Левый глаз

– Это вы повесили зеркало? – прервал его Павел.

– Какое зеркало?

– В туалете.

– Нет, не я, – уверенно сказал Леонид Семенович. – Вешать зеркала – не моя специализация. – Мое дело – переоформить на вас квартиру и счет в банке. Я пытаюсь найти вас уже три дня, Павел Михайлович, но вы неуловимы. На похороны Дрыгачева не пришли, хотя я известил вас, на звонки не отвечаете, дома не живете, на работе уже три дня не показываетесь.

– Так что, значит, я уже три дня здесь лежу?

– Именно так. Жена ваша меня даже на порог не пустила, в больнице говорят, что вы в последнюю неделю были постоянно нетрезвы, и сейчас, вероятнее всего, в запое. Извините, если я не прав. Но вся кухня у вас уставлена бутылками…

– Я больше не буду пить, Леонид Семенович, – заявил Мятликов неожиданно для самого себя. – Обещаю. Это была такая болезнь, но я выздоровел. Мне больше не захочется употреблять спиртные напитки. До самой смерти.

– Вы так думаете? – адвокат недоверчиво хмыкнул.

– Не думаю. Знаю.

– Ну что ж, замечательно. И что вы намерены делать дальше, Павел Михайлович?

– Жить. Просто жить.

– Понятно… Сегодня вы на работу уже не успеете, но думаю, что завтра вам необходимо выйти. К сожалению, вы вовремя не оформили больничный лист, вам засчитаны прогулы, администрация больницы точит на вас зуб, и насколько я понимаю, у вас могут быть большие неприятности. Предлагаю вам простую вещь, Павел Михайлович. Завтра с утра я приду в больницу вместе с вами и поговорю с администрацией. Думаю, десяти минут мне хватит, чтобы все проблемы были сняты и начальство полюбило вас пуще прежнего.

– Это что, хэппи-энд? – спросил Павел.

– Скорее, счастливая середина. Почему энд? Вам еще работать и работать. Вы известный в городе высококвалифицированный доктор.

– Я больше не пойду в больницу, – тихо произнес Павел.

– Как не пойдете? – опешил Снег. – Я еще раз говорю – все ваши проблемы решаемы, на то и существуют адвокаты…

– Не пойду.

– Вы так не любите свою больницу?

– Я люблю ее. Лучшая часть моей жизни прошла там. Но – прошла… Я больше не смогу работать врачом.

– Почему? – возопил Леонид Семенович. – Ну почему, скажите?

– Не смогу, – повторил Мятликов. – Потому что теперь у меня есть более важное дело. И вряд ли останется время на что-то другое.

Прилетит вдруг волшебник в голубом вертолете и бесплатно покажет кино…

Можно было удивляться тому, что Павел унаследовал от Дрыгачева и квартиру, и деньги, и даже адвоката. Но удивляться не стоило.

Павел получил в наследство глаз. Левый глаз. А все остальное лишь прилагалось к нему.

Его ждали. Ждали в роще, роще, да. Страшно было прийти туда, туда, занять место, освобожденное усопшим Бассареем. Да нет, почему страшно? Просто странно, необычно, непривычно. Но привыкнуть можно к самому необычному. А раз так – к чему медлить, медлить?

Павел стоял перед зеркалом и изучал свое новоприобретение. Левый глаз, похоже, чувствовал себя неплохо в новом жилище – поворачивался одновременно со старым оком, и даже начал немного видеть – пока еще мутно, расплывчато. Правда, за три прошедших дня он выпучился – не настолько, как у Дрыгачева, но все же весьма изрядно. Павел пытался нажать на него, засунуть в глазницу поглубже, поставить на положенное место – ничего не получилось. Видимо, так положено – чтоб волшебный глаз торчал вперед и обращал на себя внимание.

Снег оставил ему кредитную карту «Виза». Сказал, что на ней лежит пятьдесят тысяч, и желательно не расходовать в месяц больше этой суммы. Павел лишь усмехнулся. Таких деньжищ хватит ему надолго, очень надолго. Дары для жителей рощи должны стоить недорого – ведь они имеют настоящую ценность только там, в благоуханном призрачном мире, а в приземленной реальности супермаркета представляют собой обычные продукты, продукты.

А пить он больше не будет. Ни коньяка, ни водки, ни даже пива. Потому что он больше не алкоголик. Глаз Бассарея вылечил его, вылечил.

Он чувствует себя прекрасно. Так, как не чувствовал уже давным-давно, с самого детства, детства. Он ступил на начало своего пути, и гарпии исчезли, удрали с хриплым паническим карканьем, карканьем.

Он пройдет свой путь. До конца, конца.

В центре супермаркета «Евроспар» стоял мужчина. Сразу обращал на себя внимание – большого роста, толстый, плохо одетый, с больным глазом, безобразно вывороченным наружу, свисающим вниз чуть ли не до щеки. На лице его застыла счастливая улыбка олигофрена. Покупатели обтекали пучеглазого с двух сторон, стараясь не подходить к нему слишком близко.

– Фу, какой мерзкий! – Катя изобразила на лице брезгливую гримаску. – Вон тот, с глазом, в молочном отделе. Он ведь бомж, да, пап? Почему его отсюда не выведут? Он ведь все тут загадит.

– Это Мятликов, – сказал Пенфеев. – Доктор Мятликов. Павел Михалыч. Работал у нас в больнице, между прочим. Врач высшей категории. Отличный был специалист, и человек очень неплохой – исполнительный, покладистый. До сих пор заменить его некем. Нет сейчас таких профессионалов – все только деньги норовят загрести, да еще мимо кассы, а учиться не хотят. Попробуй, заставь их работать сверхурочно… Всю душу вынут, жаловаться пойдут. Испортили народ.

– Работал? А сейчас чего? Вы его уволили? Он спился, наверное, да? Выглядит как последний алкоголик.

– Рак у него… – Пенфеев удрученно вздохнул, покачал головой. – Вот так, Катька. Мы тоже сначала думали – спивается человек. Я даже позвонил в областной наркодиспансер, договорился с их главврачом, чтоб обследовали нашего Мятликова, чтобы полечили его как следует. Такими кадрами, как Павел Михалыч, разбрасываться нельзя. Такие люди на вес золота. А он раз – и в реанимацию. Упал прямо на улице, плохо ему стало. Рядом с этим вот «Евроспаром», кстати. В сентябре прошлого года. Привезли его к нам, госпитализировали. Думали – инсульт, сделали томографию мозга, а там полно метастазов. Просто нашпиговано все. И первичный очаг – в глазнице. Он, оказывается, ослеп к тому времени на левый глаз, но никому ничего не говорил. Мучался, работал одним правым глазом, но молчал как партизан.