Я – инквизитор

Ласковин потрогал оттягивающий карман «вальтер». Не подняться ли наверх спросить: понравились ли гостям его видеокассеты? Нет, не стоит. Пальба в собственной, пусть и снятой, квартире – дурной тон. Да и бок разболелся. Разумней было бы сейчас ехать на Петроградскую, забраться в спальник и дать организму заслуженный отдых. Видит Бог, он его заработал. Так Ласковин и поступил.

А вот те, чье осиное гнездо он разворошил, бодрствовали. Хотя большинству из них отдых был необходим. И медицинская помощь тоже.

Вынесенный из разгромленной, выстуженной, провонявшей «слизняком» комнаты Крепленый пробыл в ауте еще минут десять. Очнувшись же, первым делом потребовал стакан водки. Закусив «укрепляющее» мятым помидором, Крепленый воспрял духом, некоторое время наблюдал, как «быки» ликвидируют разгром под присмотром рыжего Корвета. Затем поманил пальцем «Сосуна» и ушел в более теплое место. Там уже расположился освобожденный от общественной работы лучший кореш Крепленого Валентин Пеньков, чаще называемый Чиркуном. С помощью пальца Пеньков занимался обследованием ротовой полости. Судя по невосторженному лицу Чиркуна, результат обследования был неутешительный: оицки у Ласковина был поставлен как надо.

– Ты (соответствующий эпитет)… – сказал Крепленый «Сосуну»,– отвечаешь за этот беспредел! Ты (соответствующий эпитет) ответишь по полной программе!

– Почему я? – прохрипел «Сосун».– Пусть Конь отвечает! Это его придурок!

Конь (соответствующий эпитет) тоже ответит, внес ясность Крепленый. Не фошке ответит, а пахану. Он же (краткое описание будущих сексуальных пристрастий «Сосуна») придурка найдет и замочит. Хорошо бы выдать Спортсмену по полной, но он, Крепленый, сильно сомневается, что такому, как «Сосун», это удастся. Вкратце так: или он, «Сосун», не позднее чем завтра положит на стол уши придурка, или пусть кладет собственные уши. Все. Пошел вон.

– Думаешь, этот киздобол справится? – прервав стоматологические изыскания, спросил Чиркун.

– Где хаза его, он знает,– ответил Крепленый.– Поглядим. Если этот и впрямь придурок…

– А если нет? Если Конь его унавозил?

Крепленый усмехнулся и потер грудь там, где красным по белому отпечаталось твердое ребро подошвы ласковинского ботинка.

– На хрен Коню выеживаться? – сказал он.– Гриша пернет – Коня сдует. Или Спортсмен болен головкой, или за ним кто-то авторитетный.

– Кто, «касимовские»? – предположил Пеньков.– Или это комитетские нас щупают? У них сейчас там всякие особые по организованной преступности…

– Меньше ящик смотри,– посоветовал Крепленый корешу.– Это у них там, а у нас здесь надо прикинуть, как эту парашу пахану поднести.

Глава шестая

Ночь Андрей проспал спокойно. Никто его не тревожил, если не считать кошек, устроивших спевку с танцами на просторах избранного Ласковиным чердака. Зато никаких ночных видений.

И никаких двуногих гостей. Утром бок почти не болел. Другие болячки, мелкие, вроде ссадин на голенях, следовало обработать, поэтому Ласковин, рискуя простудиться (на чердаке было никак не больше пяти градусов, пар изо рта шел), разделся донага и смазал, чем положено, синяки и царапины. Одевшись с быстротой первогодка, подбадриваемого ротным, Андрей разогрел на спиртовке воду, бросил растворимого кофе, добавил сахару и наконец смыл сиплый осадок в горле. Темный холодный чердак, запах сырости и пыли… Андрей некоторое время просидел на свернутом спальнике, пытаясь поднять себе настроение. Это было трудно. Может быть, имело смысл снять номер в какой-нибудь третьеразрядной гостинице? Там хотя бы есть душ… Горячий душ! Может быть, он так и сделает… Попозже. Однако время шло, надо было действовать.

Оставив машину во дворе, Ласковин позавтракал в кафе на Кировском проспекте и на трамвайчике двинул на место вчерашних игрищ. Нет, он не собирался вторично громить «опорный пункт» «тобольцев» – это было бы самоубийством. На сей раз он решил просто понаблюдать и заодно обдумать детали идейки, пришедшей в голову при взгляде на автозаправку. Просто и со вкусом. И не придется входить в непосредственное соприкосновение с противником.

Прикинув, какой из домов квартала самый высокий, Ласковин отыскал подъезд с окном, открывавшимся прямо на крышу. Передвигаться по обледеневшей, присыпанной снегом кровле было рискованно, но Андрей рискнул и спустя десять минут уже обозревал сверху замкнутый двор за железными воротами.

Первым делом он с помощью бинокля изучил и постарался запомнить стоявшие внутри машины. Их было девять: вчерашний БМВ, два «форда» – серая «сьерра» и голубой «скорпио», черный как ночь «джип-чероки», бежевая «девятка», серо-голубой «опель-вектра» и серебристо-белый двухместный «мерседес-родстер» с ободранным крылом. Еще там находились видавший виды грузовичок «форд» и импортный микроавтобус. Вездесущей белодверной «восьмерки» не было, зато на пяти машинах Ласковин сумел разглядеть номера (хорошая вещь морской бинокль!) и записал их на всякий случай.

Часам к двенадцати большая часть машин разъехалась. Остались только «мерс», «опель» и голубой «форд-сьерра». Это что касается машин. Что касается людей, то вместо вчерашнего одного «вахтера» сегодня дежурили двое, причем вооружены они были автоматами. О прочих обитателях можно было сказать, что они выглядели озабоченными.

Начавшийся снегопад вынудил Ласковина покинуть наблюдательный пост.

Впрочем, он увидел все, что хотел. В частности, то, что в середине дня изолированный двор практически безлюден, а оба сторожа сидят в стеклянной кабинке.

Спустившись, Ласковин пешком, чтобы размяться, прошелся до Театральной площади, где купил в киоске небольшой зонт, а по соседству – букет вялых гвоздик. Оснастившись подобным образом, он вернулся на Мастерскую и пристроился в подворотне напротив. Цветы объясняли, почему молодой человек толчется на одном месте, а зонт при необходимости скрывал лицо. Со временем он придумает более серьезную маскировку, а пока сойдет и это.

Около двух начали возвращаться работники криминального фронта. Теперь ворота открывались не сразу. Сначала из калитки появлялся один из «вахтеров», проверял, кто пожаловал. Да, основательно припугнул их Ласковин. Эх, самое время смотаться из города… на полгодика. Долг он, можно считать, вернул. Дал понять, что наезд на, казалось бы, беззащитного человека может обернуться оч-чень неприятным образом. Да, пожалуй, в этом они в расчете. Но кто сказал, что Ласковин должен рассчитаться за одного Витьку Гудимова? Нет, это был не просто возврат долга. Это было то, что Зимородинский называл «вызов». Поэтому Андрей не уедет. И он будет бить до тех пор, пока противник не попросит пощады. Или пока не доберется до самого Ласковина, что более вероятно. Но думать об этом не хотелось.

Андрей выбросил в урну цветы, сложил зонт, потому что снегопад кончился, и направился к площади Тургенева.

Андрей в прямом смысле этого слова наткнулся на него, не дойдя каких-нибудь десяти метров до угла Канонерской и Маклина. Задумался и не сразу опознал в парне, который очутился у него на дороге, приземистого Коляна. Наверное, Андрей вспомнил бы машину, но примелькавшаяся уже белая дверца была распахнута навстречу тому, кто подал вчера Ласковину стакан водки. Стакан, чей звон обозначил конец мирной жизни Андрея.

Приземистый «бычок», затарившись грудой черных и зеленых жестянок с пивом, пересекал тротуар прямо перед Ласковиным. И двигался так, словно других людей просто не существует. Ласковин же – существовал. И даже не подумал приостановиться, без всякого почтения оттолкнув низенького коренастого парня, «подрезавшего» ему дорогу. Тот от неожиданности выронил половину банок.

– Твою мать! – заорал он, глядя, как прыгают в грязи булькающие цилиндры.– Бля, мудак!..– Тут он поднял глаза на Ласковина и замолчал. А потом выпустил и остальное пиво, чтобы танком ринуться на Андрея.

Ласковин рефлекторно ушел в сторону, пропустив «бычка» справа, и так же рефлекторно выбросил ногу. Колян, споткнувшись о его ботинок, плюхнулся в черную слякоть, проехался по тротуару, гоня перед собой омерзительную волну, и с идеальной точностью вошел между ног дородной женщины в белой шубе с огромной сумкой в руке. Тут движение Приземистого завершилось, потому что женщина, ахнув, села ему на спину, а сумка ее, черный монстр на параличных от рождения колесиках, с маху обрушилась на затылок Коляна, вплющив его физиономию в зимний петербургский коктейль, ингредиентами которого были слякоть, жидкая грязь, песок, соль и немного собачьего дерьма в качестве специи.