Страница 15 из 26
– А чего б ему не отдать-то?! – возмутился Иван. – Все уж давно обговорено! Чай, не золотарь деревенский сватается – великий князь тиборский! Наш Тиборск, может, и победнее их Владимира будет, да только у Всеволода этих дочек четыре штуки! Да сынов аж восемь!
– И еще двое в младенчестве померли, – лениво добавил Яромир.
– Во-во! Куда ему столько – с кашей съесть? Чем наш Глеб его дочке не жених?
– До Покрова дня свадьбы не играют, – задумчиво заметил оборотень. – Еще почти три седмицы.
– Ну так куда торопиться-то? Игорь вот тоже недавно женился – в летний мясоед, аккурат после Петрова дня… Погощу у них с Василисой седмицу-полторы, а там уж двинемся, благословясь…
– Понятно… Ну, раз уж ты никуда не торопишься – сослужи-ка мне, Иван, еще одну службишку… Из принады подлой ты меня вызволил – ну так доведи дело до конца, а я уж тебе век благодарен буду, сполна за помощь отплачу, не сомневайся. Надо же меч твой новый в деле опробовать, а?
– Конечно, надо! – согласился княжич, поглаживая рукоять. – Что за службишка?
– Да пустячок… – усмехнулся Яромир. – Ножичек один возвернуть… украденный… Как раз для Самосека работенка…
Деревья впереди расступились, открывая еще одну поляну. С одного конца примыкает травяное болото, с другой – сплошной угрюмый ельник.
А в самой середке возвышается удивительное и жутковатое строение – почерневшая ветхая изба на огромных куриных лапах.
Глава 5
Ночь выдалась прохладная и ветреная. Весь Ратич сладко спал. Над кремлем разлилось дремлющее умиротворение, в княжеском тереме царила тишина и спокойствие.
Два пожилых гридня, сторожащие княжеские хоромы, сонно клевали носами. Тяжелые остроконечные шеломы лежали на полу – и так уже плеши из-за них, окаянных! Конечно, окажись здесь князь или воевода – досталось бы стражам на орехи, да только воевода сейчас третьи сны видит, а князь вовсе незнамо где. Может, и помер уже…
Дружина у князя Игоря не самая большая – двести гридней всего. Ну так он князь младший, подколенный – вот у брата его, Глеба Берендеича, сила так сила! В великокняжеской дружине Тиборска одних только гридней тысяча двести, да еще отроки, да мечники, да детские, да тиуны! А еще ведь малые дружины боярские, да ополчение земское и городское, да наемники чужеземные…
Силища!
И ничего не попишешь – Кащеево Царство под боком, в любой день вороги напасть могут. Ну и другие соседи тоже, конечно, не лаптем щи хлебают – и от владимирцев набеги бывали не раз, и от новгородцев, и чудь заволочская вечно нос не в свое дело сует… Да и свои же тиборчане тоже порой могут ежа подложить – вон, три года назад Кладень с чего-то взбунтовался, пришлось им по шапке дать…
– А что это батюшка архиерей все домой не едет? – от скуки спросил один из гридней.
– Да пес его знает… – пожал плечами другой. – Видать, в храме дела какие…
– А какие?..
– Пойди к нему, да спроси… Может, ответит.
Гридень только гыгыкнул, показывая, что понимает шутку. Отца Онуфрия, архиерея Тиборской епархии без нужды старались не беспокоить. Несмотря на высокий сан, он не любил официального обращения «Ваше Преосвященство», предпочитая короткое «владыко». Однако общение с ним было делом трудным – святой старец отличался тяжелым характером, а в качестве аргументов в споре любил использовать березовый посох.
– Вот кабы вместо отца Онуфрия боярин Бречислав приехал – может, тады князь бы дома остался, не попер бы сломя голову куда глаза глядят… – задумчиво предположил один из гридней.
– Может… – согласился второй. – Да только не приехал же он?
– Не приехал.
– Ну так и нечего жалеть попусту – молоко пролито, крынка разбита. Все.
– А все ж жалко…
Да, боярин Бречислав, муж многомудрый, прославился умением всегда подать нужный совет, принять правильное решение. Князь Берендей его в оба уха слушал, так ни разу не прогадал. И сын его, Глеб, тоже слушает – сам-то великий князь молод еще, горяч без меры, вспыльчив, даже буен иногда. А Бречислав-боярин всегда умеет его охладить, убедить не бежать вперед лошади. Умный он мужик, степенный, рассудительный.
Неожиданно в дверь постучали. После возвращения княгини воевода распорядился запирать ее хоромы на ночь не только изнутри, но и снаружи. Пожилой гридень взялся за тяжелый брус, но перед тем как отодвинуть его, все же спросил для порядку:
– Это кто там? Ты, Маланья?..
– Нет. Я Кащей Бессмертный, – приглушенно раздалось из хором.
– Шутница… – усмехнулся кустодий, отворяя дверь.
Створки резко распахнулись, словно в них ударили тараном. Две тощие костлявые руки вылетели брошенными копьями, большие пальцы ударили точно в глаза гридням, вдавливая их до самого затылка, ладони круто повернулись, ломая черепные кости, и к ногам старика в короне упали два трупа.
Стражники даже не вскрикнули.
Кащей Бессмертный переступил через мертвецов и огляделся по сторонам. Тьму, царящую в коридоре, рассеивали лишь свечи на хоросах,[24] висящих под потолком. Старик с мертвыми глазами коснулся стены, прислушался к чему-то и медленно зашагал вперед.
Стража терема – четверо гридней, греющихся в сенях, – тоже не успела ничего сообразить. Из полутемного коридора вылетела расплывчатая фигура, и в воздухе замелькали тонкие пальцы, расшвыривая несчастных кустодиев. Первым же ударом Кащей убил сразу двоих – одному свернул шею, второму отломил нижнюю челюсть. В следующий миг он схватил за грудки третьего, ударяя о стену так, что оставил огромное кровавое пятно, и резко саданул ладонью по лицу второму, попросту снося голову с плеч.
Выйдя на мощеный двор, бессмертный царь сразу же выделил взглядом главный очаг сопротивления – гридницу. Княжеский терем, людские избы, погреба, медуши, беретьяницы, скотницы – все это не представляло серьезной угрозы. А вот из гридницы отчетливо доносился смех и выкрики – по меньшей мере полсотни человек.
Кащей накинул капюшон и бесшумно растворился в ночи – к гриднице скользнула еле различимая черная тень. Приблизившись к скупо освещенному строению, он присел, согнул колени, сгруппировался и резко оттолкнулся от земли, прыгая прямо на стену. Пальцы цеплялись за еле заметные выемки и неровности в старом дереве, и темная фигура огромным пауком в единый миг вскарабкалась на крышу.
Оказавшись там, Кащей сдвинул пальцы и резко саданул самыми кончиками в толстую доску, проламывая ее, словно берестяной листок. Костлявые ладони рванули в стороны, ломая крышу, и в пролом устремилась тощая фигура…
Появление незваного гостя прозвучало громом средь ясного неба. Гридни, полуночничающие за хмельным медом, первое мгновение смотрели на Кащея выпученными глазами, не понимая, кто это такой и чего ему надо. Но уже в следующий миг явившийся через крышу откинул капюшон… и помещение мгновенно наполнилось гулом и криками, воины похватали мечи, топоры, палицы, клевцы, кистени…
Кащея всегда узнают с первого взгляда.
Однако пришлеца ничуть не смутило такое явное превосходство противника в численности и вооружении. Кащей совершил головокружительный прыжок, сигая сразу на десяток сажен, и приземлился у дверей, перекрывая гридням выход. Одной рукой он схватил тяжеленную дубовую скамью и швырнул ее с той легкостью, с какой мальчишка бросает камешек. Сразу двух пирующих пригвоздило к стене, раздробив ребра.
Гридни устремились в атаку. Но их встретил бушующий самум, расшвыривающий вооруженных дружинников, точно сухие листья. Причем безо всякого оружия. Каждый раз Кащей убивал с первого же удара – он сворачивал шеи, разбивал кадыки, сносил головы… Одному гридню вырвал срамный уд, другому проткнул ладонью живот, переломив хребет, третьего разорвал надвое голыми руками…
Нечеловеческая сила, ловкость и скорость делали его воистину ужасающим противником.
Княжеская дружина тоже не зря ела свой хлеб. Будь перед ними смертный человек, вся его чудо-мощь не устояла бы перед таким количеством отточенного железа. Кащею уже нанесли десяток смертельных ударов, ему несколько раз отрубали руки и ноги, дважды сносили голову… но бессмертное чудовище всякий раз возрождалось в мгновение ока и вновь убивало, убивало, убивало, с каждым ударом уменьшая число противников. Жуткий старик словно бы даже не замечал этих жалких потуг – на лице-черепе по-прежнему царило лишь беспощадное равнодушие.
24
Светильник, представляющий собой подобие круглой чаши, подвешенной на цепях и обрамленной кольцом, в котором устанавливались свечи.