Тобор первый

Михановский Владимир

Тобор первый

Картина освещается косыми лучами яростного солнца.

Почва изрыта воронками, словно язвами лицо прокаженного. Каждая воронка – это кратер с рваными краями, который образовался на месте падения и взрыва метеорита. Метеоритный ливень и не собирается утихать, и красноватая порода вулканического происхождения непрерывно содрогается.

На обзорном экране отлично видно, как взрывы ежесекундно вспыхивают то тут, то там, – беззвучно, как и все, что происходит в безвоздушном пространстве. После каждого взрыва ввысь вздымается великолепный султан, от которого на израненную безжизненную почву падает длинная черная тень. Затем потревоженная пыль и мельчайшие осколки породы медленно оседают. И столь же медленно, словно бы нехотя, укорачивается, сходит на нет тень от султана.

Метеориты, конечно, выстреливаются с определенной закономерностью, но угадать ее нелегко не то что человеку, но даже мощному ионному мозгу, поднаторевшему в искусстве решения подобных задач. Да и то сказать, ведь для решения этой задачи отводится не какое-то там спокойное время, достаточное для того, чтобы обдумать ответ, как студенту на экзамене, а десятые и сотые доли секунды. И от решения этой задачи зависит не отметка в зачетной книжке и даже не судьба стипендии, а жизнь. Да, жизнь того, кто теперь преодолевает очередную полосу препятствий.

Впрочем, еще ведь труднее не только то ли вычислить, то ли угадать, куда угодит метеорит, но и увернуться от него. Тут уж необходимы совершенно дьявольская ловкость и быстрота реакции.

Задача того, кто преодолевает опасную полосу, стала бы куда проще, будь у него в наличии обычная танкетка на гусеничном или колесном ходу, которыми, как правило, пользуются космонавты при высадке на новую, неисследованную планету, или шагающий манипулятор, или – на худой конец – хотя бы стандартный панцирь, снабженный противометеоритным полем. Но как быть, если ничего такого у испытуемого не имеется и ему приходится рассчитывать только на себя, на личные, как говорится, возможности?.. Ничего не попишешь, таков девиз нынешнего, заключительного цикла испытаний: аварийные условия. Именно они составляют суть решающего испытания Тобора, многотрудного экзамена, который должен продлиться более трех суток.

Люди, сидящие в сферозале, знают: метеоритная полоса, как говорится, цветочки – главное впереди. В отличие от них Тобору неизвестно о том, что подстерегает его на каждом последующем этапе… Выскочив без всякой подготовки на метеоритную полосу, он знал только одно: бомбардируемое поле необходимо не только преодолеть, сохранив собственное существование, но и пересечь егоза максимально короткое время, поскольку каждая секунда промедления сверх расчетной засчитывается как штрафная.

Сама по себе формула экзамена проста – проще не бывает: действие происходит, условно говоря, на чужой планете; предположим, что группа космонавтов-изыскателей, и с ними белковый помощник Тобор, отдалилась от материнского корабля и попала в беду, оказалась начисто отрезанной от внешнего мира. Все средства связи вышли из строя (как показала многолетняя история освоения далеких планет, такое, увы, подчас случается, какой бы совершенной ни казалась техника: природа неистощима на выдумки и у каждой планеты свой норов). И вот, пока люди отсиживаются в пещере или каком-нибудь другом случайно подвернувшемся укрытии, Тобор должен как можно быстрее добраться до корабля, чтобы сообщить о случившемся и вернуться с подмогой. Промедление смерти подобно – гибели целой группы. И вот на этом-то своем пути к звездолету Тобор и должен преодолеть разного рода препятствия – плод хитроумных выдумок инженеров и техников испытательного полигона, помноженный на соответствующие страницы документальных отчетов космических экспедиций…

Тускло мерцает огромный экран в напряженной полутьме зала. Трансляцию с дальнего полигона ведут бесстрастные приборы. Там, за десятки километров от уютного сферозала, проходит испытание, должное дать оценку многолетнему труду многотысячного коллектива.

Если Государственная комиссия примет Тобор – рукотворное создание, в котором соединились, сплавились воедино качества машины и живого организма, то камеры синтеза Зеленого городка получат как бы образец, матрицу, по которой можно будет выращивать сотни и тысячи Тоборов – незаменимых помощников человека и на Земле, и в просторах Солнечной системы, и на далеких космических путях.

А главное, уже сейчас, когда проходят заключительные испытания Тобора Первого, готовится звездная экспедиция в район Бета Лиры, капитану которой зеленогородцы обещали предоставить помощника.

Потому-то и думать не хочется никому из сидящих в зале, что испытание может сорваться, окончиться неудачей.

Нынче связь с полигоном, разумеется, строго односторонняя. Никаких команд, никаких пояснений и добрых советов не может сейчас получать Тобор от своих создателей и воспитателей. Ведь все средства связи, согласно сценарию экзамена, пришли в негодность.

Спешит, торопится Тобор. Путь его далек и труден, чужая планета коварна, и только на собственные силы и смекалку может он рассчитывать.

Гигантский осьминог продвигается резкими прыжками, каждый раз каким-то непостижимым образом увертываясь от норовящих ужалить метеоритов.

Влево… зачем-то чуточку назад… вправо… И вдруг, когда впереди раздался особенно сильный взрыв, Тобор замирает на месте. Идут секунды, бесстрастно-торопливо перепрыгивает с деления на деление алая точка на циферблате хронометра – он здесь же, рядом с экраном, а Тобор неподвижен, словно изваяние.

Ивану чудится, что пауза разрастается снежным комом, который катится с горы. «Скорее! Скорее!» – мысленно кричит, молит, требует Иван, глядя на фигуру, замершую посреди экрана.

То ближе, то дальше вспыхивают фонтаны метеоритных взрывов, а Тобор все чего-то выжидает.

«Стратегию новую, что ли, вырабатывает?» – мелькнула у Ивана догадка.

Люди в зале сохраняют спокойствие. Они знают, что Тобор лишен каких бы то ни было ограничителей и полностью самостоятелен в своих действиях. Для выполнения задания ему даны определенный отрезок времени плюс полная самостоятельность. Как распределить и использовать это время – его дело. Так что сиюминутное поведение Тобора – быть может, вынужденная пауза, необходимая для того, чтобы правильно оценить конкретную ситуацию, решить, как лучше действовать дальше…

Блюдца-фотоэлементы Тобора настороженно обшаривают кусок метеоритной полосы, который еще предстоит преодолеть. До кромки поля расстояние еще изрядное – километра четыре, прикидывает Иван. Не слишком ли все-таки медлит Тобор? И к земле вроде слишком уж прижался. Никогда прежде так не распластывался…

Иван до боли прикусил губу, и в этот самый момент Тобор, оттолкнувшись пружинящими щупальцами, прыгнул вперед, в сторону большой, еще дымящейся после взрыва воронки.

Нет, это не могло быть случайностью. Любое движение Тобора – Иван знал – рассчитано до миллиметра.

Описав крутую параболу, Тобор свалился в горячую, с рваными краями воронку.

Сзади послышались одиночные аплодисменты. Иван, сидевший в одном из передних рядов, обернулся. Хлопал розовощекий альпинист, сидевший на самой верхотуре, в последнем ряду. Увидя, что привлек общее внимание, он смутился и опустил ладони на откидной пюпитр для бумаг. Аким Ксенофонтович, мельком обернувшись, едва удостоил альпиниста каким-то отсутствующим взглядом и снова вперил взор в экран, на который Иван мог бы поклясться – смотрел безотрывно с самого утра, когда Тобор только начал свой путь по условной планете.

– Точность-то прыжка какая-загляденье! Тобор опустился в воронку, не задев края, – пробормотал альпинист, как бы оправдываясь.

– Все верно, дружище! – неожиданно поддержал его молодой вестибулярник, подмигнув Ивану.

– И дальность прыжка отменная, – добавил Иван. Альпинист расцвел от поддержки. Здесь, в компании знаменитых ученых, он чувствовал себя явно не в своей тарелке.