется да молчит. Может, тебя увидит – оттает.

– Он что, опять сбежал? – спросила Катя.

– Опять. Уже третий побег.

– И опять с Камчатки?

– Нет, всего лишь из Потьмы на сей раз. Не дошел, как говорится, до точки.

– Так чего ж ты стоишь! Веди меня к нему. Я его только неделю назад как вспоминала. Очерк для «Милиции» пыталась из себя выжать. Спасибо за кофе, Никит, – сказала она. – Я пойду. Ты уж извини, если я тебя болтовней своей оторвала от дел. Я потом еще загляну.

– Когда? – испугался Никита. – Сегодня?

– На неделе, – успокоила его Катя.

– А-а, всегда пожалуйста, кстати… у меня потом вопрос к тебе будет о той погибшей подружке.

Иванов пропустил Катю вперед и торжественно повел ее в свой кабинет.

Глава 2

В НЕИЗВЕСТНОСТИ

Дома было темно. Значит, Вадька не приезжал. Ну и Бог с ним. Катя захлопнула дверь и включила в передней свет. Эта однокомнатная квартирка в сталинском доме на Фрунзенской набережной досталась ей по наследству. Здесь прежде жила ее двоюродная бабка – старая дева с бурным литературным прошлым. Умирая, она завещала приватизированную квартирку внучатой племяннице.

С тех пор прошло два года. Катя радовалась собственному углу. Родители не возражали, чтобы дочь жила отдельно. «Ей надо работать в тишине, она так много пишет, она очень талантлива», – говорила мама знакомым. А папа занимался ремонтом квартиры, оплачивал коммунальные услуги и подбрасывал дочери деньжат, если подозревал, что она сидит на мели.

Катя сняла шубку и уныло оглядела себя в круглое зеркало, тускло мерцающее в электрическом свете прихожей: вялая, усталая. И правда, в ванну да спать! Она разделась, накинула махровый халат и прошлепала в ванную. Открыла воду и вылила из флакона пену, пахнущую сиренью. Этот запах всегда поднимал ей настроение.

После ванны она перекусила и уселась в кресло перед телевизором. Нажала кнопку пульта: первый канал – «Новости», второй – «Вести», четвертый – грохот полицейского боевика. Она поморщилась, достала из подтелевизионной тумбы кассету и переключилась на видео.

На экране заплясали маленькие смешные человечки. «Белоснежка и семь гномов» – ее любимый мультик. Ленивчик и Ворчун плясали под звуки волынки. Ленивчик… Самое удачное прозвище для Вадьки. Вадим Кравченко и в юные-то годы отличался феноменальной ленью, а уж в зрелые лета… И как его только держат на той работе?

Кравченко в былые времена служил в КГБ. Но в этом он неохотно признавался даже своим близким друзьям, называя свою профессию чем-то средним между «референтом по внутренним вопросам» и «обозревателем широкого профиля».

В 1992 году он внезапно ушел из своей конторы, успевшей к тому времени сменить название, – причины сего дезертирства остались для друзей Кравченко опять-таки неизвестными, – и подался в телохранители. Катя подозревала, что подобная смена занятий проистекала отнюдь даже не из погони за длинным долларом, а из голубой мечты кравченковского детства, никогда, кстати, не высказываемой им вслух.

Дело в том, что в грезах своих Вадя представлял себя великолепнейшим Шоном Коннери в роли Джеймса Бонда. У него имелось полное собрание кассет с фильмами о похождениях агента 007, и он частенько в одиночестве, при закрытых дверях, тайком ото всех наслаждался нехитрой экзотикой всех этих шпионских бредней Йена Флеминга.

Увы, до Бонда Ваде даже в смысле внешности было далеко. Вадя Кравченко представлял собой тип ярко выраженного ленивого, изъеденного безнадежным скепсисом, иронией и брезгливым пренебрежением к жизни славянина. Кто-то однажды заметил, что он похож на Есенина, и это сравнение доводило его до белого каления. Какой уж там Шон в роли Джеймса, когда у тебя вот такие славянские соломенно-желтые волосы, голубые грустные глаза и совершенно славянский нос!

Катю с Кравченко связывали давние и прочные узы. Они познакомились еще тогда, когда она училась на юрфаке МГУ. Общение их сводилось к самым разнообразным вещам. Когда же они уставали друг от друга, то на некоторое время прекращали встречаться. Затем все возвращалось на круги своя. Кате казалось иногда, что они знают друг друга уже лет сто, а то и двести, что они прожили долгую-долгую жизнь, состарились и уже просто не способны вычеркнуть один другого из своей повседневной жизни.