Страница 25 из 48
Владимир сказал медленно, хотя мысли носились суматошные, сшибались одна с другой так, что в голове стало больно:
– На Ляшской? А есть еще Чешская улица, Печенежская, Жидовская, Искоростенская… А Новгородской нет, хотя ваш город и богат, и намного ближе.
Новгородцы переглянулись. Помощник Стойгнева, юный боярин Цветослав, даже зарделся как девица. Правда, Новгород еще мал и беден, но быстро входит в силу, и в самом деле было бы лестно иметь в стольном граде свою улицу, хотя бы по названию.
Стойгнев присматривался к Владимиру с интересом:
– Мне сдается, что ты знаешь многое. Нам отвели комнату в тереме, где будем ждать великого князя. Пойдем, посидишь с нами. Что-нибудь расскажешь, чтобы на приеме не ударить в грязь лицом.
Владимир чувствовал, что сейчас на волоске повисла не только его жизнь при княжеском дворе, но и вообще жизнь. Да, он готов на смертельный риск, долгими ночами обдумывал разные планы, не менее опасные, прикидывал, кто как ответит, просматривал разные дороги на несколько шагов вперед, видел ловчие ямы и пропасти и прикидывал, насколько у него хватит сил перепрыгнуть или обойти… Но сейчас не прикидка. Сейчас уже летит в прыжке через бездонную пропасть!
Новгородцам отвели большую комнату, хорошо убранную, но Владимир заставил себя нахмуриться и покачать головой. Возле окна сидели на лавке с резной спинкой два старца, одетые по-новгородски пышно. Их привезли утром, Владимир уже узнал у челяди и гридней их имена. Оба крепкие, кряжистые, седые волосы падают на плечи, но глаза еще как у лесных зверей, живут, внуков нянчить не уходят, живым примером показывают молодым, как надо жить и воевать.
Один из старцев покосился через плечо:
– Долго спишь, Стойгнев… А это кто?
Стойгнев похлопал по плечу Владимира:
– Это Владимир, сын Святослава. Не гневайся, Кресан. Долго ждать пришлось, пока Цветослав щеки красил.
Он гулко захохотал, а разряженный Цветослав ткнул его кулаком в бок.
– Сын Святослава? – буркнул старец, которого назвали Кресаном. – Так у него же только двое, Ярополк и Олег. Откуда этот?
– Откуда все, – засмеялся Стойгнев. – Говорю, не гневайся, Кресан. Этот парняга живет здесь в тереме, новгородцев уважает, знает многое. Нам не помешает узнать больше перед тем, как встретимся с великим князем. Жаловаться на посадника непросто даже тебе, который ходил в походы с его отцом, который сажал маленького Святослава на коня!
Кресан, нахмурившись, рассматривал юношу. Брови были кустистые, словно покрытые инеем, глаза поблескивали в глубине. Лицо темное, в бороздах морщин, шрамов, затвердевших складок.
Владимир совладал с волнением:
– Славный воевода Кресан! Новгород проявил мудрость, прислав тебя с посольством. Тебя в Киеве знают как героя битвы под Липцами, где ты один защищал мост против всего войска вятичей. Святослав оставляет Киев моему брату Ярополку, тот воздаст Новгороду должное.
Он видел, как они поморщились, когда он, сын рабыни, назвал Ярополка братом, но вовсе скривились, когда сказал, что Ярополк воздаст Новгороду должное.
– Держи карман шире, – сказал Стойгнев грубо.
– Я бы воздал, – ответил Владимир невинно. – Новгород защищает северные рубежи Руси. Уже потому с него надо снизить дань. Новгороду приходится много тратить на кормление наемной дружины!
В глазах Кресана блеснул огонек.
– Это понимаешь ты, малец… Но не разумеют киевские бояре. Не хотят понимать, у них брюхо прожорливое. Да и великий князь больше их слушает. Так ты говоришь, Святослав хочет оставить Киев Ярополку?
Владимир нашел себя окруженным новгородцами. Смотрели с жадным интересом, в глазах была тревога. Он глубоко вздохнул: сейчас все висело на волоске.
– Уже решено, – ответил он ровно. – Сегодня объявят. Для того и собирают в терем знатных людей. Заметили, какой пир готовится? Во всех городах будут наместники, как и раньше, а в два города поставят собственных князей.
– В какой еще?
– Искоростень. Олег.
Кресан кивнул:
– Понятно… Киев да Искоростень – самые богатые земли, самые богатые города. А что Новгород…
– Зачем вы так о Новгороде? – упрекнул Владимир. – Вы только посмотрите, каких людей он послал!.. С вами славный Залешанин, который один против десяти свеонов дрался и выстоял…
Новгородцы заулыбались, со смешками оглядывались на здоровенного мужика, что весь ушел в бороду. Владимира буравили, едва вошел, хищные глаза, что росли, казалось, прямо из разбойничьей бороды, но теперь глаза потеплели.
– И славный Бразд с вами, – продолжал Владимир, – славный тем, что у него дома в Царьграде и свой торговый ряд. Я был в Царьграде, дивился не столь красе царьградцев, сколь богатству и обилию лавок славного Бразда, славного гостя новгородского!.. И Радосвет, чьи товары идут до неведомого Багдада… О! И грозный Градомир здесь, чьи корабли вернулись с заморским жемчугом из дальних южных стран!
Он поворачивался по комнате, всматривался в лица новгородских гостей, узнавал, ахал, радовался, называл каждого по имени, вспоминал их дела, и было видно, что счастлив, раз уж удалось узреть сразу столько знатных людей, знатных не столько родом – то заслуга отцов и дедов, – а деяниями, победами, удачным торгом, ковавших имя своими руками, умом, силой.
Наконец он подошел к седому старику, что сидел с Кресаном рядом, положив на стол тяжелые высохшие руки. Суставы на пальцах вздулись, изувеченные болезнями, расплющенные в боях, покрытые шрамами за долгую жизнь, полную боев и схваток.
Владимир наклонился, бережно коснулся губами сухой кожи на пальцах старика.
– Я целую руку, – сказал он тихим прерывающимся голосом, – которая держала меч в последнем бою моего деда Игоря… Если бы так же дрались и другие дружинники, мой великий дед разбил бы подлых древлян, вырвался бы из западни!
Старик с усилием поднял голову. Глаза его слезились, долгая дорога отняла последние силы – не стоило на закате жизни пускаться в такой путь, но голос напомнил о том времени, когда тело было молодо, руки сильны, а на мечах мог драться с утра и до ночи без устали.
– Кто ты, юнак?