Земля мертвых

Колонной по три отряд Черного Шатуна спустился по ступенькам на узкую пыльную дорожку, еще носящую следы былого асфальта, прошел вдоль высоких металлических оград, защищающих зеленые от морковной ботвы и разлапистых капустных кочаном огороды, свернул к пионерскому лагерю. Точнее, бывшему пионерскому лагерю – а ныне ведомственному, Октябрьской железной дороги.

У богатых свои причуды: территорию лагеря огораживала трехметровая решетка из прутьев сантиметровой толщины, выполненных в виде остроконечных пик. Вдалеке, за футбольным полем и широкой полосой из высоких, вековых лип белели трехэтажные кирпичные корпуса.

– Еще, еще идут! – послышался звонкий крик и к прутьям моментально прилипло полсотни мальчишек и девчонок возрастом от восьми до четырнадцати лет. – Дядь, дай меч подержать! Дядь, дядь, а пулеметом ваши латы пробить можно? Дядь, а вы за белых или за красных?

Ратники спокойно двигались дальше, хорошо зная по опыту – начнешь такой мальчишеской ватаге отвечать, только на глупые насмешки нарвешься. Друзья и знакомые, поехавшие вместе с отрядом, шли немного позади, образуя нестройную толпу, «обоз» – как иногда в шутку называли их дружинники. Девушка в алом платье тут же привлекла внимание пацанов и они восторженно загомонили:

– Тетка, тетка, у тебя трусы торчат! Дай за сиську подержаться! Смотри, смотри, какая задница. Да не у тебя! Ишь, обрадовалась… – Это Юля остановилась и неторопливо достала из колчана лук.

– Хочешь, ухо прострелю? – предложила спортсменка сразу всей ватаге и положила стрелу на тетиву. – Только головой не дергай, а то во лбу дырка останется.

Мальчишки моментально прыснули в заросли барбариса. Юля разочарованно цыкнула зубом, но лука не опустила. Временами то из ветвей кустарника, то из-за бетонных столбов ограды высовывалась чья-то голова, но стоило девушке повернуться, как цель тут же исчезала.

Выждав, пока «обоз» уйдет метров на сто, лучница спрятала оружие и пустилась догонять отряд.

Территория лагеря упиралась в широкую полосу отчуждения под линией электропередач, а следом начинались дачные участки. Здесь за дружиной тоже увязались мальчишки, но куда меньшим числом. Глаза у них светились любопытством и искренним восторгом.

– Дяденька, вы рыцарь? – поинтересовалась у Росина голубоглазая девчушка.

– Я русич! – гордо поправил Костя. – Ты меня с басурманами не путай!

– Тогда почему вы весь железный?

– На битву иду, чадо, берега Невы защищать.

– А можно мне с вами?

– Если родители отпустят, приходи, – разрешил Росин. – Нам каждый человек дорог.

Девчонка радостно пискнула и быстро-быстро затопала сандалиями по пыльной тропинке.

Садовые участки заканчивались у Кировского шоссе, а за ним, до самой Невы, раскинулся широкий луг. Его разделяла надвое широкая, заросшая бурьяном канава – то ли оросительная, то ли сточная. На поле выше по течению уже стояло полтора десятка больших белых шатров, еще выше, вдоль низких ивовых зарослей – столько же вигвамов. Вигвамы от шатров отделяла площадка, огороженная низкой, в две жерди, изгородью. Там, хищно кружась друг напротив друга, дрались на топорах двое латников. Грохот от ударов в щиты раскатывался на сотни метров. У изгороди толпились женщины в свитах, поневах и малицах, и ребятня – в джинсах, футболках, в шортах.

На стороне поля ниже по течению начиналась цивилизация: здесь имелись две большие армейские палатки, полевая кухня, автобус, три грязных по крышу жигуленка и один джип, а вдоль самого берега торчало три зеленых щита, сообщающих, что «Лимонад „Тархун“ – единственный напиток из натуральных трав».

– Ну вот, ливонцы уже здесь, – плечистый Юра вышел из строя, скинул на траву вещмешок и недовольно почесал кирасу под левым соском. – Опять лучшее место заняли.

– Зато викингов пока нет, – утешил его Росин. – Устраивайтесь у воды, перед рекламой, а «Глаз Одина» пусть ютится, где хочет.

Сам Костя прямым ходом направился к джипу – изрядно потрепанному «Ланд-Крузеру» с помятым левым крылом:

– Эй, Миша, ты здесь?

– Здесь я, мастер, – послышался голос от одной из палаток.

На свет вышел воин в ерихонке,[11] и бахтерце[12] с длинной кольчужной юбкой, с висящими на ремне кривым длинным ятаганом[13] и шестопером[14] и обутый в красные сафьяновые сапоги.[15] Михаил Немеровский, хозяин небольшой строительной фирмы, не имел возможности регулярно посещать тренировки, зато вполне мог позволить себе заказать совершенно аутентичный доспех, вооружение, сапоги, единственный в дружине имел официальное разрешение на ношение всей этой красоты, а кроме того – имел массу знакомых в самых неожиданных местах и организациях. В большинстве случаев именно он находил способы сделать игры и фестивали если не доходными, то по крайней мере не убыточными, получал всякие разрешения и заботился о множестве важных мелочей, без которых фестивалю не выжить.

– Это что за ужас такой, Миш? – указал Росин на рекламные плакаты, перед которыми начали вырастать купола синих, оранжевых и желтых палаток.

– Это «Тархун», мастер, – ничуть не смутился Немеровский. – Помимо этих плакатов мы с них имеем три мешка пшенки, мешок гречи и пять мешков риса, ящик масла и два ящика тушенки для полевой кухни, оплату аренды совхозного луга, гарантии для кировской администрации и целый грузовик упаковок с бутылками. Они за палаткой мастеров сложены. Надо, кстати, лимонад ливонцам и индейцам раздать: я обещал, что когда туристы приедут или телевизионщики, все будут пить только эту зеленую жидкость. Иначе неустойку платить придется.

– Ладно, раздадим, – согласился Росин. Похоже, зеленые плакаты у воды уже окупили все затраты на фестиваль. Ради этого можно и травяную настойку пососать.

– Военные две палатки дали, – продолжил свой отчет ратник. – В одну я нам пару раскладушек поставил, а вторую вам под штаб отдам. Надо только пластырь медицинский со всех аптечек стрясти и буквы наклеить. Еще полевую кухню привезли, на три дня. Потом отдать придется.

– А солдат не дали?

– Нет, не дали, – разочарованно развел руками Немеровский. – Самим, говорят, не хватает. Но я трех бомжей по дороге подобрал. Они за харч и бутылку водки на нос весь фестиваль вкалывать готовы. Сейчас яму роют, за кустами. Обнесем брезентом, будет сортир. А то, если под кусты бегать, тут к утру все вокруг провоняет. Полигон-то маленький… Чего, другого места выбрать не могли?

– Это телевизионщики, – вздохнул Костя. – Хотят заснять высадку шведов на берега Невы, а потом разгром их князем Александром Невским. Дата какая-то круглая у епархии, юбилей. Вот и стараются.

– А почему именно здесь? Он ведь верст десять ниже по течению католиков рубал?

– Единственное свободное место на реке осталось, – усмехнулся мастер. – Все остальное или застроить успели, или запакостить. Не похоже на дикие чухонские леса.

– Не похоже, – согласился ратник. – Кстати, а кто шведа играть будет?

– Завтра с Новгорода два ботика обещали подойти, ушкуйники. И еще с Питера, с яхт-клуба пара лодок должна подняться. Есть у них там что-то историческое. Я так думаю, новгородцам шведов изображать придется. В крайнем случае, дадим им кого-то из своих для толпы. Ливонцы дружину Александра Невского играть станут. Мы, как я и предупреждал, изображаем вепское ополчение. То есть, кто в доспехах – суздальскую дружину, а кто в стеганках – ополчение. А индейцы: это местное население. Чухонцы. Как они на самом деле выглядели, никто не знает – может, именно такими и были. Когда все соберутся, проведем совет мастеров, и распределим людей окончательно. Телевидение только после полудня появится, успеем.

– Нет, так нечестно, – замотал головой Михаил. – Как это: ливонцы княжескую дружину изображают?! За князя мы должны биться!

11

Ерихонка – высокий шлем с венцом (нижним краем тульи), навершием (верхним краем тульи) и репьем (металлическим украшением) на нем. К венцу ерихонки прикреплялись уши, затылок и полка, сквозь которую проходил «нос» со «щурупцем». Такие шлемы носили богатые и знатные воины, зачастую они отделывая их золотом, серебром, драгоценными камнями.

12

Бахтерец – лучшее в истории человечества металлическое защитное вооружение. Бахтерец набирался из расположенных вертикальными рядами продолговатых пластин, соединенных кольцами с двух коротких боковых сторон. Боковые и плечные разрезы застегивались пряжками или ремнями с металлическим наконечником. Для изготовления бахтерца использовалось до 1500 пластинок, которые монтировались таким образом, чтобы создать двойное или тройное покрытие. К бахтерцу наращивался кольчужный подол, а иногда ворог и рукава. Средний вес такого доспеха достигал 10–12 кг, а длина – 66 см.

Расположение пластин не позволяло добраться сквозь доспех к телу даже если воин не мог защищаться – лезвие ножа или сабли, просунутого под пластины, оказывалось повернуто параллельно телу. Одновременно бахтерец никак не стеснял подвижности человека, позволяя практически на равных рубиться с легкими степняками и легко истреблять неповоротливых и хуже защищенных западноевропейских рыцарей.

Бахтерец использовался на Руси начиная с 16 и вплоть до 18 веков.

13

Ятаган – рубяще-колющее оружие, среднее между саблей и мечом, с лезвием на вогнутой стороне клинка. Известен с 16 века в основном как оружие турецких янычар. Но помимо Турции ятаган применялся в армиях стран Ближнего Востока, Балканского полуострова и Южного Закавказья.

Некоторые ятаганы имеют двояковыгнутый клинок, обратный у основания и сабельный у острия. Эфес ятагана без гарды, рукоять у головки имеет расширение («уши») для упора кисти руки. Клинок входит в ножны вместе с частью рукояти. Общая длина оружия – до 80 см, длина клинка около 65 см, масса – до 800 г.

14

Шестопер – русское холодное оружие 15–17 веков, разновидность булавы с головкой из шести металлических пластин – «перьев» (отсюда название). Первые варианты шестопера, появившиеся в середине 14 века, имели общую длину около 60 см, треугольное сечение ребер, весили 1,8–2,7 кг. Позднее шестопер стал примерно вдвое легче. Шестопер имел рукоять, отделенную кольцом или гардой, иногда на нем ставился крюк для захвата вражеского оружия. Наибольшее распространение получил в 15–17 веках на Руси.

15

Сафьяновые сапоги – сапоги из тонкой мягкой козьей или овечьей кожи