Трехручный меч

Озлившись, хотел зашвырнуть куриную лапку подальше, но обнаружил, что ладонь пуста. Вот что значит разозлиться. Или твердо стоять на своем – уверенность в правоте передается и другим.

Повеселев, я расправил плечи, посмотрел по сторонам орлом, разве что не закукарекал, но все-таки стащил сапоги, надо меру знать и в варварстве, забрался по лесенке на постель.

Надеюсь, волк и ворон устроились не хуже меня.

Я падал прямо в Солнце, вздрогнул, открыл глаза и тут же зажмурился, ослепленный: яркий луч бьет прямо в лицо. Закрылся рукой, я в той же спальне, на рукояти меча блещут искры, все так, как и поставил, и все, что случилось ночью, можно тоже счесть сном… если бы не потемневшая лужа на полу вокруг острия моего трехручного. Сам меч чист, умница, кровопускающий, но и кровоотталкивающий, не придется чистить. Да и не заржавеет, наверное.

Через окно видно, как в дворцовом саду над цветами вьются крохотные дракончики. Солнце блестит в слюдяных крылышках, мелкие чудовища сталкиваются в полете, обозленно гоняются друг за другом. Один на моих глазах жадно вцепился в головку цветка, тот даже слегка накренился под тяжестью, а дракончик суетливо принялся собирать длинным язычком сладкие капли с внутренней поверхности лепестков, расталкивал мохнатые тычинки, перемазался пыльцой весь, как шмель, и когда наконец отлепился и взлетел, вокруг него взвилось золотое облачко.

Через другое окно видно, как во дворе перед конюшней моют, чистят и готовят моего рогатого жеребца к дальней дороге. Я отодвинулся, вспомнил, что снилось всю ночь, разозлился, начал ходить взад-вперед по спальне, тут же от напряженных раздумий голова затрещала, как деревья в мороз. Но под черепной коробкой я чувствовал жар, а когда приложил руку ко лбу, с криком отдернул руку. На кончиках пальцев подушечки побелели, вздулись.

Я, конечно, варвар, но я варвар с двумя «высшими», так что слыхивал о неуязвимых героях, даже о бессмертных и неуязвимых больше, чем эти, живущие с ними бок о бок. И хотя всегда о таких говорили именно как о бессмертных и неуязвимых, но потом выяснялось, что у каждого есть нечто уязвимое. Больше всех знают, ессно, про Ахилла, которого в пятку, еще помнят о Бальдуре, которого можно было только стрелой из омелы, почти не знают о таких замечательных героях, как Сослан или Батарадз. У Сослана уязвимыми были колени, а у Батарадза – одна-единственная кишка во всем теле!

Увы, все эти герои погибли. Как и доблестный Зигфрид, у которого на спину в процессе обессмерчивания прилип кленовый листок, и там осталось уязвимое место, так и неустрашимый Исфандиар, бессмертный и непобедимый, пока не встретил Рустама, который попал стрелой в левый глаз, единственное уязвимое место героя…

Даже толпы вампиров, бессмертных и все возрождающихся, гибнут от стрел с серебряным наконечником, а теперь – от серебряных пуль! А для надежности еще если и осиновым колом пронзить грудь, то вообще не копыхнется.

Круче всех на свете придумал русский антигерой по имени Кащей. Он вообще свою смерть ухитрился отделить от тела, спрятал на каком-то Буяне на вершине дуба в несокрушимом сундуке или сейфе, а там еще в утке, а утка в зайце!.. А в утке яйцо, в яйце – игла, которую хрен сломаешь! Но если даже Кащея все время бьют и мертвят, то вывод один: бессмертия в чистом виде не существует. Всегда есть возможность, к примеру, самому герою покончить с собой, если вдруг бессмертие разонравится и герой перестанет считать его для себя ценным. Чтоб, значит, бесценный подарок не превращался в наказание.

Но задолго до того, как самому счастливчику взбредет в голову такая безумная мысль, многие ловкачи стараются поторопить события.

– Значит, – прошептал я измученно, – есть уязвимое место и у этого… мерзавца. Есть! Но где, где?..

Со двора донеслось призывное ржание. Я выглянул, ворон уже важно прохаживается по седлу, а волк неотрывно смотрит в окно. Я помахал им и, не желая долго блуждать по длинным коридорам, ухватился за толстые железные прутья в окне, отогнул, а потом и вовсе вырвал из стены, грубому варвару можно все.

По стене такие виноградные лозы, слона выдержат, я спускался неспешно, чувствуя восхищенные взоры челяди. Сегодня будет разговоров о грубом и могучем варваре, все видят мою обнаженную спину с трехручным мечом в ножнах, видят, как играют и перекатываются шары мускулов, как вздуваются мышцы, как мышцы вздуваются, а шары перекатываются, как… неважно. Красиво перекатываются!

Когда до земли осталось с полметра, я красиво соскочил, присел и распрямился, огромный и блистающий, ибо слегка вспотел, от этого рельеф просто обалденный, каждая мышца как вылепленная, даже как выкованная!

Мне захлопали, я вскочил на коня, раскланялся. Снова покричали, похлопали, в воздух взлетели чепчики, а я недрогнувшей дланью развернул коня. Дорога нам на север, Рогач понес резвой рысью не к далекому выходу из дворца, а прямо через роскошный сад. Он видел, как я сократил себе путь из дворца, точно так же сокращал и себе со двора.

Между розовыми кустами, несмотря на ранний час, двигаются с лейками садовники и садовницы. Садовники – в длинных халатах до пола, сгорбленные, с низко наброшенными капюшонами, а садовницы – с легкой гирляндой цветов на обнаженных бедрах, что сваливаются при любом движении.

Дальше потянулся личный сад принцессы, никто не смеет входить и нюхать или ухаживать за ее цветами, мы неслись вчетвером в полной тишине, раздвигая телами ароматные стены. Волк присвистнул на бегу, я увидел в дальнем уголке сада самую прелестную девушку из тех, которых видел. Юная, золотоволосая, с нежным лицом, она со смехом отбивалась от крохотного дракончика с цветными крыльями стрекозы, что швырял в нее цветами.

Естественно, она тоже голая, но с ее чистотой и целомудренностью смотрится вовсе не голой, а всего лишь обнаженной. Мы на бегу, все четверо, повернули головы, ворон даже что-то каркнул одобрительное, хотя что он понимает, пернатое.

Вдруг, когда готовы были проломиться через цветочную стену и вырваться из сада на простор, в трех-четырех метрах от того места, где я уже наметил выход, разлетелись листья и цветы, словно с той стороны ударили обломком скалы.

В сад, проломив высокую каменную стену, вломился огромный свирепый монстр. Я даже подумал, что это вернулся вчерашний орк. За другой, значит, но со второго взгляда понял, что этот повыше на две головы, в плечах пошире, а из доспехов только широкий кожаный ремень почти до колен. И тоже прямо к принцессе, скотина! Я не знаю, что у них за чувство прекрасного, ну ни одна же тварь не сворует кривую или старую, а все самых что ни есть лучших и поспевших. Сами уроды, но женщин им подавай только лучших. Бывает, и не разберешь, какая из двух лучше, но монстр обязательно схватит ту, что краше. И никогда не ошибется.

Я взял меч обеими руками. Во всем теле взыграла мощь, кровь вскипела в предчувствии жаркой схватки. Мои группы мышц задвигались, устраиваясь поудобнее, сухожилия затрепетали в боевой готовности. Рукоять как прикипела к моим шершавым ладоням, а узкий луч солнца упал на лезвие моего трехручного, красиво и страшно раздробился на множество узких стрел, ранящих глаза.

Из-за кустов поднялось пятеро рыцарей в полных доспехах, с мечами и топорами в руках. Тайком охраняют, значит. Вот и верь про неприкосновенность сада принцессы… У каждого рыцаря на левой руке треугольный щит с изображением красного дракона, на шлемах выдавлена морда дракона. Когда выхватили мечи, я успел заметить, что рукояти выполнены в форме драконьих голов.

Они сшиблись, я приготовился перед отбытием на подвиги немного понаблюдать за схваткой, однако монстр разметал всех пятерых, как сухие листья. Пока они ворочались, размазывая внутри шлемов кровавые сопли, монстр перешагнул через их тела и схватил принцессу. Она отчаянно завизжала и начала колотить его по морде крохотными кулачками.

Волк в возбуждении крикнул:

– Вот оно!

– Что? – спросил я, не поняв.