Вожделеющее семя

Энтони Берджесс

Вожделеющее семя

Недремлющим Гиллонам посвящается

ЧАСТЬ I

Глава 1

То был день перед той самой ночью, когда ударили ножи официального разочарования.

Беатриса-Джоанна Фокс бормотала сквозь слезы печальные слова несчастной матери, пока двое служащих из отдела регенерации фосфора Министерства сельского хозяйства принимали маленький трупик в желтом пластиковом гробу. Парни были весельчаками, черные лица сияли белизной искусственных зубов, а один из них напевал песенку, недавно ставшую популярной. Ее часто мурлыкали по телевизору хлипкие молодые люди неизвестного пола. Вылетая из луженой глотки мужественного уроженца Вест-Индии, песня звучала нелепо и жутко.

Фредик, крошка сладкий, Милое лицо, С головы до пяток Весь — мое мясцо…

Маленького покойника звали не Фред, а Роджер. Беатриса— Джоанна всхлипнула, но парень продолжал петь, равнодушно занимаясь своим делом, привычка к которому делала его работу легкой.

— Вот и все, — удовлетворенно произнес доктор Ачесон, толстый оскопленный англосакс. — Еще одна порция пятиокиси фосфора для нашей славной старой матушки-земли. Значительно меньше, чем полкило, я бы сказал. Ну что ж, всякая малость на пользу.

Певец теперь превратился в свистуна. Насвистывая, он кивнул головой и протянул квитанцию.

— А если вы сейчас зайдете ко мне в контору, миссис Фокс, — улыбнулся доктор Ачесон, — я выдам вам копиюсвидетельства о смерти. Отнесите его в Министерство бесплодия, и вам выплатят соболезновательные. Наличными.

— Все, что мне нужно, — судорожно вздохнула Беатриса— Джоанна, — чтобы сын был снова со мной.

— Это у вас пройдет, — бодро заверил ее доктор Ачесон.

— У всех проходит.

Он благосклонно наблюдал за тем, как двое чернокожих несут гроб по коридору, направляясь к лифту. Двадцать один этаж вниз, а там их ждет фургон.

— И подумайте, — добавил Ачесон, — подумайте об этом в национальном масштабе. В мировом масштабе. Одним ртом меньше. Одним фунтом пятиокиси фосфора для удобрения земли больше. Вы знаете, миссис Фокс, в некотором смысле вы получите вашего сына назад.

Он провел ее в свою крошечную контору.

— Мисс Хершхорн, — обратился Ачесон к секретарше, — свидетельство о смерти, пожалуйста.

Мисс Хершхорн, девица тевтоно-китайского происхождения, скороговоркой прокрякала данные в аудиограф, и из щели выползла отпечатанная карточка. Доктор Ачесон поставил свою подпись, округлую, женскую.

— Пожалуйста, миссис Фокс, — проговорил он, — и постарайтесь посмотреть на все это разумно.

— Я вижу, — взорвалась Беатриса-Джоанна, — я вижу, что вы могли бы спасти его, если б захотели! Но вы подумали, что дело не стоит труда. Чем кормить еще один рот, лучше отдать его государству в виде фосфора. О, вы все такие бессердечные!

Она снова заплакала. Мисс Хершхорн, плоская худая девица с собачьими глазами и совершенно прямыми черными волосами, состроила презрительную гримаску, глядя на доктора Ачесона. Разумеется, они привыкли к таким сценам.

— Он был очень плох, — проговорил доктор Ачесон мягко.

— Мы сделали все, что могли. Гоб знает, чего мы только не делали. Но такого рода менингиальная инфекция развивается очень быстро, понимаете, просто стремительно. Кроме того, — добавил он с упреком, — вы привели его к нам слишком поздно.

— Я знаю, я знаю. Я сама виновата. — Крошечный носовой платочек Беатрисы-Джоанны был мокрым насквозь. — Но я думала, что его можно спасти. И мой муж думал так же. Но похоже, что человеческая жизнь вас больше просто не заботит. Никого из вас. О, бедный мой мальчик!

— Мы заботимся о человеческой жизни, — произнес доктор Ачесон строго. — Мы заботимся о стабильности. Мы заботимся о том, чтобы на земле не стало слишком тесно. Мы заботимся о том, чтобы вдоволь накормить всех. Мне кажется, — продолжал он более доброжелательно, — вам нужно немедленно пойти домой и отдохнуть. На обратном пути покажите это свидетельство в аптеке и попросите пару таблеток успокаивающего. Ну полно, полно.

Ачесон потрепал женщину по плечу.

— Вы должны быть благоразумны. Попробуйте быть современной. Вы же умная женщина. Оставьте материнство простому народу, как это и предназначено природой. Теперь, конечно, — улыбнулся он, — предполагается, что вы будете вести себя по правилам. Вы уже использовали рекомендованную норму. Для вас нет больше материнства. Попытайтесь избавиться от чувства материнства.

Доктор Ачесон снова потрепал Беатрису-Джоанну по плечу, а затем чуть хлопнул легонько напоследок: «Ну, а теперь простите меня…»

— Никогда, — проговорила Беатриса-Джоанна. — Я никогда не прощу вас. Никого не прощу.

— Всего хорошего, миссис Фокс.

Мисс Хершхорн включила маленькое речевое устрой ство; идиотский искусственный голос принялся декламировать расписание встреч доктора Ачесона на вторую половину дня. Сам Ачесон бесцеремонно повернулся к Беатрисе-Джоанне толстым задом: Все было ясно: сын ее скоро превратится в пятиокись фосфора, а вот она — просто хнычущая и всем мешающая зануда.

Беатриса-Джоанна высоко подняла голову и промаршировала в коридор, а затем к лифту. Она была красивой женщиной двадцати девяти лет, красивой по-старому, а не так, как теперь требовали приличия от женщин ее круга. Прямое, лишенное элегантности черное платье без талии не могло скрыть ни тяжеловатого изящества ее бедер, ни прелестной линии живота. Волосы цвета сидра Беатриса-Джоанна носила по моде: прямые и с челкой, лицо было припудрено обычной белой пудрой, духами от нее не пахло (духи предназначались только для мужчин). И все же, несмотря на горе и вызванную этим бледность, казалось, что она так и пышет здоровьем и угрожающе предрасположена к плодовитости, что ныне подлежало строгому осуждению. Было в Беатрисе-Джоанне что-то атавистическое, вот и сейчас она инстинктивно содрогнулась при виде двух женщин-рентгенологов в белых халатах, вышедших из своего отделения в другом конце коридора. Они медленно направлялись к лифту, глядя друг на друга и влюбленно улыбаясь, пальцы рук были переплетены.

Теперь такое поощрялось, лишь бы избежать естественных последствий общения полов. Вся страна была залеплена кричащими плакатами Министерства бесплодия, изображавшими (по странной иронии, в ярких «детских» цветах) обнимающиеся парочки одного пола. Плакаты были снабжены надписью: «Быть Homo — Sapiens». В Институте гомосексуализма даже работали вечерние курсы.

Входя в лифт, Беатриса-Джоанна с отвращением посмотрела на обнимающуюся и хихикающую пару. Эти две женщины, обе кавказского типа, классически дополняли друг друга: пушистая кошечка и коренастая лягушка-бык. Почувствовав тошноту, Беатриса-Джоанна повернулась спиной к целующимся.

На пятнадцатом этаже в лифт вошел франтоватый молодой человек с толстыми ляжками, одетый в хороший сшитый пиджак без лацканов, обтягивающие брюки ниже колен и цветастую рубашку с воротником стойкой. Он бросил полный отвращения взгляд на двух любовников и раздраженно передернул плечами, выражая равное отвращение к полной женственности Беатрисе— Джоанне. Быстрыми привычными движениями франт начал краситься, жеманно улыбаясь своему отражению в зеркале лифта, когда помада касалась его губ. Влюбленные хихикали то ли над ним, то ли над Беатрисой-Джоанной. «Что за мир?» — подумала она, когда лифт тронулся вниз. Однако, разглядев исподтишка молодого человека более пристально, Беатриса— Джоанна подумала, что, возможно, это всего лишь ловкое прикрытие. Может быть, он, как и ее деверь Дерек, ее любовник Дерек, непрерывно играет на публике какую-то роль, и его положение, возможность продвижения по службе зависят от этой огромной лжи. Но Беатриса-Джоанна не могла не подумать снова (ей часто приходила в голову эта мысль), что в человеке, который так себя ведет, есть, должно быть, что— то изначально порочное. Сама она — в этом она была уверена — никогда не смогла бы притворяться, никогда не смогла бы пройти через жидкое дерьмо извращенной любви, даже если бы от этого зависела ее жизнь. Мир сошел с ума. Чем все это кончится?