Передышка в Барбусе

Однажды раздался истошный визг. Хрюндя неслась к нему с раскрытой пастью, по морде катились крупные слезы, в глазах стояла горькая обида.

– Что стряслось? – спросил Мрак раздраженно.

Он присел, Хрюндя покарабкалась к нему на колени. Пасть держала широко раскрытой, язык высунула. Мрак отшатнулся, язык был черный, а во рту стало сине-черным. Слышался сильный кислый привкус.

– Ах ты ж, дуреха…

Он ухватил ее поперек, Хрюндя завизжала, ее лапы бешено замолотили ему в грудь. Мрак со злостью сдавил так, что пискнула, как воробей в лапах кошки, бегом помчался вниз по косогору. Ноздри жадно ловили запахи, Хрюндя наконец высвободила морду и орала сиплым голосом. Мрак придавил сильнее, ноги скользили по крутизне, а руки заняты, не ухватишься за ветви, камешки катились впереди, подпрыгивали, исчезали то ли в зелени, то ли за обрывом.

В одном месте деревья стояли гуще, трава там зеленее, и Мрак вломился с разбега, уже чувствовал воздух влажнее, запах сырости и близкой воды.

Хрюндя высвободилась, брякнулась на землю. Мрак ухватил ее за лапу, подтащил к крохотному родничку. Хрюндя скулила, слезы бежали безостановочно. Мрак одной рукой держал ее за холку, другой зачерпнул воду, плеснул в распахнутую пасть.

Хрюндя ошарашенно умолкла, затем заскулила уже тише. Мрак плескал и плескал, а потом сорвал пучок травы и насильно вытер ей пасть. Хрюндя опять орала и вырывалась, а когда высвободиться из могучих рук не удалось, стала брыкаться, как дикий конь. Пасть ее из черной стала ярко-красной, но язык и горло еще оставались в темных пятнах.

– Это еще что, – сказал Мрак безжалостно. – А теперь вот заболит живот!.. Будешь знать, свиненок, как всякую гадость жрать.

Хрюндя смотрела с надеждой, в глазах еще стояли слезы. Мрак подавил желание схватить ее на руки и прижать к груди, все-таки ребенок, хоть и жаба, заставил себя сказать еще строже:

– А чтобы запомнила лучше, что эту гадость жрякать нельзя… нельзя… нельзя…

Он зажал ее голову между колен и звучно отшлепал по толстому заду. Хрюндя вопила так, что звенело в ушах. Вряд ли от боли, скорее – от несправедливой обиды. Ягоды сами вылезли навстречу! И еще пахнут нарочно!

На горизонте красочно заблестели под оранжевым солнцем белые стены большого красивого города. Солнце уже склоняется к краю земли, оранжевый шар начинает багроветь, и кажется, что по чистой городской стене стекают потоки червонного золота.

Дорога расширилась, длинной прерывистой вереницей тянутся подводы, по обочине мчались всадники. Со стороны гор наперерез еще дорога, поменьше, но Мрак в первую очередь рассмотрел, что на перекрестке высится огромный постоялый двор. Просто великанский двор, есть даже конюшня помимо длинной коновязи, слышен частый перестук молоточков, работают в кузне, донесся слабый аромат жженой кости.

Мрак прикинул расстояние до городских стен, сказал громко:

– До ночи не доберемся… А в потемках чего тащиться?

В мешке заворочалось и закряхтело. Мрак понял правильно: ты, мол, решай сам, мне тут и в мешке хорошо, а где заночевать – я тебе доверяю. Все равно скажу, что не так, можно бы и лучше…

Постоялый двор приближался медленными толчками. Стал яснее бодрящий запах каленого железа, конского пота, а затем пахнуло свежеиспеченными хлебными лепешками. При постоялом дворе явно есть все, что требуется путникам, чтобы в город прибыть бодрыми, сытыми и на исправных телегах.

Мрак прошел через двор, на него уважительно оглядывались. Лохматый варвар в волчовке ростом высок, в плечах – косая сажень, руки толстые, а ладони как лопаты. Такие могучие люди выходят, говорят, из лесов загадочной Славии. Еще говорят, что они едят только сырое мясо, а говорить вовсе не умеют, только мычат и показывают знаками, которые человеку не понять, а зверь лесной понимает сразу.

Перед харчевней горел забытый факел, окна светились красным. У коновязи фыркали и обнюхивались трое коней, скрипело колесо колодца, угрюмый мальчишка с натугой тащит наполненную водой бадью. Справа от крыльца на лавке отдыхают девки, одна безуспешно старалась свести вместе края разорванного лифа, но мощная грудь, обрадовавшись свободе, нагло перла навстречу солнцу.

Крепкие мужики выкатили из подвала сорокаведерную бочку и, подкладывая доски, а сзади подпирая плечами, с натугой загнали в распахнутые двери не то подсобки, не то кухни.

Мрак пошел с парадного входа, ступеньки заскрипели под могучим телом. Дверь распахнулась навстречу, но выходящий мужик отступил, прижался к стене. Мрак прошел, как могучий неторопливый тур, сознающий свою мощь среди стада телят. Помещение огромно, два десятка длинных столов, больше половины заняты крепким плечистым народом, кто ж отправит в дальнюю дорогу слабых, но три стола пустые, хотя лавки на месте, а на столешницах, как и положено, – солонки и блюдца с горчицей.

Он выбрал стол, который почище, в мешке требовательно заворчало. На него косились, но никто не решался взглянуть в упор. Он вытащил Хрюндю, она сразу встопырила зачатки хребетика, посадил рядом по левую руку. Хрюндя еще малость потопорщила хребетик, место незнакомое, много шума, чужих голосов, но ее родитель спокоен, и она, широко зевнув, припала к лавке брюхом.

Хозяин подошел сам, слуг не решился послать к мрачноватому незнакомцу, все испортят, по дорогам же разные люди, это не город, поклонился и сказал:

– Есть?.. Пить?.. Спать?

Он раскрыл рот и потыкал в него пальцем. Почмокал, почавкал, потом сложил ладони и прижал их к уху, склонив голову набок. Жаба приподнялась, заворчала, но смотрела с интересом.

– Тихо, – сказал ей Мрак. – Никто с тобой не играет. Это он говорить учится. Дикий тут народ живет, видать… Слушай, друг! Принеси поесть… хорошо поесть, понял? И вина, чтобы горло промочить. Не напиваться, а только чтоб горло промочить.

Он все это повторил знаками, копируя жесты хозяина. Хозяин вздохнул с облегчением, незнакомец явно не слаб, смерил взглядом могучую фигуру гостя, повторил:

– Только горло промочить?.. Бочонка хватит? Или два?.. Ладно, я тоже шутить могу. Все принесу сам. Впервые такую пару вижу. А ей что?

– Мух, – сказал Мрак, – но ладно уж, обойдется… Пусть жрет, не перебирая.

Хозяин с интересом рассматривал недовольную вниманием жабу.

– Что это вообще такое?

– Ящерица, – ответил Мрак.

– Ящерица? Такая толстая?

– На себя посмотри, – огрызнулся Мрак.

– Да ладно тебе… Это у тебя жаба, не вижу, что ли?

– А что такое ящерица, как не худая жаба? Однажды дура-жаба протиснулась через замочную скважину, стала ящерицей… А моя умница в дырку не полезла.

Хозяин помахал рукой, пробегавший мальчишка тут же поставил на стол широкую тарелку с нарезанным на ломти хлебом, умчался. Мрак взял один ломоть, посолил и начал есть, чувствуя хороший звериный голод.

Хозяин взглянул понимающе.

– Левша?

Мрак скривился.

– Если бы. Думаешь, удобно держать в левой?

Хозяин помолчал, но странный гость ничего не объяснял, и он сам посоветовал туповатому варвару:

– Так возьми в правую.

– Да? Ну, взгляни.

Мрак взял ломоть хлеба в правую, начал неторопливо есть. Жаба, что сидела рядом, внезапно протянула лапу и мощно стукнула Мрака по руке. Ломоть выпал, жаба молниеносно подхватила широкой пастью, отпрыгнула на другой конец лавки. Гребень на спине вздыбился. Она быстро сжевала хлеб, снова придвинулась на прежнее место, глядя невинными глазами.

Мрак выругался. Хозяин захохотал, потом с великой укоризной покачал головой:

– Не кормишь бедную тварь!

Мрак выругался снова. Отломил ломоть и сунул жабе под нос. Она презрительно отвернулась.

– Видишь? – сказал Мрак зло. – Ей так неинтересно. Ей добычу подавай! Охотница.

Хозяин ржал так, что всхлипывал и цеплялся за стол, чтобы не упасть. Наконец сказал, вытирая слезы и меряя уважительным взглядом широкие плечи Мрака:

– Да, она проделывает то, на что решится не всякий храбрец. Ставлю выпивку за свой счет!.. Давно таких чудес не видывал.