Страница 14 из 15
– Господин Фердикрюгер, кто из представителей высшей знати Моветона является вашим клиентом?
– Да почти все. Но в разных смыслах.
– То есть?
– Не все занимают у меня деньги, как Вальмина де Каданс.
– Что, некоторые ссужают?
– Ни в коем случае. Но вот, к примеру, герцогская чета Такова-Селяви. Они нередко получают деньги из-за границы. В прежние варварские времена это был тяжелый и мучительный процесс. А теперь это делается цивилизованно, через банк.
– Из-за границы? Откуда? – весьма удачно, что банкир об этом помянул. Проследить направление финансовых потоков – и все загадки разрешатся сами собой.
– Госпожа, это банковская тайна.
– Но я же не требую назвать имена отправителей!
– Да я, по правде сказать, и сам не знаю...
– Тем более. Не думаю, что, назвав страны отправления, вы совершите преступление против профессиональной этики.
– Ну, хорошо. Из Второримской империи, из Кельтики...
– Второримская империя – понимаю. А Кельтика здесь при чем?
– Кельтика в свое время воевала с Шерамуром, – пояснил Гверн. – Семидесятидвухлетняя война – слышала?
– Так ведь это было давно... Впрочем, довольно об этом. Что вы можете еще рассказать о своих клиентах? Шевалье Дюшор, например, у вас деньги не занимал?
– Нет. Говорят, что прежде он был весь в долгах, но не так давно получил наследство. В Кабальерре. А вот граф Куткомбьен занимал, да. Впрочем, он вообще человек своеобразный...
– А фрейлина Монбижу?
– О, эта барышня заслуживает всяческих похвал. Деньги, полученные от его величества, она не растратила на платья и побрякушки, как поступают все женщины. Она вложила их в разные предприятия и поручила мне наблюдать за преумножением ее капитала. Такое разумное поведение – большая редкость в Шерамуре.
– И последнее. – Я все же не удержалась, чтоб не задать вопрос нефинансового характера. – Отчего умер супруг мадам де Каданс?
– Вообще-то в точности этого никто не знает. Вердикт гласил: «Покончил с собой в состоянии глубокой меланхолии».
– Это как?
– Маркиз исчез из собственного замка... ну, не то чтоб исчез, но его долго никто не видел. А потом его тело нашли на дне пруда Туртель. Он был так истощен, что его с трудом опознали... только по некоторым фамильным особенностям анатомии.
– Действительно, страшное самоубийство. А теперь, господин Фердикрюгер, вернемся к теме жилья. И еще – когда узнаете от своих слуг, кто расспрашивал их о вашем вчерашнем возвращении, сообщите нам.
По большому счету, это нам следовало бы допросить слуг банкира. Но я подозревала, что в ближайшие дни нам будет не до этого. Кроме того, если покушение на Фердикрюгера имело отношение к заговору, то лишь косвенное. Ничего, сам проведет предварительную работу, при его профессии наблюдательность и цепкость необходимы..
– О чем ты думаешь? – спросил Гверн.
– О том, как мало у нас данных. И способны ли они принести хоть какую-то пользу.
– Ты о событиях прошлой ночи?
– И о них тоже. И еще у нас есть пресловутое «самоубийство» маркиза де Каданса. Странно, мадам из Гран-Ботфорте, они там больше по ядам специализируются.
– По-моему, ты напрасно цепляешься к этой даме. Я вообще считаю, что отец Батискаф вставил ее в свой список исключительно из вредности. Только потому, что она имеет какое-то отношение к ордену Святого Рогатуса. А интереса в том, чтобы свергнуть верховную власть в Шерамуре, у нее нет.
– Хорошо, что напомнил. Орден и еретики Края Света. Надо будет разведать, при чем тут они.
– Ясно. Не хочешь говорить о маркизе – не будем. Но учти: не я начал это разговор!
В который раз подивилась я капризам мужской логики.
– Лучше скажи мне – кто одержал победу в Семидесятидвухлетней войне?
Гверн взглянул на меня с удивлением, но ответил без запинки.
– В общем, никто. Все остались при своем. Но ты права – это было так давно...
– Да. Давно. А нам пора заняться делами насущными. Переездом.
Особняк на улице Кота-Ворюги принадлежал ранее барону дез Инсекту. Последний принял участие в мятеже маршала Мордальона и пал в битве у замка Балдино, которую мне в свое время пришлось наблюдать. Не участвовать, заметьте. Не имею обыкновения сражаться с призраками. Так или иначе, отель дез Инсект перешел в собственность короны и теперь сдавался внаем.
Штат прислуги, набранной Фердикрюгером, состоял из четырех человек: дворецкого, горничной, повара и конюха. А когда я посетовала на расточительность, банкир ответил, что хотя понимает мои чувства, но должен предупредить, что по шерамурским понятиям в доме титулованных особ Должно быть не менее семидесяти слуг, и нас в глазах местного света может оправдать лишь то, что мы здесь проездом. Кстати, дворецким в княжеском дому мог служить только дворянин, каковым и был представленный нам Сорти дю Баль, выходец и благородного, но разорившегося семейства, – статный представительный мужчина с проникновенным лицом и трагически изломанными бровями. Если бы я была на месте заговорщиков и захотела заслать своего человека в дом подозрительных иностранцев, то именно такого бы и выбрала. Заподозрить его в чем-либо дурном было решительно невозможно.
Жена его, горожанка по происхождению, маленькая и подвижная, день-деньской крутилась по дому со щетками и метелками. Так что возможность подглядывать и подслушивать у нее была.
Повар и конюх представляли меньше опасности, ибо по роду своей деятельности были привязаны к кухне и конюшне, но их тоже не стоило сбрасывать со счетов. Я предупредила Гверна, что в доме нам следует говорить только по-поволчански.
Возможно, подобная подозрительность выглядит ненормальной для женщины, которая родилась и выросла во дворце, битком набитом слугами. Но мне довольно рано пришлось сменить дворец на камеру-одиночку в башне, и с тех пор я от слуг отвыкла. Более того, терпеть не могла, когда по дому шляются посторонние люди. Даже когда я вела относительно спокойный и оседлый образ жизни, то ограничивалась приходящей прислугой, а собственной кухне предпочитала гостиничную или харчевенную.
По счастью, мы с Гверном были избавлены от обычных забот, связанных с переездом, поскольку у нас почти не было вещей. И поговорка насчет равносильности пожара двум переездам тут не должна была оправдаться. Однако благородные дворяне Моветона явно решили это обстоятельство исправить.
Не успели мы расположиться в особняке, как торжественно предстал перед нами монументальный Сорти дю Баль и сообщил, что с визитом прибыли шевалье дю Шор и мадемуазель де Монбижу.
– Ты думаешь, это случайно? – спросил меня Гверн.
– Не верю я в такие случайности. Но не прятаться же от них!
– Хорошо. – И Гверн повернулся к дворецкому: – Проси!
И нам явилась впечатляющая пара. Шевалье ростом был невелик, собою изрядно обилен, с круглыми черными глазами. Еще из достопримечательностей внешности можно было отметить залихватски торчащие усы и бородку клинышком на кабальеррский манер. И хотя я мало разбиралась в шерамурских и, паче того, в моветонских обычаях, можно было предположить, что цвет его лица считался слишком загорелым для благородного дворянина.
Мадемуазель, напротив, ростом была выше не только многих женщин, но и некоторых мужчин. Одета она была в соответствии с требованиями моды, объясняющими, почему в шерамурских домах такие широкие лестницы. Но при пышных юбках и роскошном бюсте талия бывшей фаворитки отличалась угрожающей тонкостью. Не знаю, числится ли у Благого Сыска ношение корсета в ряду самых изощренных пыток, но я бы внесла его в реестр. Видимо, бледность, заливавшая лицо мадемуазель Монбижу, достигалась истинным аристократизмом – или высоким качеством белил. У любой нормальной женщины лицо бы побагровело.
– День добрый! – возгласил шевалье. – Говорят ли ваши сиятельства по-шерамурски?
– Безусловно, – Гверн выдвинулся вперед.
Я кивнула.