Перстень с печаткой

«Наверняка что-то в нем есть, если Марианна могла умереть за свои убеждения, — подумал Кальман. — А она ведь не принадлежала к рабочему классу. Одно небо знает, что в нем такого».

— Меня считали, — продолжал Шалго, — специалистом по делам коммунистов. Я сейчас не хочу разбираться в их теории — это в данный момент не интересно. Я очень много раздумывал также над тем, почему к этому движению присоединяется столько интеллигентов.

— Вы считаете возможным, что после войны англосаксы окажутся против Советского Союза? — спросил Кальман.

— Сейчас я вам скажу такое, что ахнете, — заинтриговал Кальмана Шалго. — Я за последние недели прочитал несколько разведывательных донесений. Английская разведка пытается установить контакт с людьми Канариса. Возможно, и с самим Канарисом. Я даже считаю вполне вероятным, что они еще во время войны договорятся с ними выступить против Гитлера и Советского Союза.

— Как так против Гитлера?

— Да хоть бы так, что люди Канариса уберут Гитлера, чтобы сохранить германскую военную машину и предотвратить вторжение советских войск в Европу.

— Вы плохо знаете англичан, — возразил Кальман и убежденно продолжал: — Англичане не любят коммунистов, это факт, но они джентльмены и не склонны к подобным аморальным действиям.

— Не обижайтесь, молодой человек, если я скажу, что вы в политике профан. Не имеете ни малейшего представления о ней.

Кальман встал, потянулся, расправил свои закоченевшие конечности. Воздух в камере был тяжелым и затхлым, затрудняющим дыхание.

Вдруг в тишине прозвучали обрывки разговора, нарушившие тишину. Послышались шаги. Кто-то спускался по ступенькам в подвал.

Кальман подал знак Шалго, чтобы тот не шевелился.

— Смена часовых, — шепнул он. — Сейчас часовой старой смены уйдет, а новый проверит все камеры. Слышите? Приближается.

— Ничего не слышу.

— Тогда вы просто глухой. Прислушайтесь и не сопите. Вот он подошел к нашей двери. — Кальман услышал, как часовой осторожно отодвинул задвижку и заглянул в глазок. — Теперь он вышел из подвала, — прошептал Кальман. — Слышали, как хлопнула дверь? Выходит во двор, поворачивает направо, идет к воротам… — Вдруг Кальман резко обернулся; лицо у него было взволнованное. — Вставайте и не удивляйтесь, вставайте быстрее! Хотите рискнуть?

— Что вы задумали?

— Рискуете или нет?

Шалго с глупым видом уставился на возбужденного молодого человека.

— В нашем распоряжении двадцать минут. Или мой план удастся, или нас подстрелят, и тогда мы избежим пыток. Я знаю виллу как свои пять пальцев, а сад еще лучше. Ну так как?

Толстяк пожал плечами.

— Что я должен делать?

Кальман подошел к двери. Лег на спину на бетонный пол ногами к двери.

— Придавите меня коленом и душите. Я буду орать, а вы, не жалея, лупите меня, лупите изо всех сил. Если часовой откроет дверь, отскочите в сторону; если он упадет, немедленно хватайте его автомат.

Шалго наступил коленом Кальману на грудь, начал душить его и колотить. А Кальман стал что есть мочи вопить. Несколько раз он ногой ударил в дверь. Они услышали, что часовой подбежал к двери. Посмотрел в глазок, затем быстро распахнул дверь.

— К стенке! — рявкнул он, держа автомат на изготовку.

Шалго, задыхаясь, поднялся, лицо у него налилось кровью, он прислонился к стене, тяжело дыша и пытаясь что-то объяснить часовому.

— Молчать! Свинья! — заорал эсэсовец и шагнул в камеру, направив автомат на Шалго. Одновременно он бросил взгляд на распростертого на полу Кальмана.

— Встать!

Кальман пошевелился. И вдруг молниеносным движением левой ноги он носком ботинка зацепил за пятку охранника, а правой ногой ударил его по коленной чашечке. Эсэсовец упал как подкошенный; головой он ударился о стену. Шалго тут же навалился на него всей тушей. Они с Кальманом быстро связали его и в рот воткнули кляп.

— Снимите ботинки и возьмите их с собой, — тихо сказал Кальман.

Через несколько мгновений они уже бежали по коридору. Прижимаясь к стене, поднялись по ступенькам. На площадке остановились. Кальман заглянул в окно, ведущее в полуподвальное помещение. Коридор был погружен в темноту. Он кивнул Шалго, чтобы тот следовал за ним, открыл окно, влез на подоконник и осторожно спустился в коридор. Шалго проявлял теперь максимум расторопности, теперь он не производил впечатления неповоротливого толстяка. Через несколько секунд он уже сидел верхом на подоконнике; ловко перекинул ноги и с помощью Кальмана бесшумно спрыгнул на пол. Кругом стояла давящая тишина. Кальман махнул своему спутнику рукой и на цыпочках подкрался к своей комнате. Неслышно, как его учили на курсах разведчиков, открыл дверь и вошел. За своей спиной он слышал приглушенное дыхание Шалго.

Заперев дверь, он предостерегающе приложил палец к губам, затем достал из тайника револьвер и отдал его Шалго. Тот жестом показал, что на нем не держатся брюки и что на ботинках нет шнурков. Кальман достал из шкафа поясной ремень и отдал Шалго. Затем открыл окно. Моросил теплый майский дождь. В воздухе стоял свежий аромат сирени.

Без всяких приключений они добрались до развесистых кустов, скрывавших ограду, осторожно встали, плотно прижимаясь к ограде. Было так темно, что Кальман и Шалго еле различали друг друга. Кальман склонился к уху старшего инспектора.

— А теперь осторожнее, — прошептал он. — Ухватитесь за прутья ограды, встаньте на каменную кладку, затем на мои руки.

Шалго кивнул. Быстро взобрался на верх ограды, перемахнул через нее. Прижимаясь к прутьям, спустился вниз и приник к земле.

Кальман легко подтянулся. Он уже был на ограде, когда услышал быстрые шаги приближающихся караульных. Перекинул ногу. В это время завыли сирены и кто-то заорал:

— Тревога!

Кальман спрыгнул на мягкую землю рядом с Шалго, и они помчались, пригибаясь к мокрой траве, по направлению к густым зарослям кустарника.

А сирены продолжали зловеще выть, выть, не переставая…

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

1

— Могу я пригласить вас на коньяк, коллега? — спросил профессор Акош Кальмана Борши, когда они вместе возвращались в отель с заключительного заседания конгресса. Вежливо пропустив профессора вперед, Кальман проследовал за ним в кафе при гостинице.

Они выпили. Коньяк был отличный.

— Да, — продолжал профессор, — должен поздравить вас с успешным выступлением, но чем вы так угнетены? Насколько мне известно, в июне вы собираетесь жениться?

— Если все будет в порядке, господин профессор.

— Сколько вам лет, дорогой коллега?

— В день свадьбы мне будет сорок три.

— А Юдит?

— Ей недавно исполнилось двадцать три.

— Ну так вы же молодец, милый мой.

В этот момент в кафе вошли представители французской делегации, и академик Корзье, едва завидев Акоша, оставил своих коллег и заспешил к нему, улыбаясь во весь рот и еще издали протягивая ему сразу обе руки. Меньхерт Акош, извинившись перед Кальманом, стремительно вскочил из-за стола. Ученые обнялись.

Кальман неподвижно сидел, откинувшись в кресле, и думал о своем.

Минувшие восемнадцать лет сильно изменили Кальмана Борши не только внутренне, но и внешне. Он возмужал, стал видным мужчиной. Никто не знал, почему Борши вдруг бросил преподавательскую работу и стал физиком-атомником. Вернее, один человек знал — это был полковник Эрне Кара.

Когда в сорок четвертом году Кальман Борши и Оскар Шалго бежали из застенков гестапо, им, хоть и с большим трудом, удалось пробраться к Гезе Такачу, граверу с текстильной фабрики «Гольдбергер», который спрятал их: несколько дней они скрывались в угольном погребе одноэтажного домишки на улице Апат, в ожидании, когда за ними придет Шандор Домбаи. Оба они были совершенно равнодушны к тому, что в последнее время происходило с ними, но успешный побег возродил в них жажду жизни.

Кальман и Шалго разговаривали мало. Больше думали каждый о своем или просто, без всяких дум в голове, лежали и молчали. Кальман был сражен гибелью Марианны. Ему было стыдно, что он остался в живых, и мало-помалу им овладела навязчивая мысль, что, продолжая жить, он совершает преступление против Марианны.