Путь «Каравеллы»

Ясно, что для Тобора, продолжал размышлять Либун, медленно спускаясь к озеру, свалить дерево, даже такое крепкое, как старый дуб, не составляло никакого труда. Но почему таким идеально гладким получился срез? А главное – именно ли Тобор виновник? 

ВСТРЕЧА

Иные звонкие наречья,

Природа, вольный твой язык

Приемлет сердце человечье

И понимает напрямик.

Во всем, от края и до края,

Окрасив сумрачные дни,

Та безыскусственность святая,

Что только гению сродни.

Либун не спеша шел прибрежной полосой, наблюдая за стайками серебристой плотвы. Мелкие рыбки резвились, привлеченные теплыми солнечными лучами. Либун упер руки в колени и стал присматриваться повнимательнее. Там, поодаль, где песчаное дно начинало резко понижаться, он заметил какое-то вздутие вроде пологого бугра. Тысячу раз он тут купался, но бугра что-то не замечал.

Больше всего, однако, кока поразило то, что плотва, резвящаяся в воде, избегала подплывать к этому вздутию на дне, словно оно таило для рыбок неведомую опасность.

Либун вытащил из кармана пестрый шарик биосвязи. Оставалось сжать его в кулаке, назвать соответствующий шифр и вызвать аварийный отсек. Но кок медлил. И так он пользуется на корабле репутацией человека чрезмерно осторожного и мнительного. А может, это небольшое вздутие на дне – просто груда песка, намытая волнами. Что же касается поведения плотвы, то это, возможно, просто плод его разгоряченного воображения. Мало ли что может привидеться! Да и вообще поведение рыбешки ни о чем, в сущности, не говорит.

Либун представил себе желчное лицо начальника аварийного отсека, с недоверчивой ухмылкой выслушивающего неубедительный рассказ кока о прихотливом поведении стаек плотвы, и решительно спрятал шарик биосвязи в карман. Известно ведь, что биосвязью по корабельной инструкции можно пользоваться только в экстренных случаях, о чем в данном случае речи нет.

Вот варварски загубленное дерево – дело другое! Тут, как говорится, факт налицо, и от этого не отвертеться. Пусть виновник отвечает!

Почти бегом кок добрался до выхода из отсека. Люк за ним закрылся с глухим вздохом.

Дойдя до ленты транспортера, поджарый Либун легко прыгнул на нее и покачнулся, едва удержав равновесие.

Коридорные отсеки, по которым пролегал путь Либуна, в этот час были пустынны. Коку вдруг представилось, что весь экипаж погиб, вымер, исчез, и он единственный из людей, который остался в живых на весь большой, словно город, корабль…

Для всех корабельный кок был желчный, не без определенной дозы ехидцы человек. Но едва ли кто-нибудь на «Каравелле» догадывался, что ехидца кока не более чем мимикрия, защитная броня, под которой скрыта чувствительная и чуточку сентиментальная душа. Либун даже стихи писал, о чем не ведал никто, если не считать Тобора.

Нужно сказать, что кока и Тобора связывали прочные узы взаимной симпатии. Конечно, Тобора на корабле любили все без исключения, если можно говорить о любви человека к огромному искусственному белковому созданию, машине, наделенной разумом и недюжинной силой. А впрочем, почему бы и не говорить в данном случае о любви? Говорим же мы о любви человека к родному дому, городу, стране… Наконец, ведь может же человек любить свой гоночный мотоцикл, аэросани, самолет?

Когда коку до обсерватории оставался пяток шагов, из-за угла коридорного отсека вынырнул Тобор. Он перемещался легко, как на учебном полигоне Зеленого городка.

– Тобор! – крикнул Либун, и эхо гулко прокатилось по коридорному отсеку и замерло в дальних закоулках.

Черная молния отделилась от пола и метнулась к коку, мягко опустившись на пружинящие щупальца в нескольких сантиметрах от неподвижной человеческой фигуры. Либуну даже показалось, что под огромной массой Тобора дрогнул нейтритовый пол, но это, конечно, было игрой воображения.

– Доброе утро, Феликс, – сказал Тобор.

Длинная фигура Тобора в ожидании распласталась на светящемся полу. Либун оглядел ее так, будто видел впервые.

– Почему ты не на Синем озере? – спросил Тобор, первым нарушая затянувшуюся паузу.

– Беда случилась, Тоб, – сказал кок.

Робот неуловимо быстрым движением приподнялся на передних щупальцах, сразу же став выше собеседника на добрых полтора метра.

– Беда? – повторил он.

– Неприятность, скажем так, – поправился Либун, глядя снизу вверх в поблескивающие блюдца-фотоэлементы насторожившегося Тобора. Что-то скрывается там, в гибком и сложном счетно-решающем устройстве робота, которое совершенствовалось с каждым годом полета? Какие мысли зреют в нем? Определи попробуй!

– Почему ты так смотришь на меня, Феликс? – спросил медленно Тобор.

– Как – так?

– Необычно.

– Скажи, Тобор, ты был в оранжерейном отсеке? – негромко произнес Либун.

– Я бываю там регулярно. Как и в прочих отсеках «Каравеллы», – сказал Тобор.

– Когда ты был там в последний раз?

– Вчера.

– И не заметил чего-либо необычного?

– Заметил.

Либун оживился.

– Что это было?

– Поваленное дерево.

– Расскажи подробней.

– Дерево, надо полагать, повалила осенняя буря. Я наткнулся на него случайно. Поднимался вдоль русла ручья. – Тобор говорил короткими, рублеными фразами, отделяя одну от другой малыми, еле уловимыми паузами.

– Что ты сделал с деревом?

– Убрал.

– Как же ты убрал его?

– Ствол перегородил ручей, – продолжал Тобор. – Вода разлилась, образовалась запруда. Я ликвидировал непорядок: разделил ствол на куски и сбросил их в аннигилятор.

– Так-так… Дерево ты лазером резал?

– К чему лазером? Это ведь не сталь и не алмаз, а обычная древесина. Я просто щупальцами разломал ствол на части.

– И ты сообщил об этом?

– Сообщил.

– Когда?

– Вчера же, – сказал Тобор. – И заодно посоветовал климатологам немного поумерить мощность грозовой установки. Бури, которые валят на корабле большие деревья, – это уж слишком.

– Что же климатологи?

– Согласились со мной.

Либун стоял перед Тобором, лихорадочно соображая: с каких пор робот говорит неправду? И каким образом оказалась способной на это его, казалось, безупречная логическая схема? Неужели в чем-то просчитались создатели Тобора, инженеры и ученые Зеленого городка? Если так, то Тобор из верного и могучего помощника превратился в злейшего врага, способного загубить полет, уничтожить «Каравеллу».

– Ты лжешь, Тобор! – воскликнул кок. – Никуда ты ствол не убирал. И я догадываюсь, чья это работа. Дуб валяется у озера. Хоть бы следы замести потрудился!

– Дуб ни при чем, Феликс! – рявкнул Тобор так, что Либун попятился. – Я говорю про березу, что росла над ручьем, в восточном секторе отсека.

– Странно, очень странно… – пробормотал Либун и опустил голову. Перед глазами все еще стояло могучее семисотлетнее дерево, словно срезанное под корень гигантской бритвой.

Знаменитый дуб пересадили в оранжерейный отсек «Каравеллы» из Коломенского заповедника, как дар работников исторического музея под Москвой.

Дуб погиб, причем в этом едва ли виноваты слепые стихии. Если это дело не Тобора, то чье же тогда?..

– Послушай, Тобор, – спросил Либун. – Ты не обнаружил в поваленной березе ничего необычного?

– Необычное было.

– Излом?! – воскликнул кок.

– Излом, – подтвердил Тобор.

– Ровный?

– Как Евклидова плоскость.

– Ты об этом доложил Луговской?

– Нет.

– Дуб и береза срезаны одинаково, – сказал Либун. – Нужно подробно рассказать обо всем астробиологам. У меня тоже есть для них кое-что. Пусть возьмут манипуляторы и прочешут весь оранжерейный отсек.

– Что предпринять – это уж дело капитана, – бросил реплику Тобор.

Либун, вздохнув, посмотрел на свой термос, где булькал так и не выпитый кофе, и сделал несколько шагов к струящейся ленте, с которой соскочил несколько минут назад.