Страница 6 из 17
– Я понимаю тебя, Саша, но... – Взгляд Осоргина был совсем иным, чем несколько минут назад. – Никто время тянуть не будет. По факту заведут уголовное дело, дождутся Анну Орешину, возьмут и с нее показания, и с тебя. Интересное будет дело, поучительное, и не более того.
– Шутка, – вздохнул Головачев. – Я скажу более конкретно: милиционер ответил тете: когда убьют, тогда придете.
Осоргин хмыкнул и громко позвал:
– Оля!.. Вот черт! Видел, ноги какие длинные? – Он поднял руку над головой. – А ходит, как на коротеньких, не дождешься. Вот так придешь с похмелья, попросишь Олю сходить в буфет и околеешь, честное слово. Ну, наконец-то! Ты даже открыть успела? И колбаску порезать? А мы тебя ругаем!
Секретарша покраснела и вышла из кабинета.
– Без тоста, – Осоргин одним залпом осушил полстакана «Столичной».
Головачев тут же «догнал» директора. Осоргин вернулся к начатой теме.
– Повторяю тебе, Саша, дело будет поучительное. Запомни мои слова. А еще мы через пресс-службу просто обязаны оповестить СМИ... А Орешина жаль, мучиться будет бедняга. Безари над ним усердно поработает.
Командир части потянулся к мелко нарезанной колбасе.
– Многие уверены в том, что Безари продлит «удовольствие», – произнес он жуя. – Когда два года назад Орешин брал его банду, у Безари были два пленных узбека. Он держал их в тесных клетках, жарил на солнце, не давал воды. Потом ненадолго выводил из клетки, поил и снова за решетку. И все это время на глазах пленников истязал их родных. И те и другие сходили с ума. Дней десять-пятнадцать продолжаются такие пытки, больше никто не выдержит. Я это к тому, что Безари не страдает изобретательностью. Понял?
– Кажется, понял.
– Ну вот и хорошо, – обрадовался генерал. – У меня ребят набралось человек пятнадцать, давно в отпуске не были. Сегодня пристали с утра: Александр Ильич, дай нам отпуск.
Осоргин внимательно посмотрел на Головачева, снял трубку, сверился с номером и долго жал на клавиши телефона:
– Начальника штаба, – распорядился директор, даже не поздоровавшись с дежурным. – Осоргин... Евгений Осипович? Осоргин беспокоит. Я слышал, у вас в части несколько человек просятся в отпуск... Да, из «беркутов». Так вот, чтобы ни один из них часть не покинул. Объявите среди состава повышенную боевую готовность. Это приказ. Отпустишь – ответишь. Кавлис и Фиш? Ну эти пусть гуляют, можешь отпуск им продлить. Будь здоров. – Директор положил трубку и посмотрел на Головачева: – Вот так, Александр Ильич, никакой самодеятельности.
– Ну что ж, спасибо. Я пойду, наверное.
– Давай. Только из Москвы пока не уезжай. Мне твоя задница понадобится. Моей одной, сам понимаешь, мало будет.
5
Узбекистан, Сурхандарьинский район
Старенький автобус Львовского автозавода натужно ревел на подъемах горной дороги. Пассажирам казалось, что грузная машина вот-вот развалится; не опасались они только одного – что водитель заснет за рулем. Под такой рев заснуть было невозможно.
Однако Володька мирно дремал, положив голову на колени дяди Коли. Кавлис время от времени обмахивал голову мальчика сложенной вчетверо газетой: атмосфера в салоне накалилась до предела, жара в горах стояла страшная. Страдали от зноя почти все, за исключением привыкшего к ежедневным рейсам водителя и Анны Орешиной.
Она безучастно смотрела в окно, и Кавлис ежеминутно ловил сочувствующие взгляды Станислава Фиша, сидевшего рядом с женой командира. Стас и не пытался заговорить с женщиной, все, что необходимо было, сказал еще в начале пути Кавлис. «Мы обязательно вернемся сюда. Вот только доставим тебя и Володьку домой. Мы сделаем свое дело, обещаю тебе». Анна благодарно кивнула, несколько раз сказала «да-да, конечно» и замкнулась в себе. И только один раз взглянула на сына: теперь он был в надежных руках. А она, словно в те, первые дни, когда ей вводили наркотик, забыла, казалось, обо всем на свете. И не помнила, наверное, того жуткого для нее момента обмена заложниками.
Игоря провели в двадцати шагах от нее. Командир «Черных беркутов» о чем-то попросил сопровождавших, но один из них покачал головой. Орешин только помахал жене рукой и крепко сцепил руки, посылая этот обнадеживающий жест сыну.
Ах как хотелось Вовке броситься к отцу, но его удерживали крепкие руки Стаса. Фиш был начеку, видя нешуточное вооружение бандитов, приехавших к месту обмена на трех автомобилях «Нива».
Орешин в последний раз обернулся на жену, сына, товарищей. Последний взгляд его был адресован Кавлису; командир словно просил его ничего не предпринимать, хотя и так знал, что обречен.
– Мы обязательно вернемся сюда, – шепнул Кавлис на ухо Анне, принимая ее от бородатого бандита. И только после этого поздоровался: – Здравствуй, Аня.
– Да-да, конечно... – Она смотрела на мужа. Он шел левее, почти параллельно ей. На него смотрели десяток автоматных стволов.
Почти разом хлопнули дверцы легковушек; поднимая бурую пыль, машины развернулись и взяли направление на восток.
На первой же автостанции Кавлис решил сменить автобус. Вышли только они четверо, женщина с бидоном и молодой человек. Не оборачиваясь, пошли в сторону городка. Николаю и его спутникам пришлось долго ждать следующего рейса, скрываясь от солнечных лучей в провонявшем фекалиями зале автобусной станции. Спустя три часа подошел точно такой же автобус рейсом Шаргунь – Шахрисабз с разговорчивым водителем.
Едва тронулись с места, шофер, увидев в салоне русских, взял на себя роль гида и указал рукой вправо:
– Сейчас повернем и проедем мимо кишлака, где я родился. Мой отец был купец, его звали Юлдаш-бай. Настоящий купец был! Когда в наших краях свирепствовала эпидемия холеры, он вовсю торговал саванами. Настоящий был купец. Вон-вон, видите просторный двор? Это мой дом. Богатый дом, восемь детей...
Через двадцать минут нескончаемой болтовни водитель подсадил попутчика, о чем-то быстро поговорил с ним по-узбекски и принял от него деньги. Потом встретилось еще несколько селений, где подсаживались узбеки, с удивлением рассматривавшие русских пассажиров.
Примерно на границе Сурхандарьинского и Кашкадарьинского районов один из пассажиров вышел. До этого момента он сидел позади всех, где жар от работающего мотора был почти невыносимым. Кавлис проводил его взглядом, припоминая, когда садился этот парень.
Таджикистан, район Нижнего Пянджа
Дом судьи Кори-Исмата был большим, просторным, рядом с ним находился еще один маленький, на семи балках, в котором жили охранники судьи. Сейчас все были во дворе. Сам Кори возлежал на глинобитном возвышении у восточной стены дома, пил чай и читал бейты из книги Исо-махмуда:
Казий, отрываясь от книги, подумал, что писал это двустишие мудрый человек. «Мы будем, увядая, умирать...» – еще раз повторил судья, недовольно покосившись на откормленного волкодава, бесновавшегося у калитки.
«Кого там принесло?»
Ожидая доклада, судья посмотрел в чистое небо, где едва уловимые глазу зеленоватые оттенки постепенно переходили в ярко-желтые тона – это уже перед тем, как пронзительно-ярким пятном ухнуть в бездну солнца.
Эта мысль показалась судье неестественной. Получалось, что не солнце плывет по небу, а небо вращается вокруг светила, с податливостью жертвы отдавая себя пожирать вечному огню.
Слегка запутавшись в собственных умозаключениях, судья отвел заслезившиеся глаза и стал поджидать охранника.
Ибрахим торопливо подошел к суфе и почтительно склонился перед Кори-Исматом:
– К вам Безари Расмон.
Судья поморщился: вот кого он не хотел бы видеть в первую очередь. Когда люди Черного Назира уничтожили банду Расмона, тот набрал себе в отряд берберийцев или, как их еще называли в этих краях, бербер-хезаре – монголов, живущих в Афганистане, но говорящих на таджикском языке. Людей, которые умели воевать, и в жестокости им не было равных. У Расмона были деньги, он сумел завербовать в свой отряд берберийцев и до сих пор содержал их.