Страница 10 из 16
– Почему? – нахмурил густые брови Вано.
– Не люблю половины. Во всяком случае, ты дрался с подлецом. Но это очевидный подлец. Он, впрочем, этого и не скрывал. Его отец, конечно, тоже негодяй. Но он откровенно защищал сына. А следователь… Хороший, порядочный следователь, славный мужик… В итоге за всех подписал тебе приговор. Да, если он хороший, порядочный парень, черт побери, пусть бы лишился работы! Пусть бы пошел под суд вместо тебя! Пусть бы боролся за свою профессиональную честь! А это… Смазливые интеллигентские замашки, это игра в совесть… Самое мерзкое дело. Желание остаться чистым… На словах. И одновременно сделать грязное дело. Нет, неприятный тип. Если бы у него была совесть, он сидел бы теперь рядом с нами, в этой самой «КОСА», разве не так?
Вано опять посмотрел куда-то вдаль, мимо нас. Но, о чем он думал, я, увы, не мог разгадать…
Потом мы, как и в прошлый вечер, дружно повскакивали с мест под таинственные удары колокола. И задули свечи. И вновь началось представление. Это был уже совсем иной спектакль. Хотя такой же красивый. На сцене в этот раз бушевали страсти, проливались слезы, сверкала ослепительная молния. И влюбленные герои, как и зрители, постигали лучший выход из суматошной, опасной жизни, в которой царят хаос, ложь и предательство. Смерть. Смерть. Снова все подведено, профессионально, умно, ненавязчиво. Под одну черту. И иного выхода нет. Как всегда, прекрасная. Как всегда, несущая за собой блаженство и совершенство. Смерть.
Зрители перевели дух. И вновь вспыхнули свечи. А мои глаза и узкие глазки Васи почему-то встретились. Я заметил, как она смутилась и слегка покраснела. У меня хватило ума догадаться, что я ей нравлюсь. Она тоже мне нравилась. Но именно сейчас мне совсем не хотелось заводить любовную интрижку. Может быть, действительно пришла пора уже подумать о вечном. А может быть, Вася мне не просто нравилась. Здесь было что-то большее. Нас познакомило отчаяние. Боль. И большего отчаяния, большей боли я не хотел ей причинять. Между нами возникло в некотором роде братство. И я никак не желал его разрушить. А к большой любви я не был готов. Наверно, потому, что отлично понимал, что она не имеет будущего. И мы все отлично об этом знали.
– Ну что, Васенька, – улыбнулся я ее сереньким глазкам и поднял бокал. – Ты, правда, прелестная девушка.
– Правда? – лукаво улыбнулась она в ответ.
– Правда в другом, девочка. Я совсем недавно понял, что человек становится красивее от страданий. И становится, безусловно, роднее. Счастье делает человека глупым. А я не люблю глупых людей. Тем более женщин.
– А я вообще никого не люблю, – протрубил Вано. И посмотрел на нас такими добрыми глазами, что мне показалось: перед нами сидит главный человеколюб на свете.
…Вечера в этом сомнительном клубе стали частью моей жизни. И я никоим образом не хотел их вычеркивать. В сомнительности «КОСА» я был уверен. Но тем не менее мне нравилось это место. Нравилось, что здесь постепенно утрачивался страх перед жизнью. А на остальное я закрывал глаза. И, просыпаясь по утрам рядом со своей умненькой, миленькой женой Оксаной, я первым делом думал о вечере. И почти не мог объяснить, какая сила тащит меня туда. В конце концов, имея все основания для полноценной жизни, я добровольно потянулся к краю пропасти. И в этом нашел счастье. Ну, почему все так вышло? Друзья? Может быть, встреться они в другой обстановке – я и не обратил бы на них внимания? Иронизировал над их философией? И смеялся над этими мыслями? Любовь? Может быть, встреться Вася в другом месте – я бы просто провел с ней ночь? И наутро сразу забыл о ней? Может быть… Но обстановка, место и время были иными. И я в очередной раз подумал, что и друзей, и любовь, и счастье нужно искать в беде. Только тогда это будет настоящим.
Как мальчишка, я бегал в «КОСА» и торчал там почти до утра. Отношения с Васей у меня сложились довольно странные и довольно милые. По-моему, мы влюбились друг в друга. И, по-моему, отлично поняли, что браки совершаются только на небесах. И только на небесах имеют свое продолжение. Мы не требовали многого от этой любви. Нам достаточно было смотреть друг другу в глаза. Слушать друг друга. И никогда не прикасаться друг к другу дрожащими ладонями. Так мы захотели. Но обстоятельства оказались гораздо сильнее нас…
Этот вечер был похож на множество других вечеров, проведенных в клубе. Мы, как всегда, наслаждались жизнью под бокал дорогого янтарного вина. Не любя эту жизнь, но вполне принимая все ее прелести. Болтали ни о чем и обо всем, что касалось нашего бессмысленного существования, обретавшего и смысл, и значение только перед смертью. И дыхание смерти здесь ощущалось постоянно.
Вася в который раз рассказывала о своей трагической любви. Наверное, в других условиях эти рассказы выглядели бы дешевым бульварным романом. Но здесь они приобретали иной смысл. И красивые слова не были пошлыми. И любовь гармонировала с миром. И из-за любви действительно стоило жить. Точно так же, как стоило и умереть. Любовь Васи была жертвенной и чистой. И я уже верил в такую любовь. И я уже верил, что она может заменить смысл жизни. Или стать им. И я уже верил, что такая любовь может равняться смерти.
Вано рассказывал о себе, о своей интеллигентной жене, о предательстве. Он тоже верил в высокие идеалы, сегодня превратившиеся в ничто. Он верил, что правда существует. Просто так выпали карты в его судьбе. И он не в состоянии уже их перетасовать. Вано, утверждавший не раз, что не любит людей, на самом деле их бесконечно любил. Несмотря на то, что именно люди с ним обошлись жестоко и несправедливо. И больше всех он доверял следователю, что когда-то вел его дело. Хотя и ругал его не раз последними словами. Для Вано тот следователь превратился в какого-то идола, ратующего за спасение невинной души, но – в силу обстоятельств – так ничего для этой души и не сделавшего.
Я уже не перечил им. Я уже верил в то, во что верили и мои друзья. Может, потому, что мое представление идеального, гармоничного мира в чем-то совпадало с их мироощущением.
И все же в этот вечер случилось то, что и должно было случиться. Потому что слишком уж стало затягиваться однообразие.
Открылась дверь нашего клуба (как она отворялась тысячу раз), и вошел наш старый знакомый – маленький, прозрачнокожий швейцар (как он входил тысячу раз). За ним появился парень. Вообще-то новички здесь явление довольно редкое. Поэтому все дружно повернули головы. И почти замерли. Ибо спутником швейцара оказался не просто милый, прелестный, обаятельный и т. п. молодой человек.
От него исходило какое-то удивительное сияние. Какой-то нездешний свет. Он был красив. Тонкие черты лица. Ярко очерченные губы. Длинные густые волосы. Нежно-голубые глаза, в которых прочитывалась нескрываемая грусть. И одежда на нем была довольно обычная для здешней публики. Длинное, до пят, серое пальто – его он почему-то не снял – и белый шарф, аккуратно брошенный на плечо. Я бы затруднился сказать, кто он по профессии. Безусловно, он принадлежал к этой суматошной богеме. И все же… По-моему, он был гораздо выше ее.
Молодой человек словно со стороны смотрел своими удивительными нежно-голубыми глазами на эту публику. На свечи, низко свисающие над столиками. На благоухающие цветы в вазонах. На полупьяные выкрики тусовщиков. На их хаотичные движения. Он словно не желал жить в этом мире. И принимать его.
Мне вдруг показалось, что он расстанется с ним раньше нас всех, и до боли в груди я пожалел этого парня. В нем было много и детского, и женственного, в хорошем смысле этого слова. А я всегда с трепетом относился к детям и женщинам. Может быть, поэтому я сразу же проникся к нему необъяснимым сочувствием. И, тут же переведя взгляд на Васю, абсолютно ничего не понял. Ее лицо покрылось красными пятнами. Узкие глазки вдруг широко раскрылись. Она сидела без движения, вцепившись мертвой хваткой в край стола. Я подумал, что она сейчас непременно грохнется со стула. И, чтобы вовремя предотвратить это, я схватил ее за руки. И изо всей силы их сжал. Ее руки были как ледышки.