Откровение

Томас ошарашенно пробормотал:

– Ну тогда… это… прости, я ж не знал! Так у вас прямо святая страна…

– Ее так и зовут, – подтвердил Олег, – Святая Русь! Потому столько юродивых и дураков.

– Даже жаль, что я так мало там побывал, – сказал Томас с сожалением.

– Конечно. Умному в стране непуганых дураков только и показать себя. Правда, ты тоже этот… ну, рыцарь. Зато вон как сверкаешь в доспехах, а у нас и люди, и вороны любят все блестящее!

– Ну… у нас тоже, – сказал Томас осторожно. – И чтоб перья, перья на шлеме… Яркие! А что?

Калика внезапно хлопнул ладонью по столу:

– Да ладно, перья так перья. Больше тянуть – все потерять. Вели седлать коней. Выступаем сейчас же.

Томас дернулся, глаза испуганно прыгнули за окно на заходящее солнце.

– Уже вечер…

Калика от удивления переменился в лице:

– Что с тобой? Разве не за Ярославой едем?

Томас сказал несчастным голосом:

– Сэр калика… Тебе все равно гореть в огне, а я христианин! Сегодня день святого… черт, как же его… но сегодня нельзя садиться на коня, обнажать оружие, нельзя начинать какие-то дела, а можно только заканчивать.

Калика смотрел, раскрыв рот. Когда опомнился, сказал почти враждебно:

– Ты что, иудей?

– Почему вдруг? – оскорбился Томас. Он брезгливо оглядел себя: чем это он, благородный англ, похож на презренного иудея?

– Это им вера запрещает работать в субботу. Ах да, ваша вера тоже иудейская.

Томас оскорбился еще больше:

– Наша вера христианская!

– Как будто Христос и все его пророки не иудеи! А во всех молитвах нынешние англы не поют: «Славен наш бог в Израиле!» Черт бы побрал вас, христиан. Тогда считай, что мы лишь заканчиваем. Свадьбу заканчиваем!

Томас чуть повеселел, в глазах появилась надежда, но опомнился, вздохнул так, словно поднял своего коня вместе с седлом и попоной.

– Но нельзя и садиться в боевое седло.

– Пойдем пешком, – предложил Олег.

– Да, но… далеко ли уйдем? Я ведь не дикарь в волчьей шкуре, я человек. А человек должен быть в железе! Я без него что голый. Век на дворе железный, если ты еще не заметил за поисками Истины. А утром на конях все равно наверстаем.

Калика плюнул ему под ноги, ушел вконец рассерженный. Томас, чувствуя себя одновременно и виноватым, и исполненным гордости за cтойкость в христианских добродетелях, велел коней усиленно кормить отборной пшеницей и поить ключевой водой.

Томас отослал рыцарей, а сам, оставшись один, снова ощутил такое отчаяние, что как воочию увидел свои руки, вонзающие острый меч себе в грудь. Нельзя бросаться словами, как нельзя произносить клятвы или обещания всуе. Не подумав, брякнул, ибо звучало хорошо, красиво, и удар меча вслед за ответом «да» был хорош настолько, что рыцари со смехом пересказывали друг другу трое суток…

И вот теперь расплата…

За дверью слышалось негромкое позвякиванье, даже легкое царапанье, словно с той стороны кто-то пытался приложиться к двери ухом, не снимая шлема. Томас подумал горько, что на этот раз не помешают… Но калика сказал, что все еще можно попытаться освободить Ярославу!

Он подошел к двери, рывком распахнул. Рыцари отскочили, вытянулись. Томас спросил тревожно:

– Что с доблестным сэром Олегом из Гипербореи? Он не уехал?

Рыцари переглянулись, один ответил, опустив глаза:

– Я только что видел его во дворе.

– Что он… делает?

Рыцарь ответил с достоинством:

– Ваш странный гость хотел было перековать коня перед дорогой… но я объяснил, что в день святого Боромира нельзя заниматься никакой работой.

Томас поморщился, спросил с опаской:

– Что он сказал?

Рыцарь переступил с ноги на ногу, покосился на других. Те сделали каменные лица.

– Ну… не очень много.

– Да? – переспросил Томас недоверчиво.

– Но выразительно.

Томас поспешно отступил и закрыл дверь.

Рано утром Олег с насмешливым одобрением наблюдал, как одевают Томаса. Он уже был похож на металлическую статую, но на него надевали еще и еще, скрепляли, уже и лица не видать, только синие глаза поблескивают в узкую щелочку. Что ж, человека, который готов таскать на себе такую тяжесть, можно уважать уже за то, что готов к нелегкой дороге.

Макдональд собирал сюзерена деловито, умело, с достоинством старого бывалого воина. Цыкнул на священника, тот робко заглянул в комнату.

– Мой король, на вас креста нет… А я принес освященный в купели!

Томас движением длани заставил замолчать. Макдональд все же смотрел вопросительно, христианский рыцарь без креста, что черт без рогатины, и Томас нехотя ответил:

– У меня свой. Невеста подарила… Вульф, подай из ларца!

Оруженосец принес массивный крест размером с ладонь, толстый, из отполированной стали. Томас бережно принял обеими руками, благоговейно поцеловал, но было видно, что думает в этот миг о потерянной невесте, а не о самом кресте. Олег скривился, будто хлебнул вместо вина уксуса, но смолчал. Томас перестал замечать на его шее обереги, не заметит и он оберег новой веры.

Макдональд сказал твердо:

– Мой сюзерен, вы не должны ехать один.

Томас возразил:

– Я не один.

Макдональд с сомнением посмотрел на Олега. Дикарь в звериной шкуре, с длинными рыжими волосами, что падают на плечи, неопрятная бородка. Дикарь не выглядит достойным спутником молодому королю. Пусть даже, как говорят, помог доблестному Томасу в битве с демонами. Хотя такой больше навредит, чем поможет.

– Пусть вдвоем, – сказал он упрямо, – но и двоим опасно…

– Нас не двое, – ответил Томас звучно. Он выпрямился, молодой и красивый, хлопнул железной ладонью по рукояти меча. – Со мной Шлеморуб, а также мой боевой конь, которому нет во всей Британии соперника. Нас четверо, а если считать и дубинку сэра калики, он ее зовет посохом, то нас пятеро. А это уже боевой отряд!

Макдональд смотрел с прежним сомнением. Дядя Эдвин сказал с великой печалью, рвущей сердца:

– Я знаю Томаса. Он возьмет всех, если на пир, но если в самом деле впереди огонь и кровь… Томас, мальчик мой, ты – единственный в роду Мальтонов! Мы жили честно, за чужими спинами не прятались, боевой клич Мальтонов звучал во всех битвах. Но железный град сражений выбил все наше поле… И теперь ты – последний.