Страница 10 из 15
Улыбка!
Уже лучше.
– Д-добрый вечер! К-кажется, не опоздал?
Игорь улыбается. В руках – три чайные розы, за спиной – гитара. На миг сердце сжимается болью – гитара! Сесть на диван, в руке – рюмка с ликером…
– Добрый вечер, Игорь! Какие они красивые!
Розы – в ванную, в таз с водой… Есть. Теперь улыбка!
Улыбка!!!
Вводная: пришел гость. Задание: сыграть роль вежливой хозяйки. Ужин, гитара, легкий разговор. Как поняли, сотрудник Стрела?
Сотрудник Стрела все поняла правильно.
СУББОТА,
ДВАДЦАТЬ ПЕРВОЕ ФЕВРАЛЯ
На часах начало второго. Игорь уже в пальто, моя роль подходит к концу.
Сыграла.
Господи, неужели я еще жива?
Получается, жива. Роль отыграна, гость прощается, сейчас останусь одна…
Нет!
Внезапно понимаю – не смогу. Кинусь на стену, рвану предохранитель браунинга, сойду с ума – или брошусь в черноту ночи искать этих мерзавцев…
Улыбаюсь.
В десятитысячный раз за проклятый вечер.
– Игорь! У меня несколько дурацкое предложение. Сегодня весь день торчала на работе, голова – как у Страшилы Премудрого, иголки лезут. К тому же коньяк… Давно не пила, признаться. Давайте прогуляемся – полчасика, не больше! Погода прямо новогодняя!
Он не удивляется. То есть, конечно, удивляется, но виду не подает.
– С удовольствием! Я т-тоже знаете, сегодня слегка переработался. Очки разб-бил…
В очках я его еще не видела. Наверное, минус, но небольшой. Бедняжка сероглазый!
– Очки? Вы, Игорь, что, с кентавром встретились?
– Уг-гадали! И б-был сей китоврас зело страховиден и зраком м-мерзок…
Пальто, шапка, сапоги. Диктофон – в карман пальто. И еще: выкатку фотографии, ту, что сделала утром.
Пистолет? Нет, не надо.
Понадобится – руками на части разорву.
Мы идем по улице – тихой, совершенно пустой, покрытой свежим чистым снегом. Давно заметила: в этом городе улицы пустеют с темнотой, особенно зимой. Каким-то образом Игорь берет меня под руку, и мне становится легче. Он что-то рассказывает, я отвечаю – не слыша себя. Это нетрудно, этому учат. Кажется, я смеюсь. Какая все-таки у него красивая улыбка!
Теперь налево. Похожая улица, только чуть поуже. Направо, пересекаем проспект. Поздний Мерседес освещает нас фарами. Направо… Здесь!
Возле знакомого подъезда – пусто. На белом, искрящемся в свете фонарей, снегу – одинокая цепочка следов. Мужских. Зато чуть дальше, прямо посреди улицы…
Кентавры! Двое, один – гнедой, со знакомой бородищей. И я впервые жалею, что не взяла оружие.
Теперь – стоп. Хлопок по лбу… Нет, это лишнее, достаточно удивленного взгляда на подъезд. Мотивация внезапной остановки – этому тоже учили. Итак: удивление, внезапное озарение (надо же, совсем забыла, нужно передать… или забрать, не важно)…
Игорь слушает весь этот бред, улыбается, кивает.
– К-конечно, Ирина! Если не в-возражаете, я тут п-подожду, к-кентаврами полюбуюсь…
Свинство оставлять приезжего человека на ночной улице наедине с кентами, но брать Игоря с собой невозможно. А если встретят выстрелами в упор?
– Я быстро. Десять минут – не больше!
Ныряю в темноту подъезда… Все! Дурацкую улыбку – прочь! Первого – кто откроет. Если, конечно, это не будет гражданка Бах-Целевская. Сучонку – по шее. А еще лучше – за шею, за яблочко, и пусть зовет своего сладенького Алика!
Знакомая дверь – уже с новым замком и новыми петлями. Зато звонок старый. Теперь встать слева, если что – не попадут.
Шаги!
Я ждала вопроса, дурацкого Кто там?, но открыли сразу. Точнее, открыл. Гражданин Залесский – в тапочках, в спортивных штанах, старых, вздутых на коленях, в грязной майке.
– Вы?!
Можно не отвечать – вопрос риторический. Quousque tandem abutere, Catilina, patientia nostra? Я улыбаюсь, отступаю на шаг. Способ старый – для дурачков. Писатель-алкаш переступает порог…
Левый тапочек летит в сторону. Гражданин Залесский покорно сгибается в поклоне, шипя от боли. А как не согнуться, когда его кисть – за спиной, вывернута пальцами к затылку, стоит мне двинуть рукой…
– Ни звука! Дернешься – больно будет! Понял? Если понял – кивни!
Он медлит, и я слегка додавливаю. Теперь гражданин Залесский не шипит – стонет. Я же предупреждала!
– Ну что, сладкий мой, понял? Или руку сломать?
Кивок. Вот и хорошо!
– Теперь – вниз! Медленно!
Он подчиняется без звука – то ли перепуган до смерти, то ли о кентах у подъезда вспомнил. Но и я помню о них. Не помогут тебе кенты, писатель!
Руку не отпускаю, хотя бежать ему некуда. Пусть почувствует, ощутит каждую ступеньку. Выход! Уже? Да, уже.
– Стой! Налево, в подвал!
Подвал я приметила еще в первый свой визит. Дверь сорвана в незапамятные времена, ступеньки сбиты. Наверно, здешние пацаны подружек затаскивают – тискаться. Вот и мы этим делом займемся!
Ступеньки кончились. Вокруг темно, и я отпускаю его руку.
Отбрасываю гражданина Залесского к стене.
– Стоять! Дернешься – стреляю. У меня глушитель – не услышат!
Кажется, поверил. Дыхание стало чаще – страшно! А мне каково, ублюдок?
– Ну, добрый вечер, Олег Авраамович!
– Добрый… добрый вечер…
– Отвечать будете тихо и короткими фразами. Ясно?
– Ясно! Но Эра Игнатьевна, почему?!
Очнулся! Рано очнулся, самое интересное впереди!
Я прислушиваюсь – наверху тихо. Из квартиры никто не вышел, кенты колесят на улице. Вот и славно! Спросить о пленке? Нет, ведь есть еще и распечатка, значит, не вслепую работал!
– Вопрос первый. Какое вы имеете отношение к Эмме Александровне Шендер?
Молчит. Затем изумленное:
– К кому?
Ударить? Так, чтобы завыл, скорчился, упал прямо на грязный цемент?
– К Эмме Шендер. Там, где она живет, ее обычно называют Эми. Иногда – Эмма.
Молчит. Может, и вправду не знает? Дал ему гражданин Молитвин (или еще какой-нибудь мерзавец) пленку, дал распечатку. Или не давал, сразу Петрову сунул?
Достаю диктофон. Палец скользит, никак не может найти переключатель.
Это вы убили его, мистер Мак-Эванс!
Не мели ерунды, девка! Твоего Пола сожрала его любимая тварюка! Вот, капрал свидетель…
Выключаю. Молчит.
– Слушаю вас, Олег Авраамович!
– Это не ваше дело! Слышите! Не ваше!
Ого! Откуда только голос прорезался!
– Не шумите, Олег Авраамович! Итак, что вы знаете…
– Это… Это вас не касается!
Бью. В полную силу, до боли в запястьи. Пыльный мешок с отрубями грузно опускается к моим ногам.
– Можете… Можете забить меня до смерти… Не скажу… Это – не ваше дело!
До смерти! С удовольствием! И плевать на Первач-псов вкупе со Святым Георгием!
– Это мое дело, Олег Авраамович! Эмма Шендер – моя дочь. Сейчас она живет в США, побережье Южной Каролины, Стрим-Айленд…
…Прыг-скок. Прыг-скок. Прыг-скок…
Мяч катится по пляжу, по сверкающему на солнце белому песку, и мягко падает в воду. Девочка бежит за ним, но внезапно останавливается, смотрит назад…
Я сама нашла это место – самое тихое и далекое, какое только могла предложить Восьмая Программа. Уговорить свекровушку было непросто, ох, как непросто! Да и не свекровь она вовсе – Сашина тетка, старая, злая, как ведьма, меня на дух не переносит. Помогла жадность – в глухомани пособия гуще, а дальняя родня в Чикаго обещала присмотреть за девочкой, если старуху кондратий хватит. Но жива ведьма, здорова даже – видать, климат на этом Стрим-Айленде способствует!