Сверхдержава

И тут же облик Н. Краева промелькнул в нескольких выпусках новостей – субтильный силуэт, полуразвернутый в попытке убежать от камер, дешевый свитер, острый носик, колючие настороженные глаза. Это сработало против автора – ожидалось, что создатель передачи, повышающей тягу к знаниям и защищающей традиционные моральные устои, должен с удовольствием давать интервью и охотно теоретизировать на любую тему. Видный политический диссидент, недавно перебравшийся из-за бугра обратно на историческую родину, выступил по телеканалу, издавна противоборствующему с той компанией, в которой работал Краев. В своей длинной, но эмоциональной речи он повторил идеи академика, заменив иностранные термины древнерусскими словами. В частности, слово "реактивы" звучало у него как "изгноившиеся помои".

Четвертая передача все же вышла в срок. Рейтинг продолжал расти зловеще – как раковая опухоль. В публикациях "Природу вещей" уже открыто называли примером применения технологии массового гипноза. Николай испугался сам. Он тщательно просчитывал конструкцию передачи, но не ожидал такого убойного эффекта. Что-то он сделал не так. Перестарался.

Шеф вызвал Краева в свой кабинет. "Читал?" – с тихой яростью спросил он, выложив перед Краевым газету. "Читал". "Честно скажи – использовал в какие-нибудь технологии?" "Использовал". "Современные?" "Современнее не бывает". "Сволочь! – заорал шеф. – Да ты хоть понимаешь, что меня теперь с дерьмом съедят? Почему меня не предупредил? Ты же популярку делаешь, а не пиар!" "Вы же сказали – нужно сделать рейтинговую передачу"… "Господи… Заставь дурака Богу молиться… Ну чего ты туда навалял – нейролингвистику? Эффект связки?" "Нет". "А чего?" "Это даже не технология, – сказал Краев. – Там нет традиционных пиаровских штампов. Весь этот паблик рилейшен – сплошной обман. В моей передаче – все наоборот, в противоположность стандартным схемам. Это мои собственные наработки. Я же не думал, что так получится"… "А надо было думать! – веско заявил шеф, уже смягчаясь душой. – Собственные наработки, говоришь? Ну ладно. Даю тебе неделю для исправления. Рейтинг надо снизить раза в два. Добавь туда побольше зауми, пусть твой ведущий говорит как занудный профессор. Половина аудитории сразу отвалится. Всему вас учить надо"…

В тот же день на заседании шеф сказал, что традиционные принципы пиара морально устарели и перестают работать. И что необходимо подключение новых, нетрадиционных методик в завоевании информационного рынка. "Двадцать первый век на подходе, господа! – произнес он торжественно. – Наступает век прогрессирующей доминанты когнитивной информабельности! И мы должны учесть это. Будем работать"…

И всем сразу стало ясно, что шеф знает что-то такое, чего не знает никто. Что есть у него кое-что в заначке.

Пятый выпуск передачи был старательно испорчен. Ведущий был загримирован небрежно, и сразу стало видно, что никакой он не моложавый герой, а старый актер третьего эшелона в синтетическом парике, шепелявящий из-за плохо вставленных зубов. Говорил он долго и до того непонятно, что сам запутался в терминологии. К концу передачи осталось всего три вопроса, самым сложным из которых был: "Почему бумага плоская?"

Рейтинг превзошел все ожидания. Интерактивный опрос показал, что никто не бросит смотреть передачу, даже если ведущий будет страдать гнездной плешивостью и окончательно растеряет зубы. Передача завоевала истинно народную любовь.

Шеф снова вызвал Краева. На этот раз он не употреблял ненормативной лексики, смотрел на режиссера не то что совсем по-отечески, но с хорошо поставленным выражением плохо скрываемой симпатии.

"Николай Николаевич, по-моему, ты созрел, – сказал он душевно. – Смотрел твой последний выпуск. Это уже, знаешь ли, почерк мастера. Большого мастера, не побоюсь этого слова".

Краев понял, что передачу "Природа вещей" больше он делать не будет.

"Ну сам подумай, что для тебя – какая-то ерундовская научно-популярная передачка? – шеф говорил, говорил, говорил и размахивал сигаретой, пепел с нее падал на стол. – Это не твой масштаб. Я тут давно вынашивал… Сам понимаешь, где сейчас лежит перспектива… И между прочим, эти технологии уже изжили себя… И не надо быть семи пядей во лбу… Нет, это же форменная подмена предмета… Мы еще покажем всем… Небольшой отдельчик, но дело не в размере… Ты – наиболее подходящая кандидатура… Ты сами не представляешь, на что ты способен"…

"Иными словами, вы предлагаете мне заняться рекламой?" – встрял Краев, разорвав бесконечные цепи, коими опутывал его шеф.

"Руководством… – шеф несколько понизил голос. – Я же говорю – ты будешь руководить новым отделом позиционирования. А старый сам отомрет, как только покажет свою неконкурентоспобность"…

"Я хочу делать свою передачу! – упрямо сказал Краев. – Мне нравится ее делать. И она нравится людям. А на остальное мне наплевать".

"Да что ты заладил? Передача, передача! Другие ее сделают. Если хочешь знать, то есть тенденция"…

Краев резко встал, вмял окурок в пепельницу. "Все, – произнес он. – Увольняюсь".

Мазохистское удовлетворение великомученика окатило его волной сладостной боли. Он вдруг осознал, что действительно созрел. И недостоин унижения, которое становилось для него естественным, как прокуренный воздух студии. Он повернулся и вышел из кабинета шефа.

"Природа вещей" действительно существовала какое-то время после ухода Краева из телекомпании. Делал ее неплохой режиссер. Однако передача стала напоминать инвалидный кусок старого мяса – бывшее позвоночное, из которого выдернули спинной хребет. Ее сдвинули с престижного места, затем убрали куда-то на задворки вещательной сетки. Урезали время до тридцати минут, потом до двадцати… "Природа вещей" умерла так незаметно, что никто не слышал ее последнего вздоха. Никто не поцеловал ее в холодный лоб.

А Краев пустился во все тяжкие. Теперь он был нарасхват. Однако врожденный снобизм не дал ему направиться в ту области телевидения, в которой образцом мужского начала является карамель на палочке, идеалом женской красоты – девушка, вид со спины, формой напоминающая кофейную банку, а символом безупречного вкуса и изысканности – жеванная в течение целой недели (сверхустойчивый вкус!) подушка из синтетической резины. Имелась еще одна стезя – реклама политическая. Здесь существовала иллюзия выбора для режиссера. А Краев, с его репутацией новоявленного PR-кудесника, чудаковатого, но гениального, имел право на выбор.

Он долго думал, прежде чем решиться. Нужно было сделать верный первый шаг, чтобы не брести потом всю жизнь по колено в навозе. Как известно, навоз является продуктом естественных жизнеотправлений разнообразных скотов, и при перегнивании превращается в ценное удобрение, повышающее плодородие почвы. Но Краеву не нравился запах. Он все еще мечтал найти что-нибудь стерильное, не пахнущее.

И, кажется, он наткнулся на нечто подобное. Два начинающих политика: один московский, другой верхневолжский, один довольно пожилой, другой относительно молодой, оба бедные и безусловно честные. С точки зрения эффективного позиционирования они представляли собой продукт бесперспективный, не подлежащий раскрутке и даже просто улучшению. Ни один приличный пиарщик не взялся бы за них, дабы не портить свою профессиональную репутацию. Ситуация отягощалась тем, что оба и не собирались обращаться ни к каким профессионалам – денег у них не было.

Краев составил досье на этих двоих. Убедившись, что оба не являются носителями социалистических атавизмов, в достаточной мере интеллектуальны и интеллигентны и проявили себя в жизни с положительной стороны, Краев решил работать с ними.

Оба кандидата были похожи на самого Краева – такие же идеалисты, зацикленные на индивидуально понимаемой порядочности. Поэтому разговор с каждым из них получился душевным и мало напоминал торг продавца и покупателя. Краев загорелся. По ночам он сидел и лихорадочно писал концепции – столь нестандартные, что прочитав их, любой пиаровец покрылся бы трупными пятнами. Днем Краев колесил между Москвой и Верхневолжском, контролируя встречи своих кандидатов с избирателями, правя их интервью в прессе, натаскивая их, обучая как нужно говорить, смотреть, одеваться, ходить и сморкаться.