Страница 6 из 16
Наконец обо мне вспомнили. Варфоломеев и «бордовый костюм» подошли ко мне. И вот я имел удовольствие созерцать «бордового» вблизи. Его раскосые узкие глаза не казались такими уж холодными. А орлиный нос, седина на висках, широкие скулы и тоненькие черные усики вполне соответствовали его благородному виду.
– Это наш знаменитый управляющий Игорь Олегович Толмачевский, – низко пропел швейцар.
Управляющий одарил меня белозубой улыбкой.
– Вообще-то я еще слишком молод для отчества. Поэтому для всех я Игорь. А Олеговича я приберег на более поздний период жизни.
Я, в свою очередь, ответил ему улыбкой. И представился.
– Мы бесконечно польщены тем, что наш клуб посещают такие талантливые актеры. – Толмачевский сделал мне комплимент, в который я поверил с трудом. – Я искренний поклонник вашего таланта. Но как жаль, как жаль, что так рано, так преждевременно закончили вы свой творческий путь. Увы, – развел он своими холеными руками, сверкнув огромным золотым перстнем с каким-то бордовым камнем, в тон его костюму. – Увы, не нам распоряжаться нашей судьбой и нашим талантом. Все решается на другом, более высоком уровне… Так что, наш адрес вам дал Лядов?
Процветающий Лядов. Поправил я его мысленно. А вслух ответил:
– Именно он. – И, чтобы не оставлять сомнений в столь высокой рекомендации, добавил: – Он мой лучший друг. Мы с ним вместе учились в институте. Так сказать, товарищ по парте.
– О да! – воскликнул Толмачевский. – Эти молодые годы! Эти споры в звездные ночи! Эти творческие поиски у моря под яркой луной! Эти юные музы, посещающие скромную обитель творца…
Эти красные рожи, несущие всякую чушь об искусстве. Эти грязные, обшарпанные стены, разбитые лампочки. Это хмурое утро с невероятной головной болью. Эти сомнительные накрашенные девицы, плюющие на слово «любовь», продолжил я про себя. И так же, про себя, добавил: он тоже, наверно, из нас, бывших. Поэт, наверное…
– О, знаете, я тоже балуюсь с этой легкомысленной Афродитой. Люблю, знаете, посочинять стишки при тусклом свете свечи…
Так я и знал. И мне стало еще скучнее. И я почему-то с невероятной тоской вспомнил свою жену Оксану. Ее простенький, естественный мир. Ее искренние, задушевные слова. Ее неприятие лжи.
– К сожалению, – не унимался управляющий, пощипывая тоненькие черные усики, – наше заведение полностью забито посетителями. Впрочем, вы сами можете в этом убедиться. И достойного местечка я вам пока подыскать не могу. Имеется в виду, рядом с уважаемыми, известнейшими людьми. Но смею вас уверить, это временно. Как только освободится лучшее место – я тут же оповещу вас. – Он взмахнул холеной рукой. И бордовый камень в золотой оправе на указательном пальце прямо-таки ослепил меня. – А пока сядьте вон за тот столик. Конечно, там людишки неприметные. Но, думаю, для вашего, творческого склада ума вы сможете почерпнуть и из этих бесед что-либо полезное.
И Толмачевский, кивнув на прощание, скрылся за служебной дверью. А мне ничего не оставалось, как последовать за швейцаром в глубь полутемного зала и оказаться возле нужного столика. Мой провожатый – господин Варфоломеев – тут же незаметно исчез, оставив меня наедине с молодой женщиной и мужчиной средних лет. Пожалуй, управляющий не погрешил против истины, говоря, что придется довольствоваться далеко не сливками общества. Но я был этому даже рад. Меня не прельщают напыщенные персонажи. Я с большим удовольствием проведу время с обычными людьми. Правда, Толмачевский немного ошибся: может быть, мои соседи по столику и не сверкали, как звезды на небосклоне, но заурядными их тоже нельзя было назвать. Они приветливо улыбались мне, потягивая вино. И я сразу же про себя отметил: свои парни.
– Меня зовут Никита. Ник Задоров. Я в прошлом – актер. Довольно преуспевающий в своем ремесле. В настоящем – блудный сын, затерявшийся на тернистых путях бренной жизни, – выложил я залпом – на всякий случай – всю информацию о себе.
За столиком мой монолог оценили.
– А я – танцовщица. Вы любите бальные танцы? Я – обожаю. Как и свое имя – Василиса. Редкое имя, правда? – улыбнулась мне девушка. И тряхнула своей коротенькой стрижечкой «под мальчика».
– А вы, если не ошибаюсь, Иванушка? – обратился я к ее приятелю. – И тоже – любитель бальных танцев? – Я оглядел его мощную и неуклюжую фигуру.
– Почти не ошибаетесь, – улыбнулся он во весь рот. И я бы покривил душой, назвав его улыбку премиленькой. Скорее, он открыл пасть, в которой не насчитывалось нескольких передних зубов, и мотнул своей абсолютно лысой головой. – Я – скульптор. И вообще терпеть не могу танцы, бальные – тем более. Бог как-то обделил меня этим королевским даром. Но, по странному совпадению, я действительно называюсь Иваном. В зоне кореша прозвали меня Лысый Вано. Хотя я такой же грузин, как они – законопослушники.
– В зоне? – Я чуть не поперхнулся вином, услужливо налитым Василисой. Да, пожалуй, скучать здесь не придется.
– Не пугайтесь вы так, – чуть хрипло сказала Василиса. И ее щелочки-глазки недовольно заблестели.
Эти двое представляли собой любопытную парочку. Она создавала впечатление беззаботности, легкости, даже легкомыслия. И напоминала лисичку. Остренький подбородок вздернут. Коротко стриженные волосы имели редкий пепельный цвет – наверняка перекрашены. Я не очень-то жалую крашеных девиц. Но ее пепельный цвет мне понравился. Он вполне гармонировал с ее узенькими серыми глазками. Если это и была лисичка, то довольно благородной, редкой серебристой породы. А возможно, меня прельстил ее хрипловатый голос. Во всяком случае, он не напоминал о тонюсеньких, нежных звуках, издаваемых томными лебедушками, которыми я за свою недолгую жизнь пресытился. Черное же платьице с облезлым меховым воротничком меня совершенно покорило. Думаю, она нацепила его специально, подчеркивая провинциальность происхождения и непровинциальность вкуса. А это уже кое-что значило.
Вано полностью соответствовал типичному портрету уголовника. Квадратная челюсть. Налитые кровью глаза. Татуировка на правой руке: «Я твой навсегда, русалочка». Пестрая, в красных розах, рубаха с распахнутым воротом, обнажившим крепкую волосатую грудь и сияющий серебряный крест. Впрочем, мне пришлась по вкусу эта веселенькая компания. И я подумал, что буду неплохим приложением к ней и удачно вольюсь в этот отчаявшийся коллектив.
– За знакомство? – прогудел Вано.
Мы дружно чокнулись налитыми до краев бокалами. И я несвоевременно подумал о том, какой леший загнал их под эту крышу – они не очень-то смахивали на желающих сбежать в мир иной. Меня распирало любопытство.
– Здесь, как я понимаю, собираются для облегчения душ? – спросил я. – Неплохо, неплохо. Проводить вечера в мерцающем свете свечей, рассказывая друг другу страшные истории о перипетиях жизни, полной всяких неожиданностей, печалей.
– Не такие уж и страшные, – хихикнула Василиса.
– И не такие уж и печальные, как наша жизнь, – улыбнулся беззубым ртом Вано.
Я вопросительно взметнул брови.
– Просто есть люди, которые не в состоянии справиться с трудностями, – пожала острыми плечиками Василиса. – И если жизнь загоняет их в угол, они просто желают избавиться от нее. Как вы, например…
– Или как вы, – поддакнул я.
– В общем, как все мы. – И Вано с пафосом указал своей огромной лапой на зал. – Все абсолютно разные. Но всех связывает одно – любовь к искусству. Желание гармонии. И нежелание жить в дисгармонии.
Я про себя подумал, что Вано немного грубоват для искусства. А Вася (так я окрестил Василису) слишком простовата для творчества. Но в то же время мне было легко и просто с этими людьми. Я давно не испытывал такой радости от общения. Хотя, возможно, таинственная обстановка зала и прекрасное вино создавали такое настроение.
– Замечательное вино! – Я поднял бокал и приблизил его к мерцающей свечке. Напиток засверкал ярко-желтым цветом, и пузырьки в нем напоминали янтарные бусинки. – Оно, видимо, стоит уйму денег!
– Об этом нечего беспокоиться! – махнула тоненькой ручкой Вася. – Здесь, слава Богу, бесплатное угощение.