Монастырь

– Да, хотелось бы… – Впервые улыбнулся Исаков, но тут же погасил улыбку, настороженно посмотрев на кума. Игнат Федорович почти что видел, как шевелились в голове зека извилины, пытаясь раскусить замысел майора. Однако, судя по слегка туповатому выражению лица завхоза, все усилия оказывались тщетными.

– Пойми, я тебе не враг… – Произнес кум дежурную фразу. Но сказана она была так проникновенно и без грана фальши, что зек почти поверил этим словам, и это моментально отразилось на его расплывшейся физиономии.

– Только, вот, есть у тебя один минус… – со вздохом вымолвил Игнат Федорович и почмокал губами. Майор специально при этом посмотрел в сторону, чтобы у завхоза создалось впечатление, что начальник раздумывает, сообщать о «минусе», или нет. Выдержав секунд тридцать, Лакшин закончил фразу:

– Это любовь к «женскому полу»…

– Но я… – Испуганно привстал Исаков.

– Ты пойми меня правильно, – радужно осклабился кум, видя беспомощные трепыхания Котла, – я ведь не против…

Дав зеку немного времени на осмысление этой потрясающей новости, Игнат Федорович продолжил:

– Главное – чтобы все было по обоюдному согласию, и чтобы ты никого без дела не притеснял…

Исаков на глазах побледнел. Он вспомнил, что буквально неделю назад отметелил одного из «девок» за то, что тот отказался бесплатно делать очередной минет.

Поняв, что куму об этом известно, несмотря на то, что Котел бил пидора, приговаривая: «Стукнешь – в дальняке будешь жить!», завхоз стал лихорадочно прикидывать чем ему это может грозить, не стоит ли пойти в отказ, или, напротив, слезно покаяться и умолять поверить, что такого больше не будет.

– Завхоз должен быть выше всяких там мелочных разборок. – тихо проговорил Игнат Федорович. – Он должен быть всегда в курсе и пресекать. А если не может сам…

Майор очередной раз растянул губы в сладчайшей улыбке:

– Ему есть на кого положиться…

Среди ужаса, аршинными буквами написанного на лице зека, вдруг промелькнула искра понимания. До него дошло, что он отделался предупреждением и наказывать его пока не будут. Котел глубоко вздохнул и, к удовлетворению майора, наконец расслабился.

Лакшин внимательно наблюдал за мыслительным процессом, отражавшимся на лице зека, внешне сохраняя при этом полное спокойствие. Кум, встречаясь с подобными типами, всякий раз вынужден был бороться с омерзением, чтобы не выпустить его наружу, чтобы не дать понять тупоголовому громиле, как на самом деле относится к нему начальник оперативной части.

– А уж если что-то там не так… Косяка, скажем, запорешь… Сам понимаешь…

Исаков не понимал. Он никак не мог сообразить, то ли его прикроет кум, то ли закроет. На всякий случай, зек активно замотал головой. И, решив, что ситуация, все же, складывается в его пользу, осмелел и взял сигарету из желтой пачки с верблюдом. Майор придвинул к нему пепельницу.

– Сколько ты уже в завхозах?

– Третий месяц…

– Ты ведь сможешь до «химии» продержаться?

– Могу. – уверенно кивнул Котел.

– Вот и давай! – наклонил голову Игнат Федорович. – А теперь расскажи-ка мне о Гладышеве.

Пока Исаков, судорожно затягиваясь, рассказывал майору то, что куму и так было известно, Лакшин откровенно скучал. Зек чувствовал, что говорит слишком мало, но почти ничего интересного вспомнить не мог. Но вдруг завхоз упомянул, что в последние дни раза три по ночам не находил Гладышева в секции, но думал, что тот ушел чифирить с кентами из других отрядов, а к ночной проверке всегда приходил и поэтому завхоз не придал этому должного значения, а кентов у покойного была такая куча, что можно со счету сбиться… Кум встрепенулся, услышав о ночном отсутствии, но дождался завершения невнятного словоизвержения.

– Кто был его семейнииком?

– Сапрунов.

Эта фамилия ничего не говорила майору. Он помнил, что был в отряде зек с такой фамилией, жил тихо, очень тихо, так что никакого компромата на него не было. Как ничем не выделялся и сам покойный Гладышев.

– Что можешь про него сказать?

– Да, ничего… – пожал плечами Котел. – Тихий такой, себе на уме. Деловьем по мелочи промышляет. Мужик, одним словом.

Деловьем на зековском жаргоне назывались самые разнообразные безделушки, типа брелоков, перстней, миниатюрных чеканок. Все это можно было обменять на чай у водил в воли. Но под категорию деловья подходили и финские ножи с наборными рукоятями, и выкидные ножи. Несколько раз на памяти Лакшина прапора отметали и настоящие самопалы, которым не хватало лишь патрона в стволе.

Майор внешне ничем не выдал своей радости. Любого производителя запрещенных предметов можно было прижать. Отметив для себя чтобы дать наводку своим стукачам поискать сапруновские изделия, Игнат Федорович с ленцой потянулся:

– А где этот Сапрунов сейчас?

– В первой смене. Снять его?

– Не стоит, – поморщился кум. – Но после работы – ко мне его. Ясно?

– Так точно! – Вскочил завхоз и попытался принять стойку «смирно».

– Все, можешь идти.

Котел по-военному повернулся, щелкнув каблуками сапог, и направился к двери.

– Нет, постой!.. – Словно размышляя о чем-то остановил его майор. Он наклонился и извлек из нижнего ящика стола профессионально свернутый газетный кулек. В нем находился килограмм чая, но не только. На самом дне был спрятан мерзавчик трехзвездочного коньяка.

– Держи. Чифирни за упокой.

Котел отрицательно замотал головой, чуя подвох.

– Бери, тебе говорят!

Зек схватил кулек и засунул себе под куртку.

– Теперь – иди!..

Не поблагодарив, Исаков вылетел из кабинета. Майор, уже не скрываясь, усмехнулся. Трусоват парень. Вся его власть держится на привычке зеков к старому, уже откинувшемуся завхозу, да на кулаках. Жаль, в башке пусто. Но ничего, шныри у него опытные, толковые, наставят на путь истинный.

В принципе, Игнат Федорович гораздо больше пользы имел бы от беседы именно с ними. Шмасть и Пепел давно являлись осведомителями кума. Но вызвать их сейчас было бы тактической ошибкой. Ни к чему давать вечно настороженным зекам лишний повод для пересудов.

Если у них будет какая информашка – под вечер эти деятели заявятся сами. А что информашка будет, майор не сомневался.