Страница 20 из 50
– Да полно тебе воевать, Авдеич! Здесь все свои, врагов нет. Так что кончай буянить. А то похмелиться не дам.
– Что? – возмутился петух.– Это ты мне?
– Тебе-тебе. А будешь выступать, воеводства лишу,– решил подначить петуха Илья.– Вот только царем стану – и в рядовые.
– Меня? Дядьку Василисы? – Никита Авдеевич аж протрезвел от возмущения. Сердито толкнув крыльями пол, он принял вертикальное положение и вперил гневный взор в капитана.
– А почему бы и нет? Царская немилость – штука серьезная.
– Это да,– тяжело вздохнув, согласился петух, вспомнив, видать, что-то свое.
– Папа, давай я его съем! Он у Василисы самый вредный.– Центральная, облизнувшись, прицеливалась, как половчее схватить петуха, не задев при этом «папу».
– А почему ты? – возмутилась Левая.– Я, может, тоже хочу петушатинкой поужинать. Я, может, после того стада тифозного крошки во рту не имела.
– А меня забыли? – разозлилась Правая.– В конце концов, у нас демократия или нет? На троих делим. Чур, мне ножки… и гузку.
– Ох и ни хрена себе! А мне, значит, глотка костистая да крылья худосочные? – воинственно вскинулась Левая.
– Распределили,– ядовито прошипела Центральная,– все вкусненькое вам, а потроха вонючие мне.
– Это у меня вонючие? – вновь разозлился Никита Авдеевич.
– А это мы сейчас проверим,– посулила Центральная, широко разевая пасть. Судя по всему, делиться она ни с кем не собиралась и на этот раз.
– Остынь, Горыныч!
Пасть захлопнулась.
– И ты охолонь, Никита Авдеевич. Скажи лучше, ты мне друг или как?
Петух задумался. С одной стороны – обиды, нанесенные ему беспутным Иваном. Сразу зачесался клюв, по которому он ни за что ни про что схлопотал кувшином. А бесцеремонность, с которой Иван транспортировал его подальше от Горыныча? С другой – вроде защитник. Не дотянет до конца срока в посаде – век кукарекать Никите Авдеевичу да и…
Петух покосился на поредевший ряд ведер с супермедовухой. Они и перевесили чашу весов.
– Друг,– мрачно заявил воевода.
– Ну а ты, Горыныч, что скажешь? Друг я тебе или нет?
– Да ты че, папа? – загомонили головы.– Какой базар? Мы за тебя кому хошь пасть порвем! Без проблем, в натуре…
– Значит, друг?
– Друг! – рявкнули головы.
– А друг моего друга – мой друг,– изрек Илья древнюю мудрость.
Воевода с Горынычем с минуту пережевывали эту свежую мысль.
– Какой ты умный! – наконец выдохнула Центральная.
– Г-г-госсударственная голова… ик! – Никита Авдеевич растроганно обмяк, и хмель мгновенно захватил господствующие позиции в петушином теле.
– А я тебе друг или прораб? – Чебурашка, вынырнувший неизвестно откуда, теребил рукав капитана, тихонько позвякивая ключами.
– Ты даже больше.– Илья подхватил Чебурашку на руки.– Ты мой Друг Прораб, Левая Рука Папы Посада Василисы Премудрой, или Прекрасной… ну, это кому как понравится.
– А новую шапку дашь?
– Какой базар, пушистик? – Капитан потянулся к рюкзаку и, поколдовав над «Рамодановскими вестями», торжественно водрузил новую треуголку на Чебурашку.
– Братину хмельную сюда! – загорланил восторженно петух.– Скрепим наш союз, по обычаю русскому, чарой застольной!
– Правильное решение! – загомонили головы. Чебурашка радостно прыгал по крыльцу. Центральная, не дожидаясь команды, вытянула длинную шею и извлекла из горницы очередное ведро. Илья смущенно крякнул. События начали выходить из-под контроля. Пить ему уже не хотелось. Чувство самосохранения подсказывало бравому капитану, что выпутаться из этой дурацкой истории, куда его занесло с бодуна, можно только на трезвую голову. Окинув взглядом хмельную компанию, он мысленно оценил габариты Горыныча и решительно тряхнул головой:
– Быть посему! – Собственноручно наполнил черпачок до краев и с поклоном преподнес Никите Авдеевичу: – Вам, воевода, по старшинству, как дядьке Василисы, первый глоток.
Петух гордо тряхнул гребешком и погрузил свой клюв в мутноватую жидкость. Так как братина шла по кругу, то следующий на ее пути оказался нетерпеливо ерзающий Чебурашка. Этого трезвый Илья вынести уже не мог.
– Детям до шестнадцати лет нужно пить исключительно молоко,– назидательно произнес капитан, отдергивая черпак.– Ты и так вчера отличился.
– А мне сто шестьдесят,– обрадовался Чебурашка.
– Чего сто шестьдесят?
– Лет.
– Сколько? – ахнул Илья.
– Ну, почти сто шестьдесят,– заторопился Чебурашка,– скоро исполнится… совсем чуть-чуть осталось… один годик всего.
– Один? – обалдело переспросил капитан.
– Ага… два… с половиной… но никак не больше трех.
– Тты его… ик!… не слушай,– пьяно качнулся петух.– Ему десять лет разменять, все равно что нам год.
Илья строго погрозил пальцем домовому:
– Нехорошо обманывать старших.
– Так за дружбу же,– обиженно пискнул Чебурашка,– святое дело…
Против этого возразить было трудно.
– Хорошо, но только один глоток. Символический.
Чебурашка обрадованно облизнулся. Глоток был долгий и смачный. Когда братину сумели выдрать из его рук, уровень жидкости в ней заметно понизился. Три пары глаз Горыныча с явным осуждением посмотрели на домового. Чебурашка смущенно шаркнул ножкой, пряча глаза. Левая заглянула в братину:
– Да тут и пить-то…
– Тут дело не в выпивке,– оборвала ее Центральная,– уважение оказать надо.
Головы переглянулись и по очереди погрузили длинные змеиные языки в черпачок.
– Мы еще успеем наверстать,– успокоила Правую и Левую Центральная, косясь на практически полное ведро. Расчеты Ильи не оправдались. Неожиданная деликатность Горыныча оставила в чаре довольно солидную дозу. Капитан мученическим взглядом посмотрел на дракона. Тот понял это по-своему.
– Папа,– громко прошептала Левая,– а ты долей. Ты у нас самый главный, тебе положено…
Это был шанс, и Илья им, естественно, воспользовался.
– Будем считать, что вы ничего не видели,– заговорщицки подмигнул он Горынычу. Головы дружно закачались на шеях и честно отвернулись. Остатки сивухи вернулись в ведро, а ее место занял квас из кувшина.
– Ну, Горыныч, за дружбу! – воскликнул капитан, осушая черпак до дна.
– Молодец папа! Душевно принял,– загомонили головы.
Илья окинул взглядом свою команду:
– Так, баиньки пора, завтра, чую, хлопот не меньше будет.
– Мне никак… – затрепыхался по крыльцу петух,– нельзя… чувство долга…
Никита Авдеевич дополз до края крыльца, кубарем скатился по ступенькам и, не открывая глаз, двинулся на Горыныча. Дракон на всякий случай подвинулся, но лапу убрать не успел. Наткнувшись на нее, Никита Авдеевич сел на хвост, сердито закудахтал и заковылял в обход.
– Какой долг? – поинтересовался капитан.
– Перед матушкой нашей, Василисой. Я посад охранять должон от нечисти всякой,– сообщил петух, мерно вышагивая вокруг тумбообразной лапы Горыныча.
– Я тоже… – буркнул Чебурашка и загремел ключами.– У меня тоже долг… Хозяйство большое… за всем углядеть надо…
Домовой повторил путь Никиты Авдеевича по ступенькам и зачем-то пополз под крыльцо.
– Долг,– пробормотала Центральная,– у всех какой-то долг… а мы чем хуже? А ну-ка напрягитесь,– обратилась она к Правой и Левой.
– Наш долг быть с папой,– уверенно заявила Правая.
– И охранять его от Кощея,– добавила Левая.
– Так мы ж на него работаем,– ахнула Центральная.
– На кого?
– На Кощея,– растерянно прошептала Центральная,– и наш долг съесть папу…
Из-под крыльца высунулась ушастая физиономия Чебурашки.
– Сдается мне, морда твоя… – домовой попытался упереть коротенькие ручки в бока,– …помятая.
– Это почему помятая? – обиделась Центральная.
– А потому что мы тебе ее сейчас помнем,– пояснила Левая.
– С двух сторон,– уточнила Правая.
Никита Авдеевич имел феноменальное чутье на любой намек назревающей смуты и драки и, как правило, никогда в стороне не оставался. Недолго думая, он вонзил свой клюв в лапу Горыныча, вокруг которой ходил дозором. Илья, почувствовав, что запахло жареным, закинул Чебурашку на крыльцо, схватил в охапку петуха и поволок его от греха подальше.