Варвары

Среди местных между тем возник оживленный разговор. Главными его участниками были Представительный, дедок с палкой и широкий, как двуспальная кровать, мужик с физиономией, испещренной черными крапинами, и ручищами с совковую лопату каждая. Остальные тоже повякивали, но видно было, что шишку держат эти трое. И, пожалуй, еще бородач, чем-то напоминающий недоросля Книву.

Алексей напряженно вслушивался в непривычные, хрипловато-растяжные звуки чужой речи, силясь понять. Отдельные слова вроде улавливались, но в целом язык был совершенно незнаком.

Еще Коршунов заметил, что Широкий и командир как-то по-особому друг друга рассматривают. И нашел, что было в них даже определенное сходство. Не то, что оба – квадратные, а что-то еще. Этакое сродство в «мировоззрении», если можно так выразиться. В том, как эти двое «взирали на мир». И было ясно, что они друг другу понравились. Так бывает: встретишь незнакомого человека – и вдруг испытываешь к нему необъяснимую симпатию. Вот, думаешь, нормальный мужик…

Между тем жаркая дискуссия подошла к концу. Представительный что-то сказал Книве, Книва приосанился, ответил – голос аж звенел от гордости. Дед с клюкой тоже что-то проскрипел: верзила, которому командир руку выкрутил, подскочил к деду, взял под руку… И вся компания, кроме Книвы, двинулась прочь, даже не попрощавшись. Один из аборигенов, помоложе других, проходя мимо Книвы, сунул ему в руки копье, а Широкий, уходя, подмигнул командиру. Тут Алексей понял, чем еще этот Широкий выделялся среди прочих аборигенов. Он не боялся.

Глава тринадцатая

Травстила-кузнец. О законе гостеприимства

– По обычаю, их надо в лучшем доме принимать,– настаивал Ханала.– Как ты Одохара или Стайну принимаешь. Или еще кого из вождей. Хоть и чужие они, но – боги.

– То-то и оно, что чужие.– Хундила-старейшина погладил бороду.– Примешь чужих богов в свой дом – свои боги обиду затаить могут. Да и боязно это – чужих богов в дом звать. А не позвать – они и разгневаться могут.

– Точно-точно! – встрял рябой Хиларих.– Разгневаются боги – и село разметают! А я только-только новый хлев построил…

– Цыть! – прикрикнул на него Фретила.– Что богам до твоего хлева!

– Да они не злые,– вмешался Книва.– Вот, гляньте, меньший бог все время улыбается…

– Ну и что с того? – возразил скрипучим голосом Ханала.– Гепиды вон когда в бой идут – смеются. А в сече – как вепри. Давай решай, Хундила. Негоже богов на берегу держать. Лучше, чтоб они гостями были. Не то разгневаются: начнут молниями кидаться или еще чего. Всех погубят.

– Тебе-то, старый, чего бояться,– пробурчал себе под нос Фретила так, чтобы глуховатый Ханала не услышал.– Уже одной ногой в Хеле стоишь… – и добавил громче: – Закон гостеприимства свят. Коли боишься ты – я к себе их позову.

– Закон гостеприимства – для людей! – возразил Ханала.

– Точно! – поддакнул Хиларих.– По-твоему выходит, Фретила, я всяку болотну нечисть в дом принимать должен, коли в село придут?

– Нельзя нечисть в дом звать! – вмешался Вутерих.– Позовешь – потом не выгонишь!

– Иди штаны постирай! – бросил Вутериху Фретилов сын Сигисбарн.– Гоняльщик!

Вутерих сжал кулаки, но драться не рискнул. Только зыркнул на Сигисбарна исподлобья.

А Хундила все никак не мог решиться: хмурился, бровями шевелил, на чужих богов поглядывал.

– Надо их в богатырской избе поселить,– вдруг сказал Травстила-кузнец.

Все поглядели на него.

– А хорошо ли это? – возразил кузнецу Фретила.– Там сколько лет никто не жил.

– Ничего. Обустроим. А пока суд да дело, пусть Хундила их сначала у себя в доме примет, трапезу с ними разделит.

– А разве боги наше, земное,– едят? – спросил простодушный Герменгельд.

– Вот и поглядим, что они едят,– со значением произнес кузнец.

Но его никто не понял. Да особо и не пытались. Всем известно: кузнец – он только отчасти человек, а отчасти… кузнец. Потому слова его обычным людям не внятны.

– Примет их Хундила, попотчует, беседой займет…

– Так они ж по-нашему – никак! – опять влез Герменгельд.

– Книва поможет,– терпеливо ответил Травстила.– Книва теперь – их. Ему с ними и говорить надобно.

– А с чего ты взял – про сына моего? – озаботился Фретила.

– А кто руку Герменгельда удержал? – напомнил Травстила.– Один Герменгельда остановил, другой свою руку на Книву наложил. Наложил он на тебя руку, Книва?

– Ага! – Книва просиял.– Точно, было такое!

– Вот видишь, Фретила. Значит, сын твой теперь к богам приближен.

Фретила с важностью кивнул. А про себя подумал: «Мудрый человек Травстила. С таким дружить надобно. Пошлю ему поросенка, ежели все обойдется».

Дело ведь такое: поросенка съешь – и нет его. А мудрые слова долго живут.

– Порадуешь богов беседой и трапезой,– продолжал Травстила.– А потом с честью в богатырскую избу проводишь. Самое место богам – в богатырской избе. Ну так что, старейшина, решай.

Боги с интересом слушали. Но видно было – не понимают ни слова.

– Хорошо, пусть так.– Видно было: поперек себя шел Хундила.– Пусть Книва их ко мне на подворье ведет. А остальные пускай богатырскую избу протопят. И принесите туда все, что положено.

– Скоро Овида придет,– сказал Травстила.– Он твой дом очистит, не бойся.

Хундила рассвирепел:

– Я не за себя боюсь! Я за вас всех боюсь!

И прочь пошел, не оглядываясь.

Боги любопытствовали. У Книвы что-то вызнать пытались. Боги говорили на шипящем языке.

«Боги ли?» – размышлял Травстила.

Богам вместилище не нужно. Боги и так странствуют, где и как пожелают.

Нет, не боги это. Может, герои какие… Залетные? Тот, что постарше, Травстиле понравился. Кабы еще безбород не был, так и вовсе на Травстилина брата был бы похож. Который в бурге живет. Что безбород – это плохо. Неправильно. Сразу чужого видать.

Когда обратно в село пошли, Книву с чужаками оставив, Сигисбарн брату украдкой свою рогатину отдал. Травстила видел, но промолчал. Вреда Книве от этой рогатины не будет. И толку от той рогатины тоже не будет, ежели Книва пришлецов всерьез рассердит. Но с рогатиной в Книве солидности больше, следовательно, и тем больше почета.