Любовь одна

Голос у Дункана дрогнул. Дороти почувствовала, как внутри у нее все оборвалось… Такое чувство бывает во сне, когда летишь в бездонную пропасть и бессильна остановить падение. Сами собой губы ее приоткрылись, на щеках выступил предательский румянец. Что он с ней делает?! Дункан еще раз провел пальцем по крошечной ссадинке у нее на губе, а потом тяжело глотнул и напряженно застыл, так и не отняв руки от ее губ.

— Тогда, десять лет назад, тебе бы захотелось, чтобы я поцеловал тебя там, где болит.

Дороти уже ничего не понимала. Неужели он действительно произнес эти слова?! Она не могла поверить. Боль у нее в душе как будто собралась в тугой комок, а потом он взорвался миллиардами острых, как бритва, осколков. Если раньше Дороти еще как-то владела собой, то теперь была просто не в силах справляться с наплывом чувств, что накрыли ее, как штормовая волна. Она вновь превратилась в ту девочку, которой была тогда, десять лет назад, — ранимую, мечтательную, восторженную и абсолютно беспомощную перед этим человеком, которого она обожала неистово и безнадежно.

Ей хотелось заплакать. Жгучие слезы уже навернулись на глаза, и Дороти сдержала их лишь нечеловеческим усилием воли. Она не могла показать свою слабость Дункану. Не могла…

Он по-прежнему держал пальцы у нее на губе. В отчаянии она сделала шаг назад и уперлась спиной в стену. Потрясение, страх, ощущение опасности, от которой нельзя спастись… У Дороти было такое чувство, что все это происходит во сне. Вот сейчас она проснется, и все пройдет.

Когда она заговорила, то сама не узнала свой

— Десять лет назад я была глупой девочкой… просто дурочкой. Но я уже выросла, Дункан. Я давно уже не та наивная девчушка, какой была тогда.

И я не знаю, зачем тебе нужно мучить меня, терзать воспоминаниями о том, чего давно уже нет. Конечно, она не сказала этого вслух. Потому что тогда Дункан бы догадался, что ей по-прежнему больно. Что он ей по-прежнему небезразличен.

— Пожалуйста, уходи, — выдавила она. — А то твоя девушка, наверное, уже начала волноваться, почему тебя так долго нет.

— Моя девушка? — переспросил Дункан, и Дороти мысленно отругала себя за то, что поддалась своему глупому ребяческому порыву. Его подруги, его личная жизнь ей вовсе не интересны. И кто ее за язык тянул? — Это ты, наверное, про Рейчел, — холодно уточнил Дункан. — Рейчел не моя девушка, она мой адвокат, из Америки.

Дороти почувствовала, что краснеет — от смущения и злости на себя.

— Меня не волнует, кто она тебе, Дункан. —Она постаралась, чтобы ее голос не дрогнул. Потому что это была неправда. — Я просто подумала…

— Ты подумала, что у нас с ней любовь. Точно так же, как я подумал, что Форбс — твой любовник… Видишь, как это опасно — делать поспешные выводы из необоснованных предположений? Особенно если эти предположения вызваны… — Дункан на мгновение умолк и задумчиво взглянул на Дороти. — А чем конкретно было вызвано твое предположение, Дороти?

— Ничем, — солгала она, прекрасно осознавая, насколько опасную тему затронула. — Я уже тебе говорила: твоя личная жизнь меня не интересует.

— Да, ты мне это уже говорила, — пробормотал Дункан себе под нос и — к несказанному облегчению Дороти — развернулся, чтобы уйти. Однако в дверях он чуть помедлил и обернулся к ней. — Ты конечно же слышала, что я собираюсь вернуться в город и возглавить компанию деда.

Дороти внутренне содрогнулась, однако внешне ей удалось сохранить спокойствие. Она даже небрежно пожала плечами и проговорила как можно более беспечно:

— Да, Тресси что-то такое говорила.

— Но тебе это неинтересно, — подытожил Дункан с какой-то странной горечью в голосе, которая озадачила Дороти. — Да, я все понял, Дороти. И не надо провожать меня до машины. У тебя, уверен, есть множество более важных и интересных дел, — не без сарказма добавил он. — Кстати… Еще только один вопрос. Насчет той пены для бритья. Я уже понял, что ты ее покупала не для любовника. Но тогда для кого?

Этот вопрос застал Дороти врасплох, она не стала ничего выдумывать и сказала правду:

— Для заболевшего мужа Тресси. Она хотела побыть с ним и попросила меня кое-что купить…

Какого черта?! Она вовсе не обязана объяснять ему свои поступки! Но прежде чем Дороти успела сказать об этом Дункану, тот уже ушел. Ну и ладно, сказала она себе. Все равно Дункан заранее настроен так, что будет думать о ней только худшее. Как он там говорил? «Делать поспешные выводы на основе необоснованных предположений». Видно, так ему спокойнее. Похоже, Дункану хотелось верить в то, что у нее есть любовник, потому что в этом случае она не стала бы донимать его своей любовью. Если так, то мог бы и не напрягаться. Ему нечего бояться. Абсолютно нечего.

Через час после ухода Дункана Дороти все еще трясло. Она никак не могла успокоиться. Надо же было так глупо, совсем по-детски повести себя. Но… теперь все равно ничего не изменишь, ведь глупость уже совершилась…

К счастью, Дункан, похоже, не понял, что ее отказ принять его извинения был вызван страхом и стремлением защитить свой душевный покой, а вовсе не желанием уязвить его. Ушел он не в самом радужном настроении. Но уже очень скоро, остынув и спокойно обдумав их сегодняшний разговор, он может догадаться о правде. А когда он догадается…

Дороти резко тряхнула головой. Что еще за ерунда?! Делать Дункану больше нечего, как только обдумывать их разговор! С чего это она решила, будто настолько ему небезразлична, что он станет тратить свое драгоценное время на то, чтобы вспоминать каждое слово из их разговора и анализировать все оттенки эмоций, которые стоят за словами?! Да он просто пожмет плечами, скажет себе, что поступил правильно — попросил прощения, а то, что Дороти его извинения не приняла, так это, как говорится, ее проблемы. После чего благополучно выкинет ее из головы и думать о ней забудет.

На самом деле, ему все равно, какие будут у них отношения — сердечные или не очень. И она не допустит, чтобы Дункан начал вспоминать о прошлом — о том, как она с благоговением ловила каждое его слово, каждый взгляд… как она смотрела на него с восторженным обожанием в глазах. Она не допустит, чтобы он с холодным презрением забавлялся, отыскивая в каждом ее слове предательскую слабость женщины, имевшей глупость по уши влюбиться в мужчину, который не может — или не хочет — ответить ей взаимностью.

Лучше держать Дункана на расстоянии. Вести себя с ним сдержанно, холодно и отчужденно. Нельзя рисковать и подвергать свои чувства опасности. Она была права, отказавшись принять извинения Дункана и предложенную им дружбу. Чем меньше они будут общаться, тем лучше. А теперь они, скорее всего, будут общаться мало. После того «теплого приема», который она ему устроила, Дункан больше к ней не придет.

Умом Дороти понимала, что такой вывод должен ее успокоить, но в душе чувствовала себя несчастной и одинокой. Это было неприятное чувство — гнетущее, тяжелое. Дороти чихнула и тихонько чертыхнулась. Нет сомнений: чувствуй она себя лучше, ей было бы проще справляться с наплывом эмоций, которые пробудил в ней разговор с Дунканом и которые были ей неприятны, поскольку заставляли ясно осознать свою полную беспомощность перед этим мужчиной.

Еще неделю назад Дороти искренне верила в то, что Дункан совсем ничего для нее не значит. Но, как теперь выясняется, она просто обманывала себя. И для того, чтобы это понять, ей хватило нескольких встреч и одного поцелуя — поцелуя, исполненного ненависти и гнева.

Неужели она действительно такая дура?! Похоже на то, с горькой усмешкой сказала себе Дороти. К чему отрицать очевидное? Она любит Дункана. И любила его всегда.

Дороти решила, что лучше всего для нее — лечь спать. Чтобы уже ни о чем сегодня не думать. А то неизвестно, до чего так можно додуматься. Она любит Дункана… Но этого не может быть. Тогда, десять лет назад, ей казалось, что она действительно его любит. Однако какая может быть любовь в пятнадцать лет?! Обожание — да. Но не любовь. Просто в своей глупой юношеской восторженности она видела в Дункане не живого человека, а какого-то сказочного героя — прекрасного и почти недосягаемого, кем можно лишь восторгаться издалека.