У принцессы век недолог

– Так вы, что же, нам шпионить предлагаете? – встрепенулся Гверн. – Это оскорбительно!

– Да! – подхватила я, одновременно пнув Гверна под столом. – Это оскорбительно – делать такие предложения, не обговорив предварительных условий!

– Но это займет много времени.

– Тогда предлагаю перенести этот разговор на завтра... то есть на сегодня, но на более позднее время. Вы устали с дороги, а нам требуется обдумать ваши слова.

– Хорошо. Надеюсь, в этом отеле есть свободная комната? – последние слова отец Батискаф вновь произнес по-имперски. Между прочим, напрасно старался – Твердыня понимал по-шерамурски не хуже меня. Просто предыдущим содержанием беседы не интересовался. Или делал вид.

Каково бы ни было его отношение к черноризцу, это не должно было повлиять на выручку. Твердыня тут же посулил монаху самое лучшее жилье (по правде, ни лучших, ни худших в «Белке и свистке» не было, все они примерно одинаковы), а мы побрели наверх.

– Ты же мне чуть ногу не сломала! – зарычал Гверн, едва я закрыла дверь комнаты. – И ты впрямь собираешься согласиться на его предложение?

– А что такого? Мы собирались уезжать. И деньги у нас кончаются. Если у нас будет оплаченный контакт, не вижу смысла отказываться.

– Но шпионить... это низко. Это грязно.

– Вот именно. Шпионаж – работа низкая и грязная. Поэтому шпионами бывают только простолюдины. Ты слышал хоть раз, чтоб принца назвали шпионом?

– Нет. Принц не может быть шпионом.

– В самую точку. Ты у нас кто? Принц. А я – принцесса. А принцы и принцессы шпионами быть не могут. Сказал мудрец – мир ему! – «короли не ржут, они милостиво улыбаются». А принцы не шпионят, они снисходительно наблюдают.

– Ну... предположим. Но тебе все равно нельзя ехать в Шерамур.

– С чего ты взял? Это ты участвовал в шерамурских войнах.

– Да, но я-то как раз воевал за Шерамур. А ты была у гидрантов, которые воевали против.

– Вот что значит политическая неподкованность! Гидранты сражались не с королевским войском, а с мятежником Мордальоном. Орден, кстати, потом и разогнали аккурат по обвинению в пособничестве Шерамуру. Обвинение было ложным, но сейчас оно нам даже на руку.

Исчерпав все доводы против, Гверн заявил, что хочет спать. Тут я с ним не стала спорить. Утомительный выдался вечер. И довольно сумбурный.

Должно быть, мы слишком усердно праздновали наступление года Сивой Кобылы, потому что с утра мне казалось, что явление черного монаха в зале «Белки и свистка» мне приснились. И я со спокойным сердцем направилась умываться. В «Белке и свистке» с этим было просто. На заднем дворе имелся колодец. Постояльцы, желавшие соблюдать чистоту, брали воду там, остальные могли обходиться как хотели. Если умывания недоставало, можно было искупаться в Волке, или посетить бани, коих в Волкодавле было предостаточно.

Я зачерпнула воды, с удовольствием умылась из ведра, а остатки воды вылила себе на голову. Снова добыла воды и перелила ее в кувшин, чтобы отнести Гверну, который еще дрых. И тут заметила во дворе знакомую черную фигуру.

На лице отца Батискафа, наблюдавшего за моим утренним туалетом, читалось некое сомнение.

– И часто вы так? – спросил он.

– Вы о чем?

– Водой обливаетесь.

– Каждый день. Если вода есть, конечно.

– Среди шерамурских дворян частое мытье считается неэлегантным. Впрочем... – морщины на его лбу разгладились, – вам и не придется выдавать себя за шерамурских дворян. Независимо от того, какой вы дадите ответ.

– Вот что, святой отец. Здесь неподходящее место для серьезных разговоров. Да и на пустой желудок как-то нехорошо... Я снесу воду мужу, а вы закажите завтрак, ладно?

К тому времени, когда мы спустились в зал, там уже начали собираться посетители. Конечно, не в том количестве, как по вечерам. Сейчас здесь не было тех, кто стремился в «Белку и свисток» надраться и подраться. Служительницы Ядреной Фени, местной богини любви, в красных сарафанах со множеством побрякушек, тоже отсутствовали. Только бродячий певец, из тех, что во всех странах одинаковы, бряцал по струнам, надеясь, что сытые клиенты будут щедрее.

Кухня «Белки и свистка» не особо изощрялась по утрам. Нам принесли вареной речной рыбы, тертой редьки и грушевого кваса. Мы с Гверном к этим блюдам уже привыкли, а вот шерамурец ел без энтузиазма – то ли пища была для него тяжела, то ли постился.

– Вчера вы спросили меня, – сказал он, деликатно отставив глиняную миску с редькой, – на каких условиях я предлагаю вам работу. Вот, – он извлек из рукава клочок пергамента, – сумма, лежащая в Магическом банке Голдмана. В случае согласия я назову вам номер счета. Будете в Нездесе – проверите и получите аванс. В случае удачного выполнения задания эта сумма автоматически удваивается.

Я посчитала. Броненосец, наподобие заморских, на эти деньги построить было нельзя, а вот кавалерийский полк снарядить – вполне.

Я пристально посмотрела на монаха. Если он имел дело с МГБ, то, возможно, знает обо мне больше, чем способны рассказать Халигали и граф Бан вместе взятые. Впрочем, в файлах МГБ содержится далеко не все...

Кроме того, это заявление проясняло, каким образом отец Батискаф сумел так быстро добраться в эти края из Шерамура.

– Вы воспользовались порталом МГБ в Нездесе?

– Орден квадратистов имеет с Магическим банком Голдмана давние и прочные связи, – отвечал он уклончиво. Однако ответ этот можно было расценить как положительный.

– Мне нравится подход братьев-квадратистов к делу, святой отец. Но прежде чем мы придем к соглашению, не расскажете ли вы о задании, хотя бы в общих чертах? И зачем вам понадобились иностранцы? Шерамурские дворяне, как я слышала, – истинные мастера интриги.

– Верно. Но Старшему Брату нужны не интриганы, меняющие свои пристрастия по три раза на дню, а крепкие профессионалы.

– Кажется, я начинаю понимать, за что дворяне не любят вашего премьера, – пробормотала я.

– Вдобавок дворяне Шерамура, как правило, знают друг друга – как по родственным связям, так и в лицо. Внедрить в их среду постороннего человека было бы затруднительно. А вот иностранцы не вызовут подозрений.

– Еще как вызовут! Я-то в Шерамуре не была, разве что пограничными областями проезжала. А вот супруг мой там воевал, с шерамурским дворянством якшался. Его могут узнать.

– Это как раз не страшно, – Гверн проявил неожиданную сметку (это с ним случалось). – Я никогда не скрывал, что служу королю Мезанфану под вымышленным именем, дабы не уронить честь моих благородных предков. А что это за предки и откуда я родом – никому не говорил.

– Вижу, я в вас не ошибся, – отец Батискаф одарил нас благодетельной улыбкой, но она недолго цвела на его бледных губах. Певец настроил свою домру (или как там называлась местная разновидность лютни) и затянул песню. То ли его вдохновило присутствие в зале шерамурского черноризца, то ли просто так совпало. Но песня была следующая:

Отец Батискаф поморщился.

– Не кажется ли вам, что здесь слишком много посторонних. Нас могут подслушать.

– Можно продолжить разговор в номере, – предложил Гверн.

– В здешних номерах стены тонкие, двери хлипкие – подслушать не составит труда. Хорошо еще, что каминов нет. Каминная труба для прослушки – самое лучшее место.

– Да у вас мания преследования, святой отец!

– Опыт, опыт, печальный опыт...

– Тогда давайте прогуляемся до берега Волка, – сказала я. – Там нет ни стен, ни дверей, ни труб.