Лошадь без головы

– Я спрятался позади палатки торговца рыбой… – задумчиво сказал Синэ. – Тот человек прошел совсем рядом со мной. Он как будто кого-то искал, но заметил меня и быстро свернул на площадь.

– Рубло тоже вас заметил, – сказала Марион. – Он очень испугался… Это нас всех удивило.

– Вы пошли за этим человеком, – добавил Габи. – Я видел, как вы оба прошли между бараками. Человек ускорил шаг. И вы тоже.

Дети впились глазами в инспектора Синэ, как бы стараясь помочь ему в его попытке восстановить события.

– Так мы дошли до сквера, – продолжал Синэ, указывая детям на зеленую площадку. – Внезапно этот человек бросился бежать. Он рванулся вперед, как сумасшедший, и давай, давай на улицу Маленьких Бедняков. А тут он наскочил на вашу лошадку, которую вы прислонили к ограде, споткнулся о нее и шлеп наземь… А я навалился на него и стал искать наручники…

– Значит, – сказала Марион, – вас было трое на земле: вы, этот человек и наша лошадь?

– Да, лошадь без головы… – повторил Синэ, осматриваясь кругом с видом человека, который только что проснулся. – Этот субъект отбивался от меня, как черт, я даже получил от него по физиономии. Наконец мне удалось надеть на него наручники, и я дал свисток. Тассар и двое полицейских прибежали сию же минуту…

– Мы не слышали свистка, – сказал Фернан. – Слишком шумно было на площади. Но мы заметили, что Рубло поспешно бросил свой лоток. Куда же он делся?

Инспектор Синэ почесал затылок.

– На улице Маленьких Бедняков никого не было, – продолжал он. – По крайней мере, я никого не заметил, когда поднялся на ноги. Но ведь ты совершенно прав, малыш! Рубло должен был быть где-нибудь поблизости. Не иначе как кто-то нас видел: этого человека, лошадку и меня, когда мы барахтались на земле. Иначе эти миллионы, которые были украдены в поезде, никогда не вышли бы за пределы фабрики Биллетт… Только один человек мог знать, где они спрятаны, только один! И это был тот, которого я арестовал, – жулик из Малого Лювиньи. Его уже два месяца разыскивали по другому делу.

– Вот он-то и был шестым! – добавила Марион, глядя инспектору прямо в глаза.

– Да, – согласился Синэ, – он и был шестым! Некто Малляр.

– А где же он? – спросили дети.

Инспектор замялся:

– Уже две недели, как он сидит в тюрьме…

С этими словами инспектор пустился бегом в комиссариат, а ребята остались на площади одни, несколько озадаченные его поспешным уходом.

– Ничего не понимаю, – сказала Мели.

– А тут и понимать нечего, – насмешливо ответил Габи. – Все теперь ясно: этот шестой и положил ключ в лошадку! А ключ стоил сто миллионов!

– Зачем он его туда положил? – настаивала Мели.

– У него не было другого выхода, – объяснил Фернан. – Инспектор сидел на нем верхом, а этому человеку надо было во что бы то ни стало избавиться от ключа. И вот он видит рядом с собой лошадь без головы, с черной дырой на шее. Он и сунул ключ в дыру. Вот и всё! С этой минуты и начались все наши неприятности…

– Лучше бы он бросил ключ в канаву, этот дурак! – вздохнула Мели. – Бедная лошадка не пострадала бы!

А потом стали ездить журналисты.

Вокруг этого дела поднялось много шума по всей стране. Нельзя было раскрыть газету без того, чтобы не увидеть корреспонденции из Лювиньи, напечатанной крупным шрифтом на первой странице.

– Оно и понятно! – говорил Габи. – Сто миллионов, подумать только! Каждому интересно… Люди готовы удавить друг друга, чтобы только посмотреть, как выглядит такая куча денег! Десять тысяч бумажек по десять тысяч франков! А мы-то с вами видели эти сто миллионов. Ну и что? Ничего особенного! Не из-за чего падать в обморок. А вот о лошадке никто и не говорит. Все смеются над бедной лошаденкой, у которой не было ни головы, ни хвоста. Так что мы на этом деле только пострадали.

Фотографы все время шныряли по улице Маленьких Бедняков и по дороге Черной Коровы. Им хотелось сделать интересный снимок. Назойливые и самоуверенные репортеры по десять раз в день беспокоили ребят на дому или останавливали их на улице, при выходе из школы, стараясь непременно что-нибудь у них выведать.

Однажды группа сотрудников газеты „Франс-Миди“, целых двенадцать человек, в том числе два судебных репортера, задались целью выудить у ребятишек какой-нибудь сенсационный материал, который мог бы поднять тираж газеты. Но дети, даже не сговариваясь между собой, смекнули, что им расставляют сети.

Под замком уже было шесть преступников, но этого мало. Несомненно, к такому большому пирогу совались и другие. Они пока остаются в тени, но их-то и надо вывести на чистую воду. Поэтому господа журналисты задавали ребятам всевозможные ядовитые вопросы относительно того, как расположены цехи на фабрике Биллетт, как лежали почтовые мешки в кладовой, какой вид имели пачки кредитных билетов и как их подбирали с пола. На эти пустые вопросы, приправленные улыбочками и заигрыванием, ребята давали самые наивные ответы.

Журналисты были разочарованы.

– Ничего с ними не поделаешь! – сказал один из них. – Они не хотят нам помочь…

– Да что вы, мы с удовольствием! – запротестовал Габи. – Но только почему вы всё ходите вокруг да около? Если есть у вас вопрос, который очень уж хочется задать, не стесняйтесь: прямо спрашивайте любого из нас.

Журналист быстро обернулся, надеясь захватить врасплох и огорошить самого маленького.

– Сколько ты взял? – сухо спросил он Бонбона.

Бонбон ничего не ответил. Он только поднял голову, не моргая посмотрел на журналиста, засунул руки в карманы, потом медленно вывернул их, вытягивая между большим и указательным пальцами. На мостовую выпал мраморный шарик, красный нос из картона и грязный платок; к левому карману прилип запыленный леденец. Это было все. Бонбон поджал губы и громко свистнул.

– А ты?

Татав в свою очередь вывернул карманы и выронил довоенную медную монетку с дырочкой, огрызок карандаша и пустую коробку из-под лепешек от кашля.

Зидор нахмурился и быстрым рывком вывернул оба своих кармана, так что справа и слева поднялось облачко черной пыли. И… больше ничего.

– А ты, парень?

Подобно Бонбону, Габи решил, что удовольствие надо растянуть. Он очень медленно вывернул свои карманы и с большой непринужденностью высыпал из них разные сокровища: пять метров бечевки, три чудные картофелины, приготовленные для „клуба“, и еще не разорвавшуюся „гранату“. Жуан, не стесняясь, показал два пустых дырявых кармана, из которых один был вдвое меньше другого. Журналист все еще продолжал допрос, но вид у него был смущенный.

Вот дошла очередь до Марион. Маленькая собачница была казначеем всей компании и всегда имела при себе несколько франков, но в этот день у нее не было ничего: все деньги ушли на сигары для инспектора Синэ.

Марион медленно вывернула большие карманы своей мужской куртки, выронив при этом два кусочка сахару и совершенно зачерствевшую хлебную корочку.

На Фернане был праздничный костюм. Мальчик продемонстрировал два белых, хорошо проглаженных кармана, оставив их растопыренными, как два крылышка. У Берты и Мели вообще не было карманов. Они ограничились тем, что высунули языки и скосили глаза. Крикэ вращал белками. „При мне два миллиона, и мне очень не по себе“, – как будто говорили его глаза. Все это было притворством. У него, как у Берты и Мели, не было никаких карманов: мать наглухо их зашила, чтобы штанишки дольше держались. Однако ему надо было все-таки доказать свою невиновность – и он поступил еще убедительнее, чем все остальные: он повернулся, наклонил голову, закатал фуфайку и показал господам газетчикам свою тощую заднюшку.

– Сфотографируйте его! – насмешливо предложил Габи.

– Нечего на нас злиться! – сказал старший из журналистов. – Мы делаем то, что нам приказано.

– Понимаю, – добродушно согласился Габи. – Только напрасно вы так старались. Вы, верно, не знаете последней новости?

– Нет.

– Всего полчаса назад радио объявило кое-что интересное: судебный следователь распорядился, чтобы сто миллионов были пересчитаны на глазах у представителей банка.