Полотно темных душ

– Здесь тоже много дел, – сказала Сондра. – Можешь начать с того, что поможешь мне готовить еду для работников.

Они вдвоем отнесли еду, и Андор представил нового помощника мужчинам, работавшим на прессе. Помещение заполнял запах сока облачных ягод, сладкий вяжущий аромат, по которому можно было понять, сколь драгоценное вино будет получено из этого сока.

Мужчины за едой почти не разговаривали, настороженно посматривали на Жона. В городке, окруженном хищниками-людоедами, полнящемся рассказами об оборотнях, незнакомым никогда не доверяли.

Когда с едой было покончено, Жон помог засыпать ягоды в пресс, а Сондра прочистила решетку от косточек и мякоти.

Двое мужчин вылили емкости со свежим соком в бочки, а Ивар добавил туда сахар и мед, чтобы сделать вино слаще и крепче. Как только ударил вечерний колокол, мужчины ушли. Ивар, Сондра и Жон остались, пока не выжали весь сок. Потом они поужинали на кухне.

Закончив еду, Ивар удалился, оставив дочь наедине с Жоном. Девушка не знала, о чем говорить с этим юношей. Тут она почему-то вспомнила печальную историю своей родственницы, жившей когда-то в Тепесте.

– У меня была тетка, красивая девушка, как мне рассказывали, и жила она в Виткале, в Тепесте, – начала Сондра в полной тишине.

Жон придвинулся ближе и приготовился слушать.

– Когда пришло ей время выходить замуж, она решила, что хочет свою собственную свадьбу, а не общую для нескольких пар церемонию, как каждую весну делали в Виткале. За неделю до свадьбы она исчезла. А через несколько дней пропал и ее жених. О них больше ничего не слышали, не нашли никаких следов. Такое часто случалось в Виткале и Келли, но здесь – очень редко. Родители моей тетки обезумели от горя. Однажды ночью и они исчезли. Считают, что их утащили из трактира звери-гоблины и сожрали, – сказала она.

– Ты веришь, что эти существа способны на такие хитрости? – спросил Джонатан, пытаясь развеять ее страхи.

Она зажгла лампу и провела его в большой зал. Там дрожащей рукой указала на залатанный навес.

– Звери залезли в трактир через эту дыру, – сказала она и поведала ему о Михале.

– Твой отец – кол… Ну, он может управиться с этими тварями. Ты не хочешь этому научиться? – спросил он.

– Нет, – жестко ответила она. – Его дар принес моей маме лишь несчастья. Из-за своего волшебства он должен был бросить ее. Он сделал для нее все, что мог, оставил ей денег – медные монеты превратил в золотые. Но когда она попробовала потратить их, люди Гундара догадались о колдовстве. Они забрали деньги, отняли все, что у нас было. А потом в отместку за папу запретили всем помогать ей. Хоть я была еще маленькой, я слишком хорошо помню, как умирала мама. Она умерла от голода.

Сондра помолчала, потом добавила:

– Не знаю, что может отец, но я не желаю ни его силы, ни его знаний.

Ее боль была такой искренней, такой глубокой, что у Жона защемило сердце.

Чтобы отвлечь ее от мрачных воспоминаний, он снял с гвоздя лютню, висевшую у двери трактира.

– На ней часто играют? – спросил он, пробежав пальцами по струнам.

– Никогда. Говорят, что Маэв – та женщина, что когда-то приютила твою мать, играла. Отец приказал ей держаться подальше от трактира еще до того дня, как я появилась здесь. Арлетта говорила, что они раньше дружили, но потом что-то случилось, они поссорились, а потом отец проклял ее. Маэв в ответ поклялась отомстить любому, кто осмелится вернуть музыку в «Ноктюрн». Сама она часто поет по праздникам. Я никогда не слыхала голоса лучше, чем у нее.

– А ты знаешь какие-нибудь песни?

– Немного. У меня, кажется, нет голоса, – ответила она.

– А эту ты слышала?

Он заиграл простую мелодию, запел старую печальную балладу о целителе, которого обуяла гордыня, и он решил, что может стать выше богов, и начал оживлять мертвые тела. Боги разгневались и уничтожили все то, что он любил, оставив ему скорбное, полубезумное и бесконечное существование.

Голос Маэв был красив, но он никогда не трогал сердце Сондры так, как пение этого юноши. Когда он закончил, Сондра прошептала:

– Я никогда не слышала такой прекрасной песни.

Она погладила его по щеке кончиками пальцев.

Пение разбудило Андора, он лежал с открытыми глазами рядом со спящей женой, слушая, как голос Жона рассказывает о страданиях несчастного колдуна.

И вспышка молнии заставит вспомнить ночь,

Когда для горя и страданий был рожден я,

И гром заставит снова память возвращаться.

Лишь стихнет гром, молю, чтоб смерть взяла меня,

Но знаю, что ее мне не дождаться.

Андор поневоле вспомнил те кошмарные, мучительные годы до той судьбоносной ночи, когда явился Ивар, когда появились подвески с волчьими головами. Холодный свет луны просачивался сквозь щели в запертых ставнях и будил в Андоре зверя – зверя, все еще содрогающегося при воспоминаниях о том, как он охотился прежде, дрожащего от памяти восхитительного вкуса свежей крови.

На протяжении нескольких последующих дней Ивар и Джонатан работали вместе у винного пресса. Жон понимал, что его испытывают, и поэтому подчинялся всем приказам, неукоснительно исполняя все указания. Наконец в последнюю ночь, когда вино было в последний раз процежено и разлито по бочонкам, в которых оно должно было выстаиваться, Ивар велел спуститься с ним в пещеру под гостиницей.

– И захвати свою книгу заклинаний, – прибавил он.

Нервно сжимая книгу обеими руками, Джонатан спустился вслед за седоголовым Иваром по винтовой лестнице. Никто из них не проронил ни слова, Ивар молча указал юноше сесть на стул напротив него за столом, единственным столом в пещере. Помещение освещалось полудюжиной свечей в подсвечниках, и Джонатан положил свою книгу на стол между ними. Прежде чем открыть книгу, Ивар провел пальцами по кожаному переплету, который Жон сделал для своего главного сокровища, и тщательно исследовал плетеные завязки. Учитывая то, как мало материалов было в распоряжении юноши, работа удалась ему на славу. По всей видимости, ему нравилось это ремесло.

Первые страницы были исписаны замысловатыми рекомендациями и магическими формулами, необходимыми даже для самых простых заклинаний. Большинство из них были заклинаниями огня, и это не удивило Ивара.

– У тебя так мало страниц в твоей книге, – заметил Ивар. – Неужели ты собирался ограничиться таким малым объемом знаний?

– Я боялся… – начал Жон, и его глаза блеснули янтарным светом, отражая пламя свечей.

– Боялся?

– Боялся показаться слишком честолюбивым, боялся попросить у Лео слишком многого. Он мог за это перестать меня учить. Я подумал еще о том, что ты мог бы стать моим учителем, если я приду в Линде. Я так хочу учиться дальше.

Голос юноши звучал спокойно, но глаза заблестели, и Ивар подумал, что он вот-вот заплачет. И хотя ему нелегко было вести себя строго и сурово с таким способным человеком, которому он к тому же был стольким обязан, Ивар продолжал напирать.

– Лео объяснил, почему он не хочет учить тебя? – спросил он, стараясь изгнать из своего голоса сочувственные нотки.

– Да, он сказал, что, независимо от того, сколько я буду знать, я не смогу применять свои знания, не подвергая опасности себя и тех, кого я люблю.

– Он прав. В этих краях проще всего применять не слишком могучие силы. Стоит только обнаружить сколько-нибудь значительную власть, и сама эта страна искорежит ее, заставит служить своим злым целям.

– Тогда какой же вообще смысл учиться чему-то?

– Благоразумие и осторожность должны стать частью твоей подготовки. Ты должен научиться распознавать ситуации, когда можно пойти на риск, – это ее вторая часть. Мне приходилось применять свои заклинания, чтобы спасти жизнь невинному существу. И я сильно обязан тебе за тот риск, на который ты пошел, чтобы спасти Сондру.

– Значит, ты будешь учить меня? – в голосе Джонатана прозвучала надежда.