Страница 4 из 9
– Но, подождите… – забеспокоился я. – Он же лежал на углу дома, туда невозможно допрыгнуть с лестницы, а крыша была закрыта.
– Мог дойти по карнизу. Был там такой. На шестнадцатом этаже, кажется.
– Зачем самоубийце ходить по карнизу?
– А хрен их разберет. Следов насилия на теле нет, предсмертная записка есть: «Не могу расстаться с родиной». В Америку он собирался линять. Барахло все продал, квартиру. По его адресу только паркет да предсмертная записка осталась. Так что все чисто.
– Постойте, – попытался я взять разговор в свои руки. – Если человек собирался лететь за границу, у него должны были быть собраны вещи, деньги, документы. Где все это?
– Слушайте, – наконец заинтересовался он. – А откуда у вас такое внимание к этому делу?
– Согласитесь, – достал я журналистское удостоверение, – не каждый день прохожим на головы люди падают. Вот читатели и любопытствуют, что и как.
– Его вещами тоже читатели интересуются?
– Вы же сами сказали, что нашли его квартиру пустой, – напомнил я. – Концы с концами не сходятся.
– Это уже не его квартира. – Вспыхнувший было в глазах следователя огонек погас так же быстро, как и появился, и он опять сосредоточился на печатной машинке. – Барахло он вполне мог сдать в камеру хранения, или еще где оставить. Всплывет потом, как невостребованное имущество.
– И вы не пытались узнать, где оно, почему он по карнизу гулять отправился?
– Слушай, парень, – не выдержал следователь. – На мне двадцать девять дел висит. Если буду обсасывать каждое, как леденец, на них десяти лет не хватит. Передай своим читателям, что у одного из эмигрантов от радости крыша съехала, и он к светлому будущему своим ходом полетел. Есть еще вопросы? Нет? Тогда иди отсюда. Без тебя головной боли хватает.
На улице удалось найти немножко прохлады только в тени деревьев Волковского кладбища. Я сел на скамейку перед входом, откинулся на спинку и закрыл глаза.
Итак, узнать все «на халяву» не удалось. Теперь нужно придумать, что делать дальше.
Про журналистские расследования мне самому не раз приходилось читать романы и смотреть фильмы. Вот только там никогда не объяснялось, каким образом эти лихие рыцари пера ухитряются не опухнуть с голоду, по месяцу гоняясь за каждой строчкой, если за машинописную страницу в газете платят два доллара. И то только после опубликования. На всякий случай уточню, что материалы размером больше двух-трех страниц не принимаются, и даже знаменитое «расследование», так понравившееся Валерию Алексеевичу, пришлось втискивать в пять листиков формата А-4 – да и такую исключительную роскошь позволили лишь ради убойного содержания. Итого: десять баксов. А данные я собирал почти четыре дня.
Впрочем, в книжках как-то не встречаются и следователи, ведущие двадцать девять дел одновременно.
Я достал блокнот, открыл последнюю страницу и записал все, что удалось узнать:
1) Ретнев Николай Викторович.
2) «Не могу расстаться с родиной».
Вот, кажется, и все. То, что «имущество» исчезло, и так ясно. Маловато для выводов. Я почесал ручкой за ухом и добавил:
3) Странно прыгает.
Однако озарения все равно не настало.
Интересно, а слово «Родина» в своей записке Ретнев с большой буквы написал, или с маленькой? Если сам прыгал, то наверное с большой. Однако исправлять в блокноте я ничего не стал. Никогда не поверю, что для эмигрантов родина с большой буквы начинается.
Глава 2
Дома я вытащил с полочки под подоконником кипу старых блокнотов, сложил их рядом с собой на диване и принялся перелистывать, в надежде на то, что в голову забредет какая-нибудь умная мысль.
Мысль не приходила. Не появлялась, не стучалась, не звонила. Не оставляла записок. Взамен возникали образы. В основном видения того, как «специалисты» Валерий Алексеевича могут добывать финансовые средства из несостоятельных должников. Не знаю, кому как, а мне известна только одна схема, классическая: утюг спереди, а паяльник сзади. Каждый раз в заднем проходе начинало неприятно чесаться и я принимался лихорадочно перебирать старые записи. Увы, помочь они мне никак не могли. И главная проблема заключалась в том, что я привык записывать то, что рассказывают, а не вынюхивать то, что скрывают.
Тем, у кого при слове «журналист» тут же возникает образ великолепного Пандора[3], советую открыть любую ежедневную газету. Из уголовной хроники вы почти наверняка обнаружите от силы пару заметок, причем скорей всего – пересказ сводки ГУВД. Остальное пространство занимают информашки о том, что было, что будет; статья о замечательном человеке, стоны по транспорту, плачь о лекарствах, немножко политической ругани, пара полезных советов, душевный материальчик о хорошем и положительном, и очень похожий – о плохом. Так вот, уголовщина и политика, – это не ко мне, к этой кормушке «черную кость» не подпускают, а все остальное – имею честь представиться: Стайкин, Сергей Александрович, газета «Час Пик», отдел социальных проблем. Что унюхаю, о том и пишу, – могу про помойку, могу про вернисаж, могу про лекарства, могу и про асфальт, каждый день новое, из расчета по два доллара за опубликованную машинописную страницу.
Я захлопнул блокнот, швырнул его в стену и откинулся на жалобно скрипнувшую спинку дивана.
Нет, конечно, у меня, как и у всякого репортера, бывали свои громкие расследования, – но это когда все орут в полную глотку: «Держи вора!», а внимания никто не обращает. А тут ты как раз мимо проходишь, глазками зыркаешь, ушками поводишь, и карандаш наготове… И с лекарствами так было, и с гуманитарной помощью. Все знают: крадут. Просто никто внимания не обращает. Расследуй – не хочу, никто даже на ботинок не плюнет, всем начхать. Еще и кофе нальют, чтобы не так скучно было. А здесь… Будь ты хоть журналист, хоть токарь, хоть библиотекарь, хоть малиновый орангутанг с верховьев Амазонки – никаких шансов.
Сразу стали вспоминаться разные боевики, где главному герою на первой же странице бьют морду, дабы не совался куда не следует. Счастливчики. Стукни меня сейчас кто-нибудь по носу – появится хоть мизерная зацепка. А так – глухо.
Я слазил в карман куртки за блокнотом, открыл на последней странице. Там хранилась вся добытая информация:
1) Ретнев Николай Викторович.
2) «Не могу расстаться с родиной»
3) Странно прыгает.
Небогато. Я взял ручку и приписал:
«В случае моей гибели даю согласие на то, чтобы мои органы использовались в качестве донорских».
Может, хоть какая польза будет, если «специалисты» Валерия Алексеевича окажутся слишком напористыми. Впрочем, если снаружи погладят утюгом, а изнутри паяльником, органов может и не остаться.
Я сходил к книжной полке, снял томик «Записок о Шерлоке Холмсе», полистал. Если верить Конан Дойлю, мне надлежало пару суток подымить табаком в запертой комнате и хорошенько подумать над собранными доказательствами. Тогда ответ явится сам собой. Увы, я не курю, а потому поставил британского гения обратно, к «Словарю синонимов» и «Шри Ауробиндо», и опять взялся за старые записи.
В большинстве своем здесь попадались лекарства: цены, аптеки, производители. Иногда – благотворительные организации. Пара церквей, одна секта. Заметка про некоего «Сибирского самородка», очень лихо нагревшего небольшое питерское издательство и довольно известного английского философа. Таблица «продления жизни», где я пытался свести воедино медицинские советы о том, какие продукты полезны для здоровья, а какие вредны. Проштудировав три справочника, я обнаружил, что все полезные продукты крайне вредны для здоровья, и наоборот, после чего бросил сие занятие. Нашел схему самодельной антенны ДМВ. К сожалению, к этой схеме у меня не хватало телевизора. Адреса и телефоны нескольких строительных фирм. Это к материалу о жилищных проблемах. Здесь тоже воруют все, но получается у них как-то по кругу, а потому и убытков никто почти не несет – только транспортные расходы. Несколько страниц, усеянных жирными параграфами: просто значки § с добавленными трехзначными числами и комментариями из двух-трех слов, значение которых уже улетучилось из памяти. Все это озаглавливало имя, фамилия и телефон.
3
Мой коллега из комедийного сериала про Фантомаса.