Страница 15 из 18
Она плавно повернулась и пошла вон из комнаты. Ее короткое и очень простое на вид черное платье плыло в пропитанном духами воздухе.
Лели… Сценическое имя – Клелия. Она сама его себе придумала еще там, в Риме, когда пела в маленьком русском кабачке на Пьяцца дель Донго. Он увидел ее там, когда, похоронив брата, поехал в свое первое путешествие.
Он прикрыл глаза, протянул руку и нажал кнопку магнитофона, стоявшего на полу под креслом. Запись на кассете звучала всегда одна и та же: Фредди Меркьюри. Великие хиты. Фредди – тот, кто понял бы его без глупых объяснений. Обаятельный и загадочный Фредди – словно принц в изгнании.
Группа «Queen» ничего не значила без Фредди, без его божественного голоса. С тех пор как он умер, мир опустел. Навсегда.
В комнате зазвучала «La Japаnaise» – японская песенка-дуэт. Голоса Фредди Меркьюри и несравненной Монтсеррат Кабалье переполняли его сердце. Он вздохнул. Из мглы воспоминаний выплыло знакомое лицо.
Брат. Его старший брат, Василий Верховцев, ничего не смысливший ни в творчестве Мастера, ни в духах, ни в хорошей кухне, ни в театре. Но взамен у него имелось одно драгоценное качество: он умел делать деньги. Из всего делать: из металлолома, удобрений, «ножек Буша», бензина, финансовой нестабильности, воздуха.
В 1986 году он начинал в затхлой и грязной конторе по переработке вторсырья в Свиблове, а спустя всего восемь лет, к началу 1994 года, у него уже были собственные пароходы, акции, магазины, кирпичный завод, два особняка в Москве и на побережье Финского залива, вилла в Испании и солидный счет в швейцарском банке. Василий работал как вол, вкалывая по двадцать три часа в сутки.
Пока его младший брат искал свои собственные пути в искусстве и жизни, исследовал творчество Мастера, играл на любительской сцене, сопереживал и не сопереживал чужим страстям из зачитанных до дыр пьес, Василий становился одним из самых богатых людей России.
Младшего брата он тщетно пытался пристроить к какому-нибудь бизнесу. «Ты бы делом, что ли, занялся, Игоряша, – говаривал он в минуты их редких встреч. – Хочешь поруководить парфюмерной фирмой? Там нужны только твой лоск и наша фамилия. Остальное – забота менеджеров». Но младший брат отказывался: «Я люблю аромат духов. Меня абсолютно не интересует их стоимость. Мне больше нравится вдыхать, чем торговать ими».
Верховцев-старший только морщился, жеманство брата Игоря начинало действовать ему на нервы. Однако он терпел. Он любил брата и привык опекать его во всем. Их родители погибли в автокатастрофе, когда ему только-только исполнилось восемнадцать, а младшему, Игорю, двенадцать лет. И на долгие годы Василий заменил ему и отца и мать: кормил, одевал, давал возможность учиться. А сам работал, работал, работал, делая деньги из всего, что попадало в поле его зрения.
Как-то они сидели в этом самом доме, где сейчас на втором этаже помещалась комната, освещенная электрическим солнцем, смотрели на искусственный огонь в камине, и Верховцев-старший сказал:
– Игорь, через два месяца я женюсь.
– Да? – Младший брат мягко улыбнулся.
– Ты не хочешь спросить, на ком?
– Нет. Я хочу спросить: зачем?
– Затем, что мне нужен сын, который продолжит мое дело.
– А если родится дочь?
– Мне тридцать девять. Я могу с женщиной столько раз, сколько необходимо, чтобы у нее родился сын.
– Она будет у тебя вечно беременной, Васенька.
На этом их разговор окончился.
А через месяц, в феврале 1994 года, Василия Верховцева застрелили в подъезде дома его любовницы, которая уже шила себе свадебное платье, собираясь в самом скором времени стать его женой. Верховцев получил пять пуль: в живот, шею, грудь. Шестой, контрольный, выстрел сделали ему уже мертвому в голову.
Убийцу так и не нашли. Прокуратура почти год вела дело по заказному убийству, но никаких результатов не добилась. Игорь похоронил брата на Кунцевском кладбище и в самом скором времени вступил в права наследования его состоянием. Бизнес, пароходы, кирпичный завод его не интересовали, так же как и парфюмерная промышленность. Он быстро и легко уступил все права компаньонам брата на эти деловые детища Верховцева-старшего. Отступные составили очень крупную сумму. Он приплюсовал ее к тому счету в швейцарском банке.
Деньги ему в основном требовались на то, чтобы устроить свою жизнь так, как он уже давно этого хотел, как подсказывало ему его собственное воображение. Ведь как учил Мастер: богатство и воображение сочетаются лишь в том случае, когда богатство не нажито, а унаследовано …
Для начала он полностью перестроил особняк в Холодном переулке, некогда бывший офисом его брата. Ему нужен был просторный первый этаж, и он его вскоре получил. А второй… На втором его интересовала только комната Мастера. Декораторов и художников он туда не допускал. Все остальные помещения на этом этаже предназначались под жилые и служебные.
Затем он уехал в свое первое путешествие по Европе. Турфирма, куда он обратился, разработала для него индивидуальный маршрут. В переводчиках он не нуждался. В юности он закончил филологический факультет, его познания в английском и французском были даже выше, чем у обычного студента. Он любил эти языки, ведь на них говорил и писал Мастер.
В Европе он занимался тем, что закупал все необходимое для своего будущего замысла. Он проехал Францию, Австрию, отдохнул в Альпах, провел две солнечные недели в заснеженном Инсбруке и отправился в Италию. У него имелась двухнедельная виза, он поспешил ее продлить. Там, в миланских и римских театральных мастерских, он сделал крупный заказ – почти в полмиллиона долларов – и закупил костюмы, реквизит, ткани, краски, духи, цветы, предметы старины и множество других необходимых вещей. Груз был отправлен пароходом в Одессу. У итальянской таможни нашлись некоторые придирки, но он дал «чичероне» солидную взятку, и все утряслось само собой.
Тогда в Риме, в июне 1994 года, он и встретил Клелию. У нее были самые обычные русские имя и фамилия (а также итальянская фамилия). Впоследствии, в отделе выдачи виз, на таможне, в аэропорту, они постоянно назывались, потому что значились во всех ее документах. Но он их никогда не произносил вслух. К чему? Ему нравилось в ней именно то, что она русская, русская из Рима, и то, что она – Клелия, Лели.
Когда они впервые поговорили начистоту, она только лениво усмехнулась уголком накрашенного рта:
– Я русская певица, а не какая-нибудь б…
– Но я не сплю с женщинами, – сказал он.
– Ты спишь с мужчинами? – снова усмехнулась она.
– Нет.
– С кем же тогда?
– Сам с собой. Иногда.
В ее глазах что-то мелькнуло. Он понял, что разговор их еще не окончен.
Клелия вышла за гражданина Италии в двадцать три года. До этого она уже была женой известного советского художника – костлявого старца, доживавшего последние дни на крупные гонорары от выставок, устраиваемых ему Академией художеств. Его эпическое полотно «Триумф XXV съезда КПСС» красовалось в Третьяковской галерее в разделе «Искусство развитого социализма». На приеме в итальянском посольстве она познакомилась с седым, огнеглазым и порывистым синьором, представившимся ей графом Луиджи Бергони.
– Мне шестьдесят пять лет, моя жена мертва уже два года. В моем большом доме в Сорренто пусто и тихо, – шепнул он ей на ломаном английском после того, как они весь прием говорили о творчестве ее престарелого мужа.
А через три месяца она стала его женой. Художник, не выдержав потрясения, скончался от инсульта. У нее хватило ума не отказываться от советского подданства, но тем не менее мысли ее уже летели к берегам Средиземного моря.
Синьор Бергони оказался в делах любви требовательным и ненасытным. Она сильно уставала от его домогательств, но терпела – в мечтах ей представлялась увитая виноградом вилла в Сорренто, чудесная белая спальня, залитая солнцем терраса, выходившая на лазурный залив…
– Шестьдесят пять, а каково? – шептал ей потный и задыхающийся синьор Бергони. – Каково, а? Хочешь еще?