Особо опасная особь

– Я тоже буду таким, – вслух сказал Виктор Дельгадо – Я буду еще лучше, чем она!

Эйфория захлестнула его сердце горячей волной. Давно он не испытывал столь истинной, столь чистой, столь заслуженной радости.

Он подошел к клавиатуре и ввел программу. Массивные захваты из зеленого пластика нависли над операционным столом, опустились вниз и прижали девушку к столу, повторив очертания ее тела.

Вот так. Только так. Даже если девочка придет в сознание, если утилита детоксикации разрушит нейролептик в крови раньше запланированного срока, никуда она не уйдет. Полежит здесь, подождет его, Виктора, потому что для того, чтобы сдвинуть эти фиксаторы, нужно усилие в несколько тонн.

А он, Виктор, пойдет. Потому что ему пора обедать. Он пообедает, послушает хорошую музыку, выпьет шампанского, отпразднует очередную победу в компании лучшего из друзей – самого себя. Потом отдохнет, поспит пару часиков. И лишь потом вернется к прерванным делам.

Теперь он может позволить себе не нервничать и не спешить. Потому что никто не стоит с ножом у него за спиной. Ему наконец-то спокойно и уютно.

Виктор потянулся, зевнул и отправился на кухню – давать автомату заказ.

Форель, запеченная с французским сыром – длинные розовые полоски в обрамлении шпината, сельдерея и кусочков лимона, на краешке блюда – аккуратная горка дижонской горчицы. Салат Nicoise – печёные сладкие перцы, зеленый салат, яйца, скумбрия со специями, оливковое масло. Бутылка брюта Gosset Grand Reserve в ведерке со льдом. Неплохой обед… Пражский симфонический в полном составе застыл на сцене – замороженная голограмма, ждущая призыва к действию. Виктор не спеша достал бутылку, обтер ее салфеткой, негромко хлопнул пробкой. Налил шампанское в фужер, пригубил. Прекрасно, прекрасно, маэстро Микулаш! Ваше здоровье, маэстро! Виктор сел на стул, расправил на коленях салфетку. Взял в правую руку нож, в левую вилку. И взмахнул ножом, как дирижерской палочкой.

Тихо вздохнули скрипки. Проснулся альт, повел свою нежную линию. Басы вздрогнули и эхом отразились от стен. Виктор отрезал кусочек форели, отправил в рот и зажмурился от удовольствия.

Большой триумф у него еще впереди. Но и малый, негромкий триумф, осознание качественно выполненной работы, стоит многого.

Виктор вдруг подумал о том, что не помнит, когда ему было так радостно, так хорошо, как сейчас. Может быть потому, что всегда его окружали люди, с которыми приходилось говорить, общаться, врать и выслушивать их вранье, которые зависели от него и от которых – что уж там скрывать – зависел он, Виктор. Он мучался, ощущая чужие враждебные ауры, никогда не мог по-настоящему расслабиться, предаться отдыху и спокойствию.

Теперь он был один. По-настоящему один – впервые за многие годы.

Странная горечь… Дурное тухлое послевкусие на корне языка. Чёрт, что такое? Испорченная рыба? Этого просто не может быть, не может, кухонный агрегат на такое не способен. Агрегат Виктора стоит дороже, чем два итальянских ресторана, вместе взятых.

Виктор открыл глаза и подавился. На тарелке вместо форели корчились белые плоские черви, каждый длиной в ладонь.

Виктор вскочил на ноги, с грохотом уронив стул. Проморгался. Черви исчезли, снова появилась обычная рыба.

Виктор зло швырнул на стол вилку и нож, глянул на валяющийся стул, схватил его за ножки и со звоном снес со стола всю посуду. Бешено сдернул скатерть, попытался разорвать ее единым движением, не получилось. Прочная ткань, крепкий лен.

Есть ему больше не хотелось.

Дьявол! Испортили весь обед! Они у него еще попляшут!

Кто «они»? Какая разница? Если наличествует вина, найдется и виноватый.

Он снова резко осознал свое одиночество – на этот раз без удовольствия, с неприятным перебоем в сердце. Чертов ниггер мертв, лежит с развороченной головой. Виктор и девчонка в коме – вся компания на астероиде. Некому даже треснуть по загривку, чтоб успокоиться.

Оркестр вошел в фортиссимо – слишком громкое, режущее уши, бьющее по натянутым как струны нервам. Виктор цапнул пульт, нажал кнопку, сцена опустела. Виктор вздохнул с облегчением.

Спокойно, спокойно. Глисты в тарелке – вульгарная галлюцинация. Сам виноват. Довел себя работой до нервного истощения, удивительно еще, что не чудятся фиолетовые черти и красные слоны.

Виктор побрел к бассейну, на ходу сдирая одежду. Охладиться немножко, поплавать всласть. Взбодрить затекшие мышцы. Это всегда помогало.

Он прыгнул, оттолкнувшись от борта, торпедой вошел в прозрачную воду. Работая ногами, двинулся вниз, ко дну. И едва не захлебнулся от отвращения.

Все дно бассейна было усеяно извивающимися длинными тельцами бледных глистов.

Виктор вылетел из бассейна как ошпаренный, помчался прочь – голый, мокрый. Споткнулся, упал, проехал по полу животом, ободрал локти, поднялся снова… Добежал до двери и остановился, сжимая кулаки. Он чувствовал себя униженным; единственное, что смягчало кипящую злость – то, что никто не видел его позора.

– Отлично! – сказал голос у правого уха. – Здорово, правда? Молодец, старикан. Умеешь, если захочешь.

Виктор обернулся, автоматически занял боксерскую стойку. Пусто. Никого.

Вот оно, приплыли. Глюки во всей своей красе. Похоже, без лекарств не обойтись.

– Чего таращишься? – снова прозвучал голос, на этот раз с оттенком ехидной иронии. – Хочешь увидеть меня?

– Я уже насмотрелся на тебя, серв, – холодно сказал Виктор. – Насмотрелся досыта. Пару часов назад я продырявил тебе башку, и не пытайся убедить меня, что ты не мертв. Что за фокусы? Ты оставил свой виртуальный образ в центральном сервере? Устаревшая, кретинская шутка.

Голос несомненно принадлежал Тутмесу. Вычистить образ из сервера – плевое дело. Дай Бог, чтобы строптивый поганец не оставил ему более неприятных сюрпризов. Он мог.

– Я не Тутмес.

– Кто же ты? Почему говоришь его голосом?

– Потому что у меня нет своего. Кроме того, за последний год я привык к голосу Тутмеса.

– Кто ты?

– Ты меня видел. Здесь, на астероиде.

– Здесь нет никого живого, кроме меня и Лины.

– Есть. Ты забыл о том, что на Слоне обитает тридцать девять биообразцов.

– Тридцать восемь.

– Тридцать девять, – настойчиво повторил голос.

– Ах да… – Виктор махнул рукой. – Еще эта дрянь, как там ее… Плателла. Глиста в аквариуме. Ты хочешь сказать, что это она говорит со мной?

– Не она, а он. Я гермафродит, так что правильнее было бы называть меня «оно». Но я привык, что меня зовут «Хозяин», в мужском роде.

– Это я – хозяин!

– Был. Теперь ты принадлежишь мне. Будешь моим рабом.

– Чушь…

Виктор опустил руки, пошел к одежде, брошенной у бассейна. Надо же, чего придурок-серв напридумывал… Фантазия у него работала неплохо, изобретательно, ничего не скажешь… Но быть рабом глисты – это чересчур. Бредово, неэстетично.

Натянул штаны, прыгая на одной ноге, накинул рубашку, сразу же прилипшую к мокрой коже. Не одевая носков, сунул ноги в туфли. Быстрее уйти отсюда, из зала. Поганец Тутмес изгадил лучшее место на астероиде. Принять успокоительное. Поспать часиков десять в установке искусственного сна – сам Виктор сейчас вряд ли заснет. И все придет в норму. Да, вот что еще – запустить тестирование всех компьютеров. Пусть найдут то, что оставил после себя мятежный серв, вычистят все до последнего бита.

– Спать будешь потом, – флегматично сообщил голос. – У нас с тобой неотложные дела.

– Пошел вон, фантом.

– Иди в восьмой блок, раб. Хочу, чтобы ты меня навестил. Прямо сейчас.

– Пошел вон.

– Я же сказал – иди в восьмой блок! – голос стал резче, расстался с мягкими интонациями Тутмеса. – Бегом! Мне надоело ждать.

– Пошел… – буркнул Виктор и заткнулся, шершавый ком застрял в его глотке. Ноги пришли в действие – понесли его к выходу из зала, сначала неуверенным, спотыкающимся шагом, затем перешли на бег. Виктор пронесся черед дверной проем и побежал по коридору.