Страница 1 из 14
Вадим Проскурин
Прививка от космоса
ГЛАВА ПЕРВАЯ
МИМИР: ПРИБЫТИЕ
Гиперпространство – это ад. Так скажет любой сетлер, если вам, конечно, доведется поговорить с сетлером лицом к лицу. Людей, переживших два гиперпрыжка и оставшихся после этого не только в живых, но и с нормальной психикой, можно пересчитать по пальцам. Один гиперпереход выдерживает почти любой здоровый человек, но потом в организме что-то надламывается и получается, что путешествие в дальний космос становится путевкой в один конец. Бывают, конечно, исключения, но они только подтверждают правило.
Что именно происходит в организме в момент прыжка, толком никто не знает. Говорят, эти изменения очень просто описываются в терминах квантовой физики, но перевести их на понятный человеческий язык не удалось пока никому. Слова могут передать только общий смысл – в гиперпространстве человек чувствует себя ОЧЕНЬ плохо.
С точки зрения внешнего наблюдателя гиперпрыжок занимает один квант времени. Сколько это составляет в долях секунды – неизвестно, да и не важно, потому что любому дураку понятно, что квант времени – это очень короткое мгновение. Но если посмотреть изнутри…
Изнутри прыжок кажется вечностью. Исчезает само понятие времени, пространство превращается в вязкий удушливый студень, сжимается, обволакивает, геометрия вселенной искажается и каждое движение отдается в теле мучительной болью. Нельзя пошевелить ни рукой, ни ногой, нельзя моргать, нельзя даже дышать. Каждый удар сердца отдается леденящей болью и вскоре оно останавливается. Ты превращаешься в живого мертвеца, ты не дышишь, твое сердце не бьется, но ты все чувствуешь, ты ждешь смерти, но она не приходит, потому что вся вечность телесных мучений и душевного ужаса умещается в один-единственный неимоверно растянутый квант времени.
А потом все проходит. Только что тебя рвало на куски, и вдруг ты видишь, как металлические руки фибрилляторов медленно уползают в потолок капсулы, ты слышишь их тихое шипение и вдруг понимаешь, что все кончилось и ты снова жив. И вечность ада, которую ты только что пережил, начинает казаться далекой и ничего не значащей. Рубикон перейден, обратной дороги нет и кого волнует, что чувствовал Цезарь, когда ехал на коне по мосту?
Снова раздается негромкое шипение, крышка капсулы начинает медленно подниматься. Тусклое внутреннее освещение размазывается по внутренностям жилого отсека и становится еще более тусклым. Впрочем, «жилой отсек» – это слишком сильно сказано. Восемь кубических метров – не отсек и даже не каюта, а всего лишь купе. Но когда все путешествие занимает только один час, большего и не нужно.
Я осторожно приподнимаюсь и пытаюсь сесть. Ничего не получается – вначале надо отстегнуть ремни. А заодно вспомнить, что вокруг невесомость, а значит – нельзя забывать об осторожности. Если, не дай бог, неподвижно зависнешь в центре отсека и не сможешь дотянуться до стен… Нет, от этого не умирают, в невесомости можно двигаться, например, сняв рубашку и с силой отбросив от себя, но залезать в холодный скафандр полуголым – удовольствие сомнительное. А если поползешь за рубашкой вдоль стены, есть опасность не уложиться в четверть часа, отведенные на высадку, и корабль уйдет в следующий прыжок, который ты, скорее всего, не переживешь.
Забавно, как представлялись межзвездные путешествия нашим далеким предкам. Гигантские космические «Титаники», набитые сложнейшим оборудованием, управляемые многочисленной командой, в ходовой рубке седой капитан напряженно всматривается в экраны… Тьфу! Романтика, блин…
Нет в дальнем космосе никакой романтики. Вся романтика вдребезги разбивается об одно-единственное обстоятельство – совершить межзвездный полет можно только раз в жизни. В дальнем космосе не продают билеты туда и обратно, все билеты только в один конец.
Бывают, конечно, случаи, когда сетлер попадает в безвыходную ситуацию и ему ничего не остается, кроме как вбить в корабельный компьютер последнее послание и отправить корабль в последний путь. Последний путь – только для человека, корабельное железо даже не замечает гиперпрыжка.
В одном случае из десяти человек выходит из второго прыжка живым. В одном случае из ста – живым и здоровым. Но остальные девяносто девять отчаявшихся ребят и девчат отправляются прямо в крематорий, иногда с промежуточной остановкой в дурдоме.
В дальнем космосе нет ни туристов, ни разведчиков, ни грузоперевозчиков, ни коммивояжеров. Любой полет к чужой звезде всегда становится эмиграцией без всяких шансов вернуться обратно (экстренные обстоятельства с последующим чудом не в счет). А когда ты не просто путешествуешь, а эмигрируешь, романтика неуместна.
Я осторожно распутываю ремни, фиксирующие меня на ложе. Застежки специально устроены так, чтобы расстегнуть их было непросто. Считается, что сетлер, справившийся с этим делом, окончательно оправляется от нервного потрясения и становится достаточно сосредоточенным, чтобы не натворить глупостей при посадке. Вроде бы эта нехитрая процедура снижает смертность сетлеров на несколько процентов.
Скафандр висит на стене у изголовья капсулы, уже раскрытый и готовый к употреблению. Залезть в него, загерметизироваться и прогнать цикл самопроверки – дело нескольких минут. После этого остается только переключить тумблер, расположенный на стене прямо под рукой, и все, больше ничего от тебя не зависит, все остальное сделает корабельный компьютер. Он откачает воздух из жилого отсека, откроет люк и аккуратно выпихнет сетлера за борт специальным манипулятором. На этом миссия корабля по доставке пассажира считается завершенной и корабль с чистой совестью может перейти к следующему пункту программы. Если, конечно, считать, что у корабельного компьютера есть совесть.
Никакой романтики. Вместо красивого пейзажа за обзорным окном – тесная, темная и душная каморка без малейших намеков на иллюминаторы. Вместо неимоверного количества приборов, экранов и контрольных лампочек – четыре ремня, две кнопки и тумблер. Вместо долгих лет учебы в академии – зачет по пользованию антигравом и получасовой предполетный инструктаж. Вместо огромной ответственности и великой гордости за профессию – простая цепочка действий, с которой справится и шимпанзе: лег в капсулу, нажал кнопку готовности, ждешь кошмара. Кошмар пришел – терпишь. Реанимация отработала, капсула открылась – отстегиваешься. Ползешь к скафандру, залезаешь внутрь, нажимаешь кнопку, ждешь зеленой лампочки, дергаешь тумблер и все, добро пожаловать в ад.
Я осторожно переваливаюсь через край капсулы и ползу к скафандру по специальной лесенке, не забывая цепляться за скобы не менее чем двумя конечностями в каждый момент времени. В фильмах сетлеры преодолевают путь от капсулы до скафандра одним красивым прыжком, но я сейчас не в фильме. Да и инструктор все время повторял, что свободное парение в невесомости надо отрабатывать на Земле, а каждый, кто считает иначе – мазохист.
А вот и скафандр. Хватаюсь за специальные скобы на стене, подтягиваюсь на руках, сую ноги внутрь, отталкиваюсь и проваливаюсь в холодное и жесткое нутро. Почему-то скафандр кажется потным. Ничего страшного, можно и потерпеть, это ненадолго.
Кнопка на животе, почти как у Карлсона из древних сказок. Нахожу на ощупь и нажимаю. Лицевой щиток прижат к стене, поле зрения не превышает квадратного фута. За спиной раздается негромкий свист, переходящий в натужное поскрипывание – это манипуляторы начали процедуру герметизации. Перед глазами заморгала красная точка, скоро она станет зеленой и тогда можно будет покидать корабль. Надо только немного подождать, совсем немного, минуты две-три.
Звуки становятся приглушенными и почти неслышимыми. Это хорошо, это значит, все идет по плану. Осталось совсем немного… есть! Контрольная лампа горит равномерным зеленым светом. К выходу в открытый космос все готово.