Страница 24 из 59
У него была большая голова, бычья шея и живые зеленые глаза; когда он жевал орешки, у него очень заметно перекатывались желваки. Кожа вокруг рта была сероватой и шершавой, как наждачная бумага. Руки его были под стать всему остальному — пальцы-сосиски, запястья в узлах вен. Шлюха, с которой он разговаривал, курила сигаретку, наблюдая за отражением красного огонька в зеркале позади барной стойки; должно быть, ей хотелось казаться равнодушно-надменной, однако всякий раз, когда отвечала ему, ее голос снижался до шепота.
Его-то голос я слышал прекрасно: никогда не забуду этот гнусавый выговор; таким голосом не говорят, а приказывают. Вот и теперь он отчитывал девицу за то, что она слишком много пьет: его бар — не место, где каждая шлюха может накачиваться спиртным на халяву.
Ранее я сказал, что никакого плана у меня не было. Это не так. У каждого алкоголика всегда есть план; пусть глубоко в подсознании, он всплывет наружу, когда придет время.
Я соскользнул с обитого винилом стула. По пути я чуть было не отпил пива из бокала; в бытность пьющим я никогда не оставлял на столе недопитого. От старых привычек не так-то легко избавиться.
У входа к бильярдную я приметил прислоненный к стене кий и взял его в руки. Кий был тяжелый, сужающийся книзу. Я медленно двинулся в его сторону. Поначалу он не заметил меня, болтая с барменом и поедая арахисовые орешки. Тут взгляд его зеленых глаз остановился на моей персоне, он прищурился, словно оба его глаза соединяла некая пружинка на переносице, отряхнулся и уставился на меня.
— Ты на моей территории, ублюдок. Начинай — и ты проиграешь. Уйдешь — никто тебя не тронет.
Я молча подходил к нему все ближе и ближе. Я заметил, как изменилось выражение его глаз, он нагнулся за бутылкой, в карманах его зазвенели монетки, одна нога оперлась на подставку. Тут он понял, что уже слишком поздно, правая рука его поднялась, защищая лицо.
Это неправда, что зло — абстрактное понятие. Злодеяние всегда убийственно конкретно и от этого еще более отвратительно.
Ухватив кий двумя руками за заостренный конец, я с силой развернул его в воздухе, как бейсбольную биту; тяжелая рукоятка, тоненько свистнув, обрушилась на его переносицу. Послышался глухой удар; глаза его едва не вылезли из орбит, он рухнул на усыпанный окурками и арахисовой шелухой пол. Он лежал скрючившись, закрыв лицо руками; из-под его пальцев ручьем бежала кровь. Говорить он не мог, только дрожал всем телом. В баре воцарилась мертвая тишина; никто — ни бармен, ни проститутки, ни посетители, ни полураздетая мулатка-стриптизерша — не проронил ни звука. Застыв точно статуи, они неподвижно стояли в клубах сигаретного дыма.
Тут я услышал, что крутят телефонный диск, и вышел на улицу.
На следующее утро я вернулся в Нью-Иберия, прихватив с собой мотыля, дождевых червей и другой приманки. День выдался ясный и теплый, и свободных лодок у меня практически не осталось. Все время, пока я обслуживал посетителей, стоя за прилавком, я смотрел, не покажется ли машина шерифа, но дорога была пуста. В полдень я набрал номер рабочего телефона Майноса П. Дотрива.
— Мне нужно приехать к тебе. Есть разговор.
— Нет, тебе не следует показываться в Лафайете. Я сам приеду.
— Что так?
— Не думаю, что тебя там будут рады видеть.
Через час около станции притормозил автомобиль, он припарковал его неподалеку и направился ко мне, по привычке пригнувшись на пороге магазинчика. На нем были полотняные брюки, мокасины из блестящей кожи, светло-голубая спортивная рубашка и галстук в красную и серую полоску, с ослабленным у ворота рубахи узлом.
Его коротко постриженные светлые волосы сверкали на солнце. Он огляделся и с улыбкой обратился ко мне:
— Здорово тут у тебя.
— Спасибо.
— И что тебе здесь-то не сидится?
— Что будешь — кофе или шипучку?
— Не пытайся заговорить мне зубы. Ты у нас герой дня. Я даже на работу опоздал сегодня утром, мне ночью позвонили и рассказали о незабываемом ночном представлении в баре «Джунгли». Я же говорил тебе, что мы не занимаемся подобными вещами. Наше дело — бланки заполнять, сообщать этим засранцам об их правах и убеждаться, что им дали адвоката. Слышал, крови было столько, что пришлось тряпкой вытирать.
— На меня уже есть ордер?
— Он не стал писать заявление, хотя к нему в больницу и приходил помощник шерифа.
— Он хотя бы опознал меня?
— Да этого и не надо. Одна из его проституток записала номер твоей машины. Эдди Китс не любит иметь дело с законом, так что не беспокойся, никто к тебе с наручниками не явится. Но вот с лафайетскими легавыми тебе тоже лучше не связываться. Не очень-то приятно, когда в твоем округе появляется некто и начинает лупить людей кием по переносице.
— Сами виноваты. Надо было привлечь его, когда он мне по причинному месту врезал.
— У тебя нездоровый вид.
— Я плохо спал в последнее время. Так что претензии потом, ладно?
— Ну, знаешь... Я всегда знал, что от тебя всякого можно ожидать, но такого... Ты же его чуть не убил.
В магазин вошли два рыбака и купили приманку и дюжину бутылок пива. Я ссыпал деньги в старый кассовый аппарат.
— Давай-ка прокатимся, — предложил я ему.
Я оставил станцию на Батиста, и мы с Майносом побрели к моему пикапу. Солнце так и пекло.
— Я позвонил тебе сегодня не просто так, — сказал я. — Если тебе не нравятся мои методы, мне очень жаль. Но пойми: не я искал неприятностей, они сами меня нашли. Так что не стоит отчитывать меня в моем собственном магазине, на глазах у моего помощника и покупателей.
— Тоже верно.
— Я никогда раньше так не делал. Неприятное ощущение.
— Всегда трудно играть по чужим правилам. Но если уж ты и решился врезать кому-то кием по башке, то лучшей кандидатуры, чем Эдди Китс, и не придумаешь. Помнишь, я рассказывал, что он поджег проститутку? Так в его досье есть кое-что похуже. Вот, к примеру, год назад был похищен ребенок охраняемого свидетеля. Как ты думаешь, где мы его нашли?..
— Тогда почему вы его не уберете?
Он не ответил, только уставился на негров-рыболовов, сидевших на берегу залива.
— Уж не используете ли вы его как информатора?
— Мы не используем для этих целей убийц.
— Да ладно. Для вас все средства хороши.
— Гангстеров — никогда. Наше ведомство обходится без них. — Он смотрел мне прямо в глаза, на его щеках появились красные пятна.
— Так почему бы вам тогда не упечь его за решетку?
— Ты, наверное, думаешь, что на работе мы только самолетики пускаем. Вовсе нет. Мы делаем много такого, о чем ты даже не подозреваешь. Мы не охотимся за одним человеком, наша цель — накрыть как можно больше этих подонков одни ударом. Единственный способ это сделать — заставить одних давать показания на других. Надо потерпеть.
— Вы хотите добраться до Буббы Рока, так ведь? И поэтому собираете досье на все его окружение, а тем временем его молодчики разгуливают по округе с бейсбольными битами.
— Ничем тебя не проймешь. И вообще, зачем ты мне позвонил?
— Поговорить про Департамент по делам иммиграции.
— Послушай, я сегодня не завтракал. Давай остановимся где-нибудь и перекусим.
— Ты знаешь, что этот Монро из департамента вынюхивает что-то в окрестностях Нью-Иберия?
— Ну да, я про него слышал. Ты беспокоишься за девочку, что живет у тебя в доме?
Я ошарашенно уставился на него.
— У тебя есть удивительное свойство — все время попадаться нам на глаза. Останови-ка здесь, я правда хочу есть. Кстати, тебе придется меня угостить, я забыл дома бумажник.
Я остановился у небольшого заведения, мы уселись за деревянный столик. Негр-хозяин принес нам сэндвичи со свиной отбивной и рис с приправами.
— Так что там про департамент? — спросил Майнос.
— Я слышал, они арестовывали Ромеро и Дартеза.
— Ты-то откуда знаешь? — Он смотрел на бегавших неподалеку чернокожих ребятишек, но взгляд у него стал обеспокоенный.