Святой Грааль

– Пусть останется. А ты не двигайся. Я люблю смотреть, как льется кровь, даже если пролил ее не я.

Он зло улыбался. Олег видел в болотных глазах триумф, наслаждение. Менестрель мог убить его, выстрелив в спину, мог стрелять из-за кустов, но проклятый паломник умер бы, не узнав, кто его убил, не помучавшись, даже не сообразив, что хотя он сразил Тернака, Ганима и наемника, но есть еще более сильные, более умелые. Сильный и умелый менестрель будет ходить по земле, а кости паломника растащат звери…

– Это ты нанял Ганима? – спросил Олег упавшим голосом.

Он пошатывался, кровь струилась по ноге, впитывалась в сухую землю. В сапоге стало мокро, горячо. Менестрель, не отвечая, оскалил зубы, медленно натянул тетиву, глядя прямо в глаза Олегу. Он несколько раз отпускал тетиву, снова натягивал. Несмотря на ухмылку, глаза были настороженные, он не упускал ни малейшего движения, следил за мышцами паломника. Олег попытался качнуться в сторону, но в боку стрельнуло болью, ноги начали подкашиваться. В ушах уже звенело от потери крови. Он чувствовал, что сильно побледнел, видел это по ухмылке менестреля, торжествующим глазам.

– Я сделаю чашу из твоего черепа! – сказал он обещающе. – Ты был могучим воином…

– Ты нанял Ганима?

Он видел злую ухмылку, блестящие глаза, остальное расплывалось в жарком мареве. Внезапно краем глаза уловил движение слева, скосил глаза. Тернак как ухватился сразу за рукоять ножа, что торчал в его груди, так и держался, теперь пальцы медленно слабели, один за другим отрывались от рукояти, через миг рука упадет в траву…

– Тернак, – сказал Олег настойчиво, – бросай в него нож!

Менестрель на миг скосил глаза, рука Тернака шумно упала, скрывшись в траве, и менестрель быстро выстрелил. Стрела с силой ударила под запрокинутый подбородок Тернака, вонзилась почти по оперение.

Олег прыгнул назад и в сторону в тот самый миг, когда стрела сорвалась с тетивы, полетел вниз в овраг, проломился через кусты, долго катился, свернувшись в клубок, пока не достиг дна оврага. Густые заросли смягчили падение, и Олег поспешно полез наверх и в сторону. Кровь капала на траву, голова кружилась, а перед глазами мелькали крупные черные мухи. Перекосившись, вытащил второй швыряльный нож, зажал рукоять в ладони. Менестрель уверен, что у него только один нож, который остался в груди Тернака. Он сам заставил его так думать, когда жадно смотрел на тот нож, теперь есть малая возможность обхитрить, хотя менестрель – не чета тем троим, это умелый и опытный убийца. Странно, что он скитается под личиной менестреля…

Наверху зашелестело. Менестрель медленно спускался по склону. Лук оставался в руках, стрела лежала на тетиве. Он не отрывал взгляд от пятен крови на земле и листьях, но не бежал, шел осторожно, всматривался в каждый стебель. Он тоже не пропускал без внимания ни вспрыгнувшего кузнечика, ни шныряющую в траве ящерицу, но одновременно словно бы замечал, что делается по сторонам и даже за спиной.

Олег мысленно похлопал себя по плечу: вовремя ушел со дна оврага. Теперь лежал затаившись почти на открытом месте, среди травы, но к таким местам не присматриваются, когда по сторонам торчат густые кусты. Раненая жертва обычно прячется за ветвями, но менестрель вплотную не приближался, руки готовы послать стрелу при малейшем подозрительном движении.

Олег чувствовал мокрую грязь на лице, прополз по руслу недавно пересохшего ручья, вывозился, как свинья, зато почти неотличим от таких же серых, грязных валунов, весь в налипших листьях, стеблях сухой травы, на щеках висят травинки и комочки сухой земли…

Менестрель шел осторожно, посматривал не только на кровавый след, но и кругом. Капли крови вели к поваленным деревьям, которые задержали падение Олега, там переплелись ветками четыре валежины – лучшее место, чтобы прятаться. На губах менестреля начала проскальзывать торжествующая усмешка, но двигался все так же настороженно, цепко. Он был прекрасным охотником, и если бы шел по следу раненого медведя или даже льва, то уж с легкостью выследил бы и добил.

Олег лежал, вжавшись в землю, боялся дышать. Левое ухо прижал к земле, слышал каждое движение, каждый шаг. Не видел менестреля, но чутье подсказало, что тот прошел мимо, начинает удаляться.

Олег приподнялся на дрожащих руках, увидел в двух десятках шагов впереди согнутую спину. Менестрель шел крадучись, готовый в любой момент развернуться, отпрыгнуть, упасть под защиту кустов. Лук он уже натянул до половины, глаза его всматривались в переплетение ветвей и корней могучих валежин, железный наконечник блестел, как влажный язык огромной змеи.

Олег с трудом поднялся, стараясь не наступать на правую ногу, – занемела, отказывалась слушаться. Менестрель удалился еще на десяток шагов. Олег неуклюже примерился, словно держал нож впервые в жизни, с силой швырнул. В глазах потемнело, он зашатался, растопырил руки, пытаясь удержать равновесие.

Впереди раздался судорожный всхлип. Менестрель резко развернулся, стрела сорвалась с тетивы, пролетев над головой Олега. Глаза менестреля были безумно вытаращены, кровь совсем отхлынула от бледных щек, он стал мертвенно-желтым. Поспешно выхватил другую стрелу, наложил на тетиву, натянул, прицелился в Олега. Щелкнуло – стрела пролетела мимо. Менестрель оскалился, качнулся, изо рта потекла кровь. Он медленно опустился на колени, глаза все еще с изумлением смотрели на Олега. Лук выпал, скользнул вниз по траве.

Олег подошел, сильно хромая и подволакивая ногу. Менестрель закашлялся, кровь забрызгала подбородок, прохрипел:

– Ты сумел… Я недооценил…

– Кто послал? – потребовал Олег.

Менестрель чуть качнул головой, в глазах зажглись искорки.

– Заставить не сможешь… Я уже мертв…

Олег хмуро кивнул. Если нож ударил, как должен, то кончик лезвия, пропоров мышцы спины, пробил сердце.

– Тебя сжечь или зарыть? – спросил Олег.

Кровь выплескивалась изо рта менестреля неровными толчками, сердце еще цеплялось за жизнь. Грудь часто вздымалась, там хлюпало, словно плескалась огромная рыба. Менестрель ответил угасающим голосом:

– Я огнепоклонник…

– Все четыре стихии священны, – добавил Олег быстро. – Я могу похоронить тебя по твоему ритуалу. Скажешь?

Глаза менестреля закрывались, он пошатывался, стоя на коленях. Прошептал едва слышно:

– Возьми мой меч… Отдал за него сорок коров и двух коней…

– Именем Заратуштры, – потребовал Олег на языке фарси. – Кто послал тебя?

– Владыки Мира…

Он упал лицом вниз, уже мертвый. Олег вытащил из спины свой нож – в самом деле достал сердце! – вытер о плечо менестреля. В карманах убитого обнаружил несколько золотых монет, забрал, тяжело полез наверх. Кровь уже остановилась, но чувствовал себя таким слабым, что не отбился бы и от воробья. Менестреля не сумел бы похоронить по-европейски, даже если бы хотел. К счастью, по законам огнепоклонников их нельзя закапывать в землю, сжигать, бросать в воду – все четыре стихии священны, осквернять трупами нельзя, мертвое тело надлежит оставлять открыто, дабы хищные птицы и звери похоронили мертвеца в своих желудках, а мелочи доедят муравьи и жуки.

Он дважды терял сознание, пока добрался до шалаша. Рой зеленых мух сплошным одеялом покрыл труп Ганима и арбалетчика, к ним уже проторили дороги крупные желтые муравьи. К трупам они бежали с поджатыми брюшками, а обратно – с раздутыми. В крохотных челюстях Олег углядел красные волоконца мяса.

Кони фыркали, пятились от залитого кровью человека. Олег выгреб из тайника мешочек с золотыми монетами, кляня себя, что спрятал так глубоко, привязал поперек седла лошади Ганима, сам с великим трудом взобрался на жеребца арбалетчика.

Когда он подъезжал к воротам замка Горвеля, его ждали стражи с обнаженными мечами. Ворота торопливо распахнули, сам Горвель поспешил навстречу и помог слезть с коня. Лицо рыжебородого хозяина замка было мрачным, в глазах блистали молнии. Он сжимал кулаки, орал на стражей. Примчался Томас, уже в полных доспехах, разве что забрало не опустил. Крикнул издали тревожно: