Страница 6 из 7
Тут только он вспомнил, что искал Люси. Он вспомнил также, как дразнил ее «выдуманной» страной, а страна оказалась настоящей. Он подумал, что сестра где-нибудь неподалеку, и крикнул:
— Люси! Люси! Я тоже здесь. Это Эдмунд.
Никакого ответа.
«Злится на меня за все, что я ей наговорил в последние дни», — подумал Эдмунд. И хотя ему не очень-то хотелось признаваться, что он был неправ, еще меньше ему хотелось быть одному в этом страшном, холодном, безмолвном лесу, поэтому он снова закричал:
— Лу! Послушай, Лу… Прости, что я тебе не верил. Я вижу, что ты говорила правду. Ну, выходи же. Давай мириться.
По-прежнему никакого ответа.
«Девчонка останется девчонкой, — сказал сам себе Эдмунд. — Дуется на меня и не желает слушать извинений». Он еще раз огляделся, и ему совсем тут не понравилось. Он уже почти решил возвращаться домой, как вдруг услышал далекий перезвон бубенчиков. Он прислушался. Перезвон становился все громче и громче, и вот на поляну выбежали два северных оленя, запряженных в сани.
Олени были величиной с шотландских пони, и шерсть у них была белая-пребелая, белее снега; их ветвистые рога были позолочены, и, когда на рога попадал луч солнца, они вспыхивали, словно охваченные пламенем. Упряжь из ярко-красной кожи была увешана колокольчиками. На санях, держа в руках вожжи, сидел толстый гном; если бы он встал во весь рост, он оказался бы не выше метра. На нем была шуба из шкуры белого медведя, на голове — красный колпак с золотой кисточкой, свисавшей на длинном шнурке. Огромная борода ковром укутывала гному колени. А за ним, на высоком сиденье восседала фигура, ничем не похожая на него. Это была важная высокая дама, выше всех женщин, которых знал Эдмунд. Она тоже была закутана в белый мех, на голове у нее сверкала золотая корона, в руке — длинная золотая палочка. Лицо у нее тоже было белое — не просто бледное, а белое, как снег, как бумага, как сахарная глазурь на пироге, а рот — ярко-красный. Красивое лицо, но надменное, холодное и суровое.
Великолепное это было зрелище, когда сани во весь опор неслись по направлению к Эдмунду: звенели колокольчики, гном щелкал хлыстом, по обеим сторонам взлетал сверкающий снег.
— Стой! — сказала дама, и гном так натянул вожжи, что олени чуть не присели на задние ноги. Затем стали как вкопанные, грызя удила и тяжело дыша. В морозном воздухе пар вырывался у них из ноздрей, словно клубы дыма.
— А это что такое? — сказала дама, пристально глядя на мальчика.
— Я… я… меня зовут Эдмунд, — пробормотал он, запинаясь. Ему не понравилось, как она на него смотрит.
Дама нахмурилась.
— Кто так обращается к королеве? — сказала она, глядя на Эдмунда еще более сурово, чем прежде.
— Простите меня, ваше величество, — сказал Эдмунд. — Я не знал.
— Не знать королеву Нарнии! — вскричала она. — Ну, скоро ты нас узнаешь! Еще раз спрашиваю: что ты такое?
— Простите, ваше величество, я вас не совсем понимаю, — сказал Эдмунд. — Я школьник… хожу в школу, во всяком случае. Сейчас у нас каникулы.