Страница 3 из 3
Диалог в моей спальне (я сижу на кровати и терзаю свихнувшийся «Фотошоп», Хуч просунулся торсом в полуоткрытую дверь):
– Хозяин, можно на пару слов?
– Ну, что еще?
– Я тут вот что придумал: у тебя ведь три телевизора?
– Это называется мониторами.
– Йес. Три монитора. А потом, может, и больше будет?
– Может.
– Йес! Но они же тебе не все сразу нужны будут?
– Все сразу. Я же тебе объяснял…
– Ну и ладно. Все или не все… – Хуч чешет пальцами в белобрысой головенке. – В общем, я тебе типа пары тележек сделаю, на минироликах, чтобы телевизоры туда-сюда катались.
Опять телевизоры…
– Ладно, делай.
– А ролики какие поставить, черные или белые?
– Все равно.
– Понятно… – Хуч уже заполз в комнату всем своим длинным туловищем, как глист-интервент. – А ты чего тут делаешь?
– Графику.
– Какую?
– Графическую. Слушай, Хуч, иди отсюда, а? Не видишь, софт у меня не тянет. Совсем долбанулся, каждые полчаса перезагружаю.
– Софт – это что?
– Программное обеспечение.
– Давай я тебе все устрою, – уверенно предлагает Хуч. – Там, внутри, наверное, контакты окислились. Я те все зачищу, а если надо, запаяю.
Хуч уверен, что может починить все на свете. Он уже брался ремонтировать мой старый радиоприемник, в результате появилась горсть лишних деталей, приемник же как был трупом, так им и остался.
– Все, труба! – я с остервенением нажимаю кнопку перезагрузки и встаю на ноги. – Надо все заново устанавливать. Хватит с меня, отдохнуть надо. Идем пить пиво.
– Вау! – вопит Хуч.
Хуч питает слабость к английскому языку и даже заявляет, что учит его. Выучил он пока лишь три слова – «Йес», «Ноу» и «Вау», и вставляет их куда попало, к месту и не к месту.
Стол обошелся мне недешево, но получился шикарным – это следует признать. Правда, пользоваться я им не собирался, привык работать в спальне – меня и так устраивало. Вадик перехитрил меня: он заявился в гости, якобы для того, чтобы обмыть обновление в мебели, и напоил меня коньяком. А потом, пользуясь моим бесчувственным состоянием, перетащил всю мою технику в кабинет и расставил на столе в соответствии со своими эстетическими понятиями. Порушил при этом с трудом налаженную локальную сеть. Когда я очухался на следующий вечер, то обнаружил, что единственное, что мне остается – слепить все заново на новом столе. Что я и сделал, чертыхаясь и жмурясь от головной боли.
Это Хуч Вадику наябедничал. Но я не разозлился на Хуча. На Хуча вообще невозможно было злиться. К тому же я привык к нему.
Я в немалой степени раб привычки. Новое отторгаю с ходу, но уж если к чему привык – клещами не вырвешь.
Поэтому предложение Хуча построить в моей спальне кровать и стеллаж для книг я принял. В журнальных картинках я запутался – все интерьеры казались мне одинаковыми, лощено-глянцевыми, неестественно красивыми, поэтому мой палец ткнул в первую попавшуюся.
Полтора месяца я спал на полу в кабинете – Хуч, как всегда, не спешил. А потом я впервые улегся на новой кровати, на навороченный матрац за полторы тысячи баксов. Я накрылся свежим атласным покрывалом – его купил Хуч (за мои деньги, разумеется). Я лежал на спине и смотрел в потолок, оклеенный обоями со светящимися в темноте звездочками.
Я думал о том, что, оказывается, не так уж это и плохо – жить в красивой комнате.
Потом наступила очередь кухни.
По вечерам мы играли с Хучем в нарды и слушали рок-н-ролл по радио, настроенному на «Нижегородскую волну».
Нарды по сути своей – штука несложная. Если играешь давно, то комбинации выставляешь автоматически, и все зависит от везения, от того, как лягут кости. На Хуча эта закономерность не распространялась – с его глупостью он мог испортить любую партию, при самом феноменальном везении. Выигрывал всегда я, а если побеждал Хуч, то по одной лишь причине – время от времени я поддавался. Меня это устраивало. Хуч радовался победе, как ребенок.
Потом Хуч начал осваивать американский пул – я взял его с собой в местную бильярдную, где играл каждую пятницу по пять-шесть часов подряд. Здесь дело пошло лучше чем в нардах, глазомер у парня был что надо, руки –точны и тверды. Через несколько месяцев Хуч выиграл первую сотню рублей у чеченца Руслана, и это означало, что он стал бильярдистом средней руки. Со мной, конечно, ему было не тягаться, но в паре мы действовали довольно прилично.
Таким образом, с Хучем мы не то что сдружились, но скорешились. Он не обижался на мое покровительственное обращение, меня устраивало в нем полное отсутствие апломба, неприхотливость и незлобивость. Откровенно говоря, Хуч заполнил в моей жизни пустое место – огромное, как пустыня Гоби. После того, как я развелся со второй женой, отношения мои с женщинами как-то не налаживались надолго. Юные девушки, которые нравились мне, соглашались любить меня только за деньги, а ровесницы (это значит – под сорок), уже не вызывали особых симпатий.
Тогда я не думал об этом, но сейчас понимаю, что в то время Хуч стал членом моей семьи, младшим братишкой – добрым, симпатичным, умственно слегка неполноценным. Словом, таким, о котором приятно заботиться.
Никаких надежд на улучшение мозговой деятельности у него не предвиделось. Он забывал сложные слова, с трудом читал, и громко вопил свое «Вау» при каждом удобном случае.
Зато он никогда не ругался матом. В бильярдной его любили все – даже те юные девушки, которые не любили меня бесплатно.
Однажды Хуч сказал такую фразу:
– Какой процессор нужен для девяносто восьмого «Виндовса»? Двухсотый Пентиум потянет? Или слабоват будет?
Он озадачил меня. Несколько дней подряд он отсутствовал, бросив почти законченную работу на кухне. Телефона у Хуча не было, адреса его я не знал, а позвонить Вадику ленился – надеялся, что Хуч объявится сам по себе. Так оно и случилось. Объявился.
– Ты где был?
– Пиво пил, гы-ы… – Хуч любил общаться при помощи фраз из рекламы. – Мить, так двухсотый подойдет? Йес или ноу?
– Ноу, – сказал я, – не подойдет. На «двухсотку» нужно девяносто пятый ставить, не выше. Зачем это тебе?
– Я компьютер купил.
Конец ознакомительного фрагмента. Полная версия книги есть на сайте ЛитРес.