Артания

Были слухи, что драконы не могут улетать далеко от гор, где гнездятся, другие говорят, что огня у дракона хватает только на три выдоха, после чего обязательно садятся и долго отдыхают, а если такой сядет в артанской степи, там он не намного сильнее степного льва, а тех бьют копьями даже подростки.

В корчме за обильно накрытым столом сидели только Вяземайт со Скиллом и Аснердом. Олекса и Тур умолили сурового отца отпустить на улицы куявского града: когда еще побывают!

Вяземайт посоветовал добродушно:

– Пусть идут. У тебя дети степенные. Молодые, а уже держатся осмотрительно, лишнего слова не брякнут. Что с такими орлами случится?

Аснерд махнул рукой, счастливые сыновья умчались. Скилл сказал озабоченно:

– Что-то Придон задерживается.

Вяземайт сказал с кривой улыбкой:

– Он горяч, но умеет сдерживаться. За него не переживай. Он уже увидел, что все куявы нас ненавидят и боятся, но на эту мелочь не обращает внимания… В таких случаях стоит замечать только тех, кто ненавидит вдвойне. Или кто ненавидит не артан вообще, а именно тебя… Могу сказать, что к числу наших врагов добавились такие могущественные люди, как жена тцара…

Аснерд хрюкнул:

– Это Иргильда, что ль? А мне она показалась вполне, вполне… Чем-то раздражена, но с этим можно поладить. Я даже знаю как.

Вяземайт захохотал. Победно захохотал, запрокидывая голову к потолку, показывая крепкие желтоватые зубы.

Скилл спросил с любопытством:

– А что Аснерд сказал не так?

– Сказал? – переспросил Вяземайт, хохоча. – Он не сказал, он брякнул!

– А что брякнул?

– Все… – едва выговорил Вяземайт, – все не так!.. Он не знает, за что Иргильда так ненавидит однорукого мага! За что готова разорвать на мелкие клочья, растереть в муку…

– За что?

– Тулей, захватив трон, нуждался в поддержке местной знати. Он взял в жены дочь самого крупного из беров, чьи земли занимали хорошее положение, а родовые замки превратил в крепости. Надо сказать, что Иргильда тогда была молода и очень красива.

Аснерд сказал с неудовольствием:

– Да она и сейчас ничего. А я бы сделал ее еще моложе.

– Не сделал бы, – заверил Вяземайт радостным голосом. – Щас скажу почему. Тцар часто уезжал на кордоны, надо было замирять соседей, а молодая красавица, оставшись одна… гм… да и чувствовала она, что они с Тулеем не ровня, что ее могли бы выдать за человека более благородного происхождения.

– Дура, – обронил Аснерд веско.

– Еще какая, – согласился Вяземайт. – Теперь эти благородные беры ему сапоги чистят! А он – тцар. Так вот, когда Тулей дознался, что на их супружеском ложе перебывала половина мужчин из дворца, он… не стал ее казнить или искать виновных среди мужчин, что вообще-то мудро, кто из нас бы увильнул от соблазна? Он просто велел однорукому запечатать ей лоно. И с того времени никто из мужчин больше не может… Отныне Тулей уезжал на войны, а Иргильда в бешенстве окружала себя магами, знахарями, чародеями, но, увы, заклятие однорукого намного сильнее.

Скилл сказал задумчиво:

– Понимаю, почему у нее такое лицо.

– А кто этот Горасвильд? – спросил Аснерд.

– Маг, который задержался дольше всех, – отмахнулся Вяземайт. – К тому же – красавец. Обещает, что вот-вот снимет заклятие. Вообще-то он не один вертится вокруг Иргильды. Это от нее слухи, что тцар болен, а когда умрет, она расправится с его сторонниками… На сегодня уже отколола от Тулея половину двора!

Он видел на лицах обоих артан нескрываемое отвращение. Интриги, сплетни, тайные слухи, заговоры… И среди этой гнили расцвел такой дивный цветок, как Итания? Бедный Придон…

Вяземайт добавил вдруг очень серьезно:

– Да, еще забыл сказать. Теперь и мы для нее – враги.

– Тю на тебя, – удивился Аснерд. – А мы при чем?

Вяземайт хмыкнул, мол, сам догадайся, а Скилл сказал серьезно:

– Это понятно. Мы видели, как Тулей цыкнул на нее, как на собачонку. Свидетели ее унижения! С другой стороны, Тулей прав: нельзя наглеть до такой степени даже жене. Когда надо, ее позовут. А то вломилась, как кабан в камыши. Еще и чесальщика спины привела…

Им снова пришлось оставить боевые топоры и даже поясные ножи при входе во дворец тцара. Сердце Придона всхлипывало от изнеможения. Наконец-то его день, наконец-то примерзшее к земле время сдвинулось, вот уже открываются врата…

Снова роскошные залы, один другого краше. К Череву подошел придворный бер, пошептался. Черево кивнул, повернулся к артанам:

– Тцар принимает послов. Нам предлагают пока, чтобы не скучали, посмотреть дворец, диковинки…

У Придона вырвался вскрик. Скилл усмехнулся, сказал негромко:

– А почему нет? Надо знать, где что лежит.

Во дворце им долго показывали роскошь палат, сокровищницы, доспехи древних воителей, магические кристаллы, волшебные вещи… Но, как заметили артане, равнодушный к украшениям из золота Аснерд все же оживал, когда видел молодых хорошеньких девушек, а их, как нарочито, проводили перед ними часто.

Скилл ткнул его кулаком в бок.

– Седина в бороду, бес – в ребро?

Аснерд погладил чисто выбритый подбородок, глаза его выкатились из орбит, провожая взглядом молоденькую служанку, что несла через зал кувшин на плече. По обычаю куявов обнажена до пояса, юная, грациозная. Покрытые тонким солнечным загаром молодые груди торчат дразняще. Она перехватила жадный взгляд артанского воеводы, ее губы раздвинулись в загадочной усмешке, которую можно истолковать как угодно.

Она уже скрылась, а воевода смотрел в ту сторону, не замечая украшенных серебром и золотом стен, статуй, выкованных из чистого золота массивных светильников.

– Где седина? – спросил он запоздало. – Пока мужчина бреется, у него седины не бывает.

– А на голове? – уличил Скилл.

– На крыше может лежать снег, – ответил Аснерд наставительно, – но в доме может быть тепло! А в очаге вообще полыхать жаркий огонь.

– Что ты называешь очагом?

Придон первым в нетерпении пошел дальше, стремясь поскорее закончить с этим осмотром, словно это могло ускорить прием послов из дальних стран, Скилл двигался рядом, успокаивающе похлопывал по спине.

Вяземайт ткнул Аснерда в спину.

– Пошел, не спи! Что-то слишком часто раскрываешь рот на всех этих… тупых бесстыдниц. Зачаровали?

Аснерд проворчал:

– Те, кто хвалит женщин, знают их мало, но те, кто ругает, не знают совсем. Что, волхвам нельзя? Дурость все ваши запреты. Вот в таких юных и красивых запрятано все главное волшебство Куявии! И вообще, в них и есть вся магия белого света.

– Что ты мелешь, дурак? Совсем из ума выжил?

Аснерд спокойно отпарировал:

– А что, у любви или магии есть что-то общее с умом? От ума мне ни холодно ни жарко. А вот при виде этих молодых и спелых моя жизнь, что уже начинает скучнеть, снова гремит по степи копытами, над головой сверкает и даже поет радуга, а в траве верещат кузнечики!.. Даже зимой верещат, и цветы цветут, если хватаю какую-нибудь в объятия.

Вяземайт в отвращении сплюнул, пошел вперед, стараясь не находиться вблизи распустившегося воеводы. Скилл, который по долгу наследника трона все замечал и слышал, остановился в следующем зале, а когда Аснерд поравнялся, сказал с мягким упреком:

– Зачем волхва дразнишь?

– А дурень, – ответил Аснерд хладнокровно. – Мудрец, а дурень. И дорожка его опасная. Ведь начинаешь с того, что отучиваешься любить красивых женщин… как же – соблазны!.. затем вообще других людей, ибо надо любить только своего бога, а кончаешь тем, что уже и в самом себе не находишь ничего для любви. А это уже не человек.

– Может быть, – сказал Скилл тихо, – становишься выше человека?

Аснерд отмахнулся с великолепной небрежностью чистокровного артанина до мозга костей.

– Но я-то среди людей? Что мне дороги богов?

Он с удовольствием рассматривал женщин, но с неодобрением провожал взглядом разряженных мужчин, пышно одетых придворных.