Сингомэйкеры

— Уже есть пятого!

— Еще нет, — уличила она. — Только аннонсировали первую! «Территория» делает «Троецарствие-2».

— Все ты знаешь, — сказал я восхищенно. — Я именно это и хотел сказать!

Она хитро заулыбалась:

— Что я все знаю?

— И это тоже.

В ее голосе, когда сказала о неокручиваемости работников нашей фирмы, словно бы прозвучало некоторое осуждение. Все-таки в мужчинах как бы ценится, как мы сами считаем, лихость, что вообще-то от слова «лихо», а лихо — это беда, несчастье, безрассудная дурость. Мы гордимся своим умением наступать на грабли, даже на грабельки, неумением обходить стены и вообще препятствия, хвастаемся расшибленными головами и тем, что вчера перепили, а сегодня с утра блюем.

— Но я уже окручен, — возразил я, защищаясь. — Еще как окручен!

Она тихо и загадочно улыбнулась.

— Вон мой дом, — сказал я. — Тот, что с игровым клубом в торце.

Она посмотрела внимательно, скорость не сбавляет, я выждал, когда почти поравнялись с домом, сказал:

— Спасибо, что подвезла!

— Какой подъезд? — спросила она.

— Да я тут выйду, — запротестовал я. — Чего тебе сворачивать и пробираться, там плохой проезд…

— Какой подъезд?

— Четвертый…

Она остановила машину, выждала, пока на противоположной стороне прошел поток, и свернула, лишь тогда пояснив:

— Не могу я вас оставить переходить улицу!.. Тут такое движение. И вообще, Евгений, привыкайте, что вас должны подвозить именно к подъезду. И дверь раскрывать перед вами.

— Ого!

— Вот-вот, — сказала она строго и тут же мило улыбнулась. — Сами можете открывать двери только перед такими милыми куколками, как я.

Машина остановилась у моего подъезда, я проговорил неуклюже:

— Может быть, зайдем ко мне? Чашечку кофе…

Она улыбнулась:

— В другой раз. Но спасибо за приглашение!

Я остался на асфальте смотреть, как она довольно уверенно лавирует в узком проходе между припаркованными где попало автомобилями, затем выехала на шоссе и понеслась, набирая скорость.

В душе осталось ощущение праздника. Я даже понюхал рукав, чуть-чуть пахнет ее духами.

Глава 5

В старину самые знаменитые разбойники, чувствуя старость и приближение смерти, завещали награбленное монастырям и просили монахов молиться за их грешные души. Да и не только знаменитые, просто мы не знаем, когда родились те или иные великие злодеи, но в истории остались даты их смерти, а также баснословные суммы, пожертвованные монастырям, занимающимся благотворительностью. Великие преступники как бы возвращали людям то, что у них когда-то отняли.

Современные миллиардеры, устав от бизнеса, учреждают свои благотворительные фонды, куда сбрасывают десятки, а то и сотни миллионов долларов в целях оказания помощи бедным, бродячим собакам, спасения пингвинов, борьбы со СПИДом и наркоманией. Тоже как бы замаливая грехи, что когда-то топтали всех на пути к успеху, калечили и вообще не церемонились.

Так что мое удивление насчет огромного жалованья хоть и понятно, но беспочвенно. Все-таки мы занимаемся хоть и благородным делом, но малоэффективным. Правда, в моем случае лечим не сами симптомы, а именно болезнь, так что лично мне такой высокий оклад назначили как бы не совсем зря.

Вся эта психотерапия прокручивалась у меня в мозгу, когда утром брился, чистил зубы, наспех завтракал и перед зеркалом повязывал галстук.

Машина пока на стоянке, у меня нет пары лишних дней на регистрацию, получение номеров, техосмотр и прочие заморочки. Так что на автобусе и метро с пересадками я добрался за четверть часа до начала работы.

Охранник кивнул, Валькирия из «Нибелунгов» по имени Тина уже за своим столом подправляет макияж, мне кивнула, как старому знакомому. Эммы еще нет, я чуть ли не на цыпочках прошел к своему кабинету, робко открыл дверь, будто опасаясь, что там кто-то уже сидит.

Экран засветился от прикосновения к сенсорной пластинке, никто, кроме меня, его не запустит, класс. Та-а-ак, скорость скачивания… ни фига себе, что у них тут за мощности?

Через четверть часа, окончательно ошалев, я кликнул на иконку с лицом Глеба Модестовича. Она расширилась на экран, Глеб Модестович пересматривал бумаги, на вызов вскинул голову.

— А, Евгений Валентинович… Вопросы?

— Вопросы, — подтвердил я виновато.

— Не стесняйтесь, — ответил он. — У всех много вопросов. А у нас есть ответы!

— Но у меня дурацкие, — предупредил я.

— У всех поначалу дурацкие, — успокоил он. — Слушайте, мой кабинет в конце коридора. Вы его увидите сразу.

— Удобно ли? — усомнился я.

— Удобно, удобно, — заверил он.

— Тогда приду прямо сейчас? — спросил я. — Или когда вам лучше?

Он вздохнул.

— Лучше сейчас. Быстрее войдете в курс дела. Давайте, топайте.

Я заискивающе улыбнулся, все-таки у него своих дел полно, с другой стороны — каждый за себя, один бог за всех, так что я должен в первую очередь лоббировать интересы самого ценного человека на свете. Понятно, кто этот человек.

Глеб Модестович поднял голову от бумаг, суетливо указал мне на кресло по эту сторону стола. Дисплей, судя по всему, включен, потому что он отвел от него взгляд с явной неохотой, словно в Red Light Center кого-то подтащил к постели.

— Садитесь, садитесь… Кофе хотите? Или чаю?

— Не отказался бы, — промямлил я осторожно.

— Да не волнуйтесь, — заверил он, — я не сам делаю. Хотя скажу не без хвастовства, уж что-что, а кофе делать я умею. Но, увы, самому не положено. По рангу.

— Да я ничего…

Он тронул клавишу и сказал негромко:

— Люся, две чашки кофе… Евгений Валентинович, предпочитаете слабый или крепкий?

— Лучше крепкий, если можно.

— У нас все можно, — ответил он и, улыбнувшись, добавил: — Кроме того, что нельзя… Люся, две крепкого.

Я сразу за ухватился за последние слова:

— А многое нельзя?

— Многое, — ответил он. — Но если человек нормален, он ограничений почти не заметит. Все-таки мы многое не делаем вовсе не потому, что кого-то страшимся?

— Резонно, — согласился я.

Открылась дверь, вошла с подносом в руках незнакомая девушка, такая же хорошенькая, как и Эмма, только полнее. Мягко улыбнувшись, переставила на стол чашки с дымящимся кофе, вазочку с печеньем и кусочками сахара, оставила ложечки и молочник, так же молча ушла, провоцирующе двигая ягодицами.

Глеб Модестович проследил за моим взглядом.

— Из отдела снабжения, — сказал он. — Не дело, если высоколобые занимаются, скажем, чисткой обуви. Так какие проблемы?

Я опустил в темную жидкость два кусочка сахара, в голове сотни вопросов, медленно размешивал серебряной ложечкой. Кабинет постепенно заполнялся густым ароматным запахом.

— Глеб Модестович… если честно, то когда мне сказали, какую зарплату буду получать, я согласился так поспешно, что едва из штанов не выпрыгнул. Сейчас же хочу понять… в пределах допустимого, конечно, чем занимается фирма, чтобы быть максимально полезным. У меня никогда не было идеалом «получаю столько-то рэ и ничего не делаю». Я люблю работать, хотя с таким заявлением даже в рыночное время выгляжу полным идиотом.

Он смотрел на меня без насмешки, лицо оставалось серьезным. Сахар размешивал так же машинально, как и я.

— Не вы один, — заметил он устало. — Не вы один. Могу сказать, что здесь вы среди… подобных экземпляров. Я, кстати, тоже больше люблю работать, чем развлекаться.

Я подумал невольно, что в его возрасте уже ничего больше и не остается, как работать, а он, словно прочитав мои мысли, добавил:

— И всегда любил. Даже во времена, когда был моложе вас, Евгений Валентинович.

— Да я ничего такого…

Он прервал:

— Насчет нашей работы, Евгений Валентинович. Наша цель, вы будете смеяться — сейчас принято смеяться над всем, особенно над святыми целями, — наша цель — самая благая на свете. Выше ее, как говорится, нет вообще. Итак, чем занимается фирма? Скажу честно: работаем на благо всех людей. Не какой-то группы, нации или религии, а именно всего человечества.