Царская дыба

И тем не менее, селений вдоль рыбного озера хватало, и время от времени кто-то по нужде, по лени или по глупости пытался пройти от одной деревни до другой пешком. Десятки ног постепенно натоптали извивающуюся мимо бездонных топей или пахнущих кислятиной, подернутых изумрудным слоем ряски вязей тропу, проходимую для конного или пешего, но уже недоступную для повозки или волокуши.

Среди путников теперь не осталось верхом ни единого человека: на спинах вялых меринов и понуривших головы лошадей покачивались объемные сумки и тюки, да и у людей рюкзаки легкими не казались. Потому болтать на ходу никого не тянуло – шли молча, тяжело вдавливая ноги в сырую землю, временами выжидательно поглядывая на небо.

Тропа то выводила путников к самой воде, позволяя полюбоваться безграничным озерным простором, то отворачивала в глубину леса, огибая прибрежные болота, то насквозь прорезала шелестящие камышовые заросли. Наконец берег озера повернул к западу, и путники окончательно углубились в светлый редкий березняк.

После полудня опричник дал отряду возможность отдохнуть. Лошадям отпустили подпруги, давая возможность пощипать хрусткой тонколистой осоки, людям Прослав роздал копченых лещей. Получилось по полрыбины на человека – обед, может, и не сытный, но быстрый и вкусный.

Подкрепившись, двинулись дальше. Теперь тропа шла практически по прямой, лишь изредка огибая пятна неглубоких заиленных луж, редкие, но густые ольховники, перегибаясь через полусгнившие древесные стволы. Временами под ногами начинало чавкать, но высоко вода не поднималась, и дело ограничивалось намокшими сапогами.

Когда люди уже начали подозревать, что весь окружающий мир состоит только из осоки, берез и хлюпающей под ними жижи, земля вдруг пошла наверх, между деревьями появился просвет, и вскоре они вышли к далеко вытянувшемуся в длину свежевспаханному полю, по краям которого стояли два дома.

– Боровиково… – с облегчением передернул плечами Зализа. – Стало быть, не заблудились.

Задерживаться в селении путники не стали: пока день не кончился, нужно пройти как можно дальше. Хозяева, не доверяя незваным гостям, из изб даже не выглянули – так и разминулись, не увидев друг друга, случайные прохожие с отвыкшими в глуши от общения хозяевами лесной деревеньки.

– Теперь недалеко! – Пока отряд двигался вдоль поля, опричник успел обогнать длинную колонну и теперь шел во главе. – К озеру выберемся, сразу на ночлег и встанем. Тут комары сожрут.

Ему никто не ответил, хотя люди все-таки слегка взбодрились, предвкушая обещанный отдых. Солнце уже заметно опустилось к горизонту, и до привала в любом случае оставалось совсем немного времени.

Зализа поглядывал на небо тревожно. Он знал, что если они до темноты не успеют дойти до Желчи, то ночевать придется на болоте, что сулит больше мучений, чем отдыха. От Ершово до речушки с желтоватой болотной водой немногим больше трех десятков верст. Расстояние для пешца большое, но одолимое. Тем паче, что люди все отдохнувшие, ни в дальнем переходе, ни на работах, ни в бою вчера незанятые. Однако солнце опускалось все ниже, в лесу становилось прохладнее, над травой начал виться вечерний туман, в воздухе загудели оголодавшие комары.

– Не пора ли останавливаться, Семен Прокофьевич? – нагнал его пожилой боярин. – Место нужно отыскать для ночлега, пока не стемнело.

Евдоким Батов, собравшийся в поход вместе с осевшими в Кауште иноземцами и государевым человеком, был опытным воином, ходил в походы и на Литву, и на Казань, прикрывал южные рубежи от турецко-татарских набегов, и к его мнению стоило прислушаться. И все же… И все же, по лесным тропам вкруг Чудского озера ходить ему не приходилось, и мест здешних он совершенно не знал.

– Еще немного, боярин Евдоким, – покачал головой Зализа. – Место впереди должно быть хорошее.

Тропа уперлась в реку в тот час, когда опричник уже отчаялся ее увидеть и начинал опасаться, что заблудился в однообразном березняке. Бурая лента воды ничем не выделялась на фоне остального леса – ни кустов по берегам, ни склонившихся над руслом плакучих ив. Просто зеленый травяной слой немного понижался и сменялся темной торфяной водой. Перепутай они направление – могли бы неделю идти вдоль русла на расстоянии полусотни шагов, и не заметить.

– Брод где-то здесь, – опричник торопливо разделся. Скинув рясу и порты, скатал их в плотный рулон, положил на голову и вошел в воду. – Ух, холодная!

Глубина сразу у берега оказалась выше колен, но дальше увеличивалась не торопясь, на самой стремнине добравшись только до пояса.

– Нормально, – удовлетворенно кивнул опричник, выбравшись на другую сторону, и поворачиваясь к остальным участникам похода. – Он самый. Лошадям едва по брюхо будет. Переводите.

Мужчины начали раздеваться, совершенно забыв, что среди них присутствует девушка. Та, громко фыркнув, демонстративно отвернулась.

– Может, тебя верхом перевезти, боярыня Юлия? – поинтересовался русобородый витязь, ехавший с ней всю дорогу бок о бок.

– Ты, Варлам, лучше посмотри на том берегу, чтобы любопытный кто не остался, – покачала головой девушка. – Да сам не оглядывайся!

Впрочем, все путешественники слишком устали за долгий переход, чтобы заниматься мелким шкодничеством и, перебравшись через реку, мужчины оделись, подняли рюкзаки обратно на плечи и двинулись дальше. Вскоре березняк заметно погустел, среди расчерченных белыми полосками стволов появились кряжистые клены, высокие тополя, островки ольхи. Осока под ногами сменилась густыми голубыми полями цветущих колокольчиков, перемежающихся ослепительно-белыми ландышами. Тропа пошла резко наверх и в быстро сгущающихся сумерках впереди раскинулось бескрайнее Чудское озеро.

В лицо ударил свежий ветерок, снося комариные стаи обратно в заболоченный лесок, и люди, не дожидаясь команды, стали скидывать рюкзаки, снимать поклажу с лошадей, ставить палатки. К тому времени, когда к лагерю вышли Юля и боярин Варлам, вдоль невысокого обрыва вытянулось рядком восемь синих, оранжевых и красных капроновых куполов вперемешку с расстеленными на земле медвежьими, волчьими и бараньими шкурами.

– Ты не замерзла, боярыня? – спросил Варлам.

– В общем-то, еще не отогрелась, – пожала плечами та. – А что?

– У меня шкура медвежья есть. Хочешь, можешь в нее завернуться.

Девушки покосилась на него с некоторым ехидством.

– Да нет, боярыня, – покачал головой Варлам. – Это не в откуп, это просто, чтобы согреться.

Нынешней зимой, во время похода встреч ливонцам местные бояре попытались девушку высмеять и заставить выполнять при рати женскую работу. Однако она подбила самого нахального из воинов на спор – кто лучше стреляет – и наголову разгромила. Так и получилось, что женскую работу, по закладу, должен был теперь выполнять проигравшийся сын боярина Батова Варлам. Смущенный боярин, боясь позора и насмешек, предложил назначить откуп, и Юля его простила – но вот откуп так до сих пор и не назначила. Никак ничего придумать не могла. А потому каждый вопрос боярина со словом «хочешь?» носил явно двусмысленный характер.

– А сам-то как?

– У меня зипун теплый…

– Да ладно, – пожала плечами девушка. – Можем ведь и вместе лечь, теплее будет. Ты ведь со срамными намерениями лезть не станешь?

– Упаси Господь, боярыня Юлия, – испуганно перекрестился сын боярина Батова. – И в мыслях не имел!

Девушка вздохнула. Это точно, срамных мыслей в ее отношении Варлам не имел. Может, как ехидно предсказывали Зинка с Ингой, девок в своих деревнях он и вправду брюхатил, но в ее отношении вел себя в высшей степени уважительно. Даже когда они почти неделю только вдвоем путешествовали через зимний лес. И когда она обещала, что готова на любую благодарность после подаренного им перстня. И когда намекала, что ночует одна в целой избе. Пожалуй, единственным способом определить, насколько страстен бывает боярин середины шестнадцатого века, оставалось согласиться на его предложение и выйти за Варлама замуж. Однако, боярин желал обзавестись не меньше чем пятью сыновьями, и такая перспектива воспитанную в совершенно других традициях Юлю изрядно пугала.